Хозяйка старой пасеки 2 (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Я вытащила из сундука все тетради. Вот она! «Домовая книга». Хоть бы отец Глаши был достаточно аккуратен, если не в ведении хозяйства, то с записью долгов.

Свеча догорала, когда я подвела черту под своими записями. Пересчитала еще раз, не желая верить себе.

Двадцать тысяч отрубов! На момент гибели Глашиного отца долги имения составляли двадцать тысяч отрубов.

Я все же не выдержала — ткнулась лицом в сложенные на столе руки и разревелась. Слезы никак не хотели останавливаться, и я плакала и плакала, пока не уснула.

Кто-то подхватил меня на руки.

— Что с ней? — ахнул голос Вареньки.

— Умаялась, бедняга. — А это, кажется, генеральша.

Я попыталась открыть глаза, но лица коснулось теплое дыхание.

— Тш-ш… Спи. Все будет хорошо.

В сильных руках было так спокойно и уютно, что я едва не всхлипнула, когда они выпустили меня.

— Я помогу Глаше раздеться, Кир. Ступай.

Чувствовать себя ребенком, с которого стаскивают одежду, было жутко неудобно, но проснуться не получалось — вроде и выпила совсем немного, а глаза не открывались. Слишком много дел, слишком много эмоций, разум, похоже, просто решил на время.

— Какая же ты все-таки худенькая, Глашенька! Надо непременно тебя откормить!

— Главное, чтобы не на убой, — буркнула я и заснула окончательно.

Разбудил меня лай Полкана. Открыв один глаз, я обнаружила полную темноту — кто-то не поленился закрыть шторы как следует, и через них не пробивалось ни лучика света. Я застонала, натягивая на голову одеяло. Полкан вцепился в него зубами, потащил на себя.

— Дадут мне выспаться в этой жизни или нет! — ругнулась я. — Вариант «в гробу» не рассматривается.

Хотя еще пару ночей в том же духе, и я залезу спать на чердак в гроб с перископом — закрою крышкой, чтобы точно никто не вытащил.

Полкан облаял меня и, видимо, поняв, что этак каши не сваришь, выскочил из комнаты, продолжая шуметь. Из-за не закрывшейся до конца двери донесся сперва голос Вареньки, а потом и Стрельцова.

Я выругалась и потянулась за платьем. Повторять недавнюю беготню в одной ночнушке не хотелось. Надеюсь, и Стрельцов сделал выводы и натянет штаны.

При воспоминании о нечаянных объятьях и его реакции кровь бросилась в лицо. Пальцы запутались в крючках, и, ругнувшись — в который уже раз! — я повязала поверх платья шаль крест-накрест, закрывая застежку.

Полкан не унимался. Теперь его лай доносился с первого этажа. Короткий, отрывистый, тревожный.

— Что случилось? — спросила Варенька, когда я вышла в их комнату.

— Не знаю, но иду узнавать. Позаботься о Марье Алексеевне, в ее возрасте ни к чему волнения.

Генеральша сдавленно фыркнула, скрывая смех. Разумеется, хитрость моя была шита белыми нитками — эта дама еще нас всех переживет. Но Варенька прощебетала:

— Конечно! Марья Алексеевна, вы только не беспокойтесь! Принести вам чаю?

Что ответила Марья Алексеевна, я уже не слушала, стучась в соседнюю комнату. Стрельцов сам распахнул двери со своей стороны. Штаны он натянул, как и сапоги, — но не больше. Огонек над ладонью делал черты лица резче, суровее.

— Глафира Андреевна, возвращайтесь в свою комнату. Я разберусь.

Я только мотнула головой: пререкаться не было ни желания, ни времени. Обогнув Стрельцова, поспешила вниз, где уже стучали двери и переговаривались мужские голоса. Похоже, Полкан в самом деле перебудил весь дом.

Внизу меня уже встречал Герасим — босой, но в остальном одетый, и Гришин в наспех накинутом сюртуке поверх рубахи, которую он не успел заправить в штаны. Раскрылась дверь флигеля, Нелидов, увидев меня, коротко извинился и скрылся за дверью, чтобы через полмига вернуться в коридор. Что изменилось в его туалете, я не видела: уже неслась за Полканом сквозь кухню к черным сеням.

Двор в свете луны выглядел как на открытке с ночным деревенским пейзажем. Покой и благодать. Фыркнула лошадь, переступив с ноги на ногу.

— Ну и какого рожна тебе не спится? — поинтересовалась я.

Полкан залаял еще яростней, так что мне сразу расхотелось ворчать, и помчался в сторону парка. Я за ним.

Когда ветви закрыли луну, пришлось замедлить шаг. За спиной вспыхнул огонек, освещая передо мной дорогу. Стрельцов подхватил меня за локоть.

— Позвольте, Глафира Андреевна.

Он опередил меня на полшага, и, когда выпустил локоть, почему-то сразу стало холодно. Я зябко поежилась. За деревьями заревело. Я подпрыгнула и вцепилась в ладонь Стрельцова прежде, чем сообразила, что делаю. Его рука сжала мою, успокаивая.

— Шли бы вы домой. Нас четверо мужчин, и мы разберемся.

Я мотнула головой. Заставила себя выпустить его руку и прибавила шагу — впрочем, он все равно шел впереди, и, когда он остановился как вкопанный, погасив огонек, я едва не врезалась в его спину. Сдвинулась, выглядывая, и застыла.

Над опрокинутой колодой стоял медведь.

«Мишка очень любит мед. Почему, кто поймет?» — закрутилось в голове.

Вот только метрах в пяти от меня оказался не смешной увалень из мультиков. Гора мышц, покрытая шерстью, а на лапе, которой он прихлопнул пчелу на носу, когти были длиной с человеческий палец.

— Глаша, немедленно домой! — приказал Стрельцов.

Я отступила на шаг, неосознанно подчиняясь. Но тут Полкан наскочил на медведя, норовя вцепиться в бок. Зверь, рыкнув, отмахнулся. Я вскрикнула: показалось, что когти сейчас развалят пса надвое, однако Полкан увернулся. Зарычав не хуже медведя, снова кинулся на хищника. Сама не понимая, что делаю, я дернулась к ним.

Чьи-то руки обхватили меня, прижимая к твердому телу. Запах — свежий и терпкий — на миг успокоил. Стрельцов задвинул меня за спину, и одновременно откуда-то вылетел сгусток света, рассыпался искрами перед самым носом медведя.

Хищник подпрыгнул и помчался к нам. Куда только подевалась его неуклюжесть — хищник несся стремительно и целеустремленно. Хватило пары заполошных ударов сердца, чтобы он оказался совсем рядом.

Кажется, я закричала.

С поднятой руки Стрельцова слетел ослепительно яркий шарик не крупнее ореха. Медведь взревел. Запахло паленым. Медведь продолжал бежать. Стрельцов не сдвинулся ни на волос — только вскинул перед собой руки, словно выставляя щит, и, наткнувшись на эту невидимую преграду, медведь сполз по ней, бесформенным комом шерсти сложился у ног человека.

Я осела в траву: колени просто подогнулись.

— Глаша! — Стрельцов обнял меня, приподнимая, затормошил. — Глаша, вы…

— Все хорошо, — выдохнула я. — Напугалась до полусмерти.

— Нюхательные соли…

В его голосе появилась неуверенность — и я едва не рассмеялась, настолько нелепо и неожиданно это было после того, как он не отступил перед огромным разъяренным зверем.

Полкан сунулся под его руку. Я обняла его, зарылась носом в теплую шерсть, безуспешно пытаясь унять дрожь, колотившую тело.

— Куда ж ты полез, бестолочь, сожрали бы тебя не поморщившись!

Полкан вывернулся из моих объятий и начал вылизывать мне лицо, улыбаясь во всю пасть.

6

Я заставила себя встать. Колени все еще походили на желе, мороз пробегал по коже.

— Вы спасли нас всех.

Голос тоже никак не желал успокоиться, и кроме страха в нем прозвучало что-то… какое-то первобытное восхищение, от которого я сама растерялась.

Стрельцов откинул со лба волосы, явно смущенный.

— Глупости. Остальные бы справились, просто я оказался ближе и успел раньше.

— Не скромничайте, ваше сиятельство, — вмешался Гришин. — Это ж надо так: с одного огневика, да вот такусенького, — он сложил пальцы щепотью, — здоровенную зверюгу взять! Прямо в глаз! Наверняка даже шкуру не подпалили.

Я снова посмотрела на огромную тушу. На Стрельцова. Под полной луной, заливавшей луг, было светло почти как днем, и я разглядела, как смущение в его взгляде сменяется чем-то похожим на удовольствие. Будто ему действительно было приятно произвести впечатление — или мне хотелось так думать? Хотелось думать, будто его интересует что-то — или кто-то — кроме долга?