Маршрут: Ноль (СИ) - "Mrs. Mracopisec"

Я положил ладонь на ручку. И тут же вспомнил: не включай — камера. Не отпускай — людей. Два закона, одна жизнь. Я открыл, сел. Сиденье приняло вес так естественно, будто запомнило его издавна.

— До следующей сцены, — сказал я Ольге.

— До прощания, — поправила она мягко.

Губы я не тронул — ещё нет. Но на долю секунды мне показалось, что от неё повеяло теплом — как обещанием. Я оставил это ощущение при себе — как прелюдию к главе, где огонь действительно разогреет лед.

Я повернул ключ ровно наполовину — чтобы услышать жизнь в проводке, но не запустить мотор. В белом пространстве щёлкнули релюшки, загорелись контрольные лампы: масло, АКБ, ровный ноль на приборке. Всё готово.

— Раз, — сказал я себе.

Где-то вдалеке хлопнула дверь невидимого дома.

— Два.

Брызнули короткие искры на клеммах памяти. Жизнь подвела воздух ближе к губам.

— Три. — И не завёл. Пока нет.

Я выдохнул, опустил руки на руль и замер — на тонкий мгновенный штрих между «ещё здесь» и «уже там». В этот микрон времени поместилось всё: река, кухня, палата, трасса, коридор зеркал. Всё выровнялось.

— Теперь да, — сказал я.

И повернул ключ до конца.

Мотор загорланил так, будто вырвался из долгого заточения, и звук его не был металлическим — он был живым, как рёв в груди. Всё белое пространство содрогнулось, будто тронулось с места вместе со мной.

Я держал руль — и впервые ощутил, что он не липкий, не кровавый, не чужой. Он был просто руль, гладкая кожа, тёплая от моих ладоней. Простая вещь, которая знает: только ты решаешь, куда ехать.

Ольга стояла рядом, не садясь в машину. Она была и врачом, и призраком, и ангелом — и никем из них одновременно. Белое платье её дышало светом, зонт растворился, будто никогда и не существовал. В глазах — покой.

— Ты выбрал, — сказала она тихо. — Но запомни: выбор — не финал. Это начало.

— Для кого? — спросил я снова, глядя на неё через стекло.

Она улыбнулась — впервые без тайны, без насмешки, без холода. Улыбка была почти материнской.

— Для всех, кто ещё едет, — ответила она. — И для тебя тоже.

Я кивнул. Внутри не было ни страха, ни эйфории. Только ясность. Чистая, холодная, как вода из колодца.

В тот миг фотографии на моих коленях рассыпались в пепел. Но запах остался: табак отцовских пальцев, крахмал от глаженной рубашки матери. Я вдохнул его — и он стал частью дыхания, частью лёгких, частью меня.

Не включай. Не отпускай.

Я понял, что эти слова теперь не инструкции — они обеты.

Я выжал сцепление, включил первую передачу. Пространство не сопротивлялось. Наоборот — оно открыло передо мной дорогу. Узкую, как лезвие, чёрную полосу, уходящую в никуда.

Я посмотрел в зеркало заднего вида. Там сидел я — молодой, 2024-го, с камерами и тревогами. Он улыбался. Я кивнул ему. Он растворился, словно согласился: «Теперь ты сам.»

Ольга шагнула назад. Её силуэт стал светлее, расплылся, и только голос остался рядом:

— Ты умер в той аварии. Но смерть — не конец. Она всего лишь точка, из которой рождается дорога.

Я хотел что-то сказать, но свет закрыл её.

И остался я. И «Волга». И дорога.

Я отпустил сцепление. Машина поехала.

Сначала — тишина. Колёса катились по белому, будто по снегу. Потом дорога стала чёрной, твердой, зазвучала знакомым шорохом асфальта. Воздух обрёл запах ночи — сырость, бензин, горькую траву обочины. Фары выхватывали столбы. Девяносто третий километр. Девяносто четвёртый. Девяносто пятый.

Никакой петли.

Я ехал. Просто ехал.

И в какой-то момент понял: я снова жив. Не потому что сердце бьётся или воздух в груди. А потому что дорога идёт вперёд, и я — вместе с ней.

На панели приборов стрелки часов замерли. Потом медленно пошли вперёд. Вперёд — впервые за всё время.

Я засмеялся. Смех вышел хриплым, с надрывом, но настоящим.

— Спасибо, — сказал я в ночь. — Всем.

Фары выхватили силуэт у дороги. Маленькая девочка, с зонтом. Аня. Она стояла, не двигаясь. Я замедлил, хотел остановиться. Но она подняла руку — не для попутки, а как знак: езжай.

И я проехал мимо. Впервые — не забирая, не спасая, не удерживая. Просто — отпустил.

Зонт блеснул красным в свете фар и исчез.

Когда я оглянулся, Ольги уже не было. Ни ангела, ни врача, ни странницы. Но ощущение её ладони на моей всё ещё жило в коже.

Я ехал один. Но не чувствовал одиночества.

Потому что где-то внутри, за сотнями километров, за десятилетиями и снами, я знал: отец идёт по берегу реки. Мать сушит бельё на верёвке. Аня рисует круги мелом. И все они — здесь. Со мной.

А впереди дорога. Настоящая. Без петли.

Я вдохнул. И сказал себе то, что должен был сказать ещё тогда, когда впервые сел за руль:

— Проснись.

И дорога откликнулась ровным светом фар, мягким шумом шин и тёплой ясностью, которая бывает только у того, кто наконец выбрал.

Глава 29. Прощание

Я не ожидал, что это будет так просто.

Просто повернуться к ней и коснуться губ. Без слов, без вопросов, без страхов, что это сон.

И впервые её губы оказались тёплыми. Не лёд, не пустота, не воздух — именно тепло. Как будто всё это время она держала его в себе, копила, не решаясь отдать. Я чувствовал дрожь, слышал собственное дыхание и понимал: этот поцелуй — не обещание. Это — прощание.

Она смотрела прямо в глаза, не отводя взгляда. В её зрачках не было ни прошлого, ни будущего — только отражение дороги, уходящей в темноту.

— Дальше ты один, — сказала она тихо. — Но один — не значит потерянный.

Я кивнул. Слова были лишними.

Сел в «Волгу». Ключ лёг в ладонь сам, будто всегда там и был. Руль — мой, сиденье — моё. Всё до боли знакомо. Только теперь оно не давило, а принимало.

Я завёл мотор. Он загудел, будто собирался в долгий путь. Фары прорезали туман, и асфальт зазвучал под колёсами.

И я поехал. Навстречу тому, от чего бежал всё это время. Навстречу аварии.

Воздух стал плотнее, время — вязким. Каждая секунда растягивалась, как жвачка, а сердце било ритм барабана в замкнутом коридоре. Я чувствовал приближение — грузовик, вспышку, удар. Всё это было впереди.

И вдруг — в зеркале заднего вида мелькнуло лицо.

Моё. Но 2024 года. Уставшее, потрясённое, испуганное.

Он кричал. Я видел, как его рот открывается, как жилы на шее натягиваются, как глаза становятся безумными.

— Не делай этого! — голос прорезал пространство так, что даже мотор заглох на миг.

Я вцепился в руль, сердце ухнуло в пятки. Я знал каждую морщину, каждую складку на лице в зеркале. Это был я. Совсем недавний. Живой. Тот, кто всё ещё хочет выбраться.

— Слишком поздно, — прошептал я ему.

Но в этот момент я заметил на руле.

Там, где всегда была татуировка с координатами, — её больше не было. Ни цифр, ни метки. Чистая кожа. Как будто координаты никогда не существовали.

Я сжал руль сильнее. Это было знаком. Может быть, ещё можно…

В этот миг радио ожило. Сквозь треск и хрип, сквозь шум помех и статический дождь пробилось:

— Конец передачи.

И стало ясно: то, что будет дальше — уже не повтор.

Дорога стянулась в иглу. Свет фар собрался в узкий конус, и этот конус резал туман, как нож ткань. Я чувствовал плечами пустоту кабины — никакой Ольги, никакого чужого дыхания, только моё и звук мотора, который наконец не разговаривал со мной, а просто работал.

В зеркале заднего вида я-2024 всё ещё кричал. Он колотил ладонями по воздуху, будто стекла не было. На секунду мне показалось, что он действительно в салоне — рядом, на пассажирском, — и я услышал живой, не радиошумный голос:

— Тормози! Тормози, слышишь?!

Я не ответил. Пальцы крепче легли на руль. Кожа была чистая — ни цифры, ни шрама. Чистое место, куда можно положить ладонь и решать.

Грузовик вырос впереди сразу — как гора, привезённая на площадку без предупреждения. Его фары расплющили пространство, и всё вокруг стало плоским — знак «опасный поворот», столбики, кочка слева. Мотор «Волги» взвыл, стрелка спидометра дрожала, но не падала. В этом звуке не было угрозы — только поступок.