Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович

После небольшой паузы, вызванной тем, что никому не хотелось производить сколько-нибудь активных действий, Мадон поднял руку. Чуть позже с громадной неохотой к нему присоединился Кратов.

– Ну так добро пожаловать! – радостно вскричал Ветковский. – Что вы вообще знаете об Амрите?

– Вы хотите стать нашим гидом? – спросил Белоцветов, а Мадон сопроводил его слова сардоническим смешком.

– Почел бы за честь, – веско промолвил Ветковский.

– Вы мне весь экипаж деморализуете, – сказал Татор. – Я не могу этого позволить.

– Амрита, – провещал Кратов. – Культурная автономия. Экономическая автаркия, она же хозяйственная самоизоляция. Язык глобального общения – санскрит.

– Чем обусловлен сей феномен? – полюбопытствовал Феликс Грин.

– Примерно тем же, что и латынь жителей Магии, – ответил Урбанович. Следующая его фраза прозвучала весьма загадочно: – Каждый избирает себе мир по собственному вкусу.

– Вот именно, – бодро ввернул Кратов. – Амрита – это мир йогинов.

– И что же? – осведомился Белоцветов. – Достигли они, наконец, полного самопознания?

– Вероятно, – сказал Кратов. – Что им остается? Впрочем, увидите сами. Лично меня самопознание не интересует.

Он молодцевато вскинулся на ноги, совершил несколько энергичных движений, разминая затекшие члены, и едва ли не вприпрыжку удалился в направлении отеля на сваях.

– Как это живого человека не может интересовать самопознание? – глядя ему вслед, усомнился Ветковский. – Что-то здесь нечисто. Или наш славный Консул уже все про себя знает?

– Или, наоборот, ничего не желает о себе знать? – подхватил Урбанович.

– Ему страшно заглядывать в клокочущие бездны своего «я»!

– Или омерзительно!

– А вам не омерзительно, доктор Урбанович?

– Мне – не омерзительно. А вам, доктор Ветковский?

– Мне – приятно!

Феликс Грин поглядывал на ксенологов с некоторой опаской. Между тем они продолжали резвиться.

– Любопытно было бы проследить здесь взаимосвязь социальной структуры с порождаемыми ею лингвистическими формами, – мечтательно произнес Урбанович.

– Что вы, коллега, – поморщился Ветковский. – Уже давно проделано, и не раз… Кстати, отчего Раджашекхара вдруг надумал сравнить девичью улыбку с этой самой амритой? Что это за критерий такой – амрита? Единица блеска улыбки?

– О, эти девичьи улыбки… – вскинул белесые брови Урбанович.

– Блеск ее улыбки составил двадцать килоамрит…

– Близлежащие строения полностью уничтожены…

– Жертвы и разрушения эквивалентны последствиям землетрясения силой десять баллов по шкале Раджашекхара…

– Короче, никто не спасся…

Элмер Э. Татор, которому лень было перемещать кресло подальше от этих игрищ разума, тихонько застонал. Белоцветов же промолвил нараспев:

– «И стали рыцари спорить, ведь то был вопрос чести». [33]

– Марк, вы как лингвист должны быть знакомы с эпохой расцвета санскрита, – сказал Ветковский.

– Не забывайте, что я не простой лингвист, – заметил Урбанович, – а ксенолингвист. Это существенная разница. Впрочем, извольте. Когда я ухаживал за сестрой одного из сокурсников… ее звали Майтхиликумари… впрочем, неважно.

– Отчего же неважно?! – вскричал Ветковский. – Еще и как важно! Просто чрезвычайно!

– Итак, – продолжал Урбанович. – Однажды боги индуистского пантеона затеяли па́хтать океан, в результате чего они предполагали получить напиток бессмертия – амриту. Да-да, господа звездоходы, амрита – это напиток бессмертия!.. Для своих целей боги воспользовались довольно-таки экзотической мутовкой: ультраядовитым змеем Васуки с нацепленной на него в качестве груза горой Мандара. И представьте, добились своего! Хотя при этом возникли весьма нетривиальные побочные продукты, как то: белый слон Айравата. Белый же конь Уччайхшравас. Две прелестницы – богиня Лакшми и неимоверной красы дева Рамбха. Тоже, надо думать, белые. Или, что более вероятно, дебелые. Благоуханное дерево Париджата…

– Белое, – вставил Феликс Грин.

– У меня тоже бывало, – разморенно сообщил Белоцветов. – Начну что-нибудь мастерить по хозяйству, какую-никакую незамысловатую табуретку. А получается… В общем, сплошное благоухание.

– Считалось, например, что амритой наполнена луна, – увлеченно разглагольствовал Урбанович. – Речь идет, конечно же, о естественном спутнике Земли… Что же касается уже упомянутого желтого гиганта Меру, то так называлась гора, являвшаяся ни много ни мало как центром индуистской вселенной.

– Очевидно, это очень льстит самолюбию – жить в центре вселенной, – усмехнулся Ветковский.

– Весьма познавательно, – заметил Татор с присущей ему деликатностью. – Но для чего нам все это знать?

– Для расширения кругозора, – охотно ответил Урбанович. – Кстати, могу организовать небольшую обзорную экскурсию. Исторических мест здесь по понятным причинам немного, но красивых уголков предостаточно. Водопады, царь-деревья, чистые озера… С вас транспорт, с нас интеллектуально насыщенное общение.

– Через сутки нас тут с охотничьими собаками не сыщут, – убежденно сказал Татор.

На мгновение он приоткрыл глаза. Как раз вовремя, чтобы увидеть, какими саркастическими ухмылками обменялись братцы-ксенологи.

3

Внутри отель для транзитных пассажиров оказался намного просторнее, чем выглядел снаружи. Он был полностью автоматизирован. Большинство номеров было занято беженцами с «Тетры», но часть оставалась свободной. Хотя, возможно, причиной тому были живое, давно не виденное солнышко и общая неторопливость новых гостей. В последнем случае кое-кто рисковал оказаться без персонального спального места. Впрочем, в климатических условиях Амриты это не выглядело чем-то угрожающим. Романтическая ночь под чужими звездами – что может быть восхитительнее?

В узком коридоре Кратов нос к носу столкнулся с доктором Кларком. Они молча раскланялись. Ученый выглядел отрешенным сверх обычного. Уши его были плотно закрыты громадными старомодными наушниками.

Номер в конце коридора оказался свободен. Кратов не имел намерений занимать его надолго. Все, в чем он нуждался, заключалось во временном уединении, а еще в устойчиво работающем информационном канале. Он вошел и запер дверь на механический засов, еще один нежданный элемент архаики. Убранство комнаты было подчеркнуто спартанским и словно бы намекало: нечего тут засиживаться надолго, транзит есть транзит, переночевали – и двигайтесь дальше, по своим делам… То, что Амрита не балует хлебосольством, было общеизвестно. Возле стены стоял топчан на низких ножках, застеленный пестрой домотканой циновкой. Напротив находился простой квадратный столик, тоже низкий настолько, что при желании можно было им пользоваться, сидя на полу. Для тех, кто такого желания не испытывал, имелось нечто вроде пестрого, в тон циновке, пуфика, выглядевшего как мешок, набитый соломой.

В белую, без изысков, стену над столешницей был встроен винтажный видеал, он-то Кратову и был нужен.

В номере было жарко, сквозь открытое окно внутрь проникал горячий воздух, а как привести в действие кондиционер, Кратов не разобрался. На команды голосом система комфорта не отреагировала, сенсорных пультов нигде не наблюдалось. Словом, Амрита во всей своей красе… Скинув куртку и фуфайку, Кратов привел собственный тепловой режим в норму, придвинул пуфик к столу, оживил видеал и вошел в Глобальный инфобанк.

Следуя по новостным ссылкам, в которых настораживающе часто фигурировала одиозная персона Джейсона Тру, он выяснил нижеследующее:

Что Ирина Павловна Сафарова, упомянутая Джейсоном Тру в качестве факта за номером первым, почтенная дама семидесяти пяти лет, садовод-селекционер, каковая ни с того ни с сего вдруг бросила все дела, сорвалась с места и улетела на Амриту, на деле является матерью человека по имени Виктор Сафаров. Ну, этого следовало ожидать.

Что отец Виктора Сафарова, экзобиолог Каюм Сафаров, умер во время эпидемии кванна, тогда еще абсолютно неизлечимого, да и поныне излечимого с громадными оговорками, в ксенологической миссии на планете Симба в 115 году. Где это? Кратов о такой не слыхал. Но это была лишняя информация, и уходить в сторону от магистральной линии поиска он не стал.