Системный Кузнец. Трилогия (СИ) - Мечников Ярослав

Увидев эту картину, я на мгновение замер – не хотелось его тревожить. Может, он так переживает уход своего мастера? Но всё‑таки новые мехи для кузни были важнее, чем невторжение в чужой эмоциональный мир.

Ступил в липкую от дождя грязь и прошёл вглубь двора, где хозяйничали жирные мухи и царил кислый аромат дубильни.

Услышав мои шаги, Ларс поднял голову и остановился, тяжело дыша, затем шмыгнул носом и, словно назло, с удвоенной силой продолжил работу. Но, будто что‑то вспомнив, снова замер, бросил скребок на колоду и вытер потное лицо предплечьем.

– Ты по поводу шкуры? – спросил напряженным голосом. – Мастер Гром всё мне сказал перед уходом.

В этот раз паренёк совсем не был похож на того уверенного в себе весельчака – глаза бегали, а руки, сжимавшие рукояти скребка, мелко дрожали. Явно нервничал.

– Да, я именно поэтому сюда и зашёл, – постарался улыбнуться как можно ободряюще. – Не готова ли она случайно?

– Да‑да… почти готова… как раз вовремя, – затараторил Ларс. – Только… только покрой нужно сделать, а я…

Вот это мне уже не понравилось. Неужели парнишка, оставшись без присмотра мастера, растерял всю уверенность? Это плохо – без хорошего кожевника вся затея с новыми мехами может рухнуть.

– Что «а я»? – уточнил настороженно.

– Я никогда не видел, чтобы мастер шил гармошку для мехов. – Ларс опустил глаза. – Но я справлюсь! – скорее убеждал самого себя, чем меня. – Не переживай. Мне бы только увидеть чертёж. Или, может, подойду к тебе в кузню, чтобы ты всё объяснил?

Он говорил всё это с жалкой надеждой в голосе, но старался держаться бодро.

Я откашлялся, осознавая, что на пути возникло непредвиденное препятствие.

– Да, конечно, – сказал ровно и спокойно. – Давай так – приходи через часок в мастерскую – всё тебе покажу, всё расскажу. Уверен, вместе мы сделаем как надо.

Постарался подбодрить светловолосого, забрызганного кровью и жиром подмастерья, а затем решил пойти дальше.

– Слушай, Ларс. – Шагнул ближе. – Я понимаю, каково тебе, ведь тоже остался без мастера. – Посмотрел ему прямо в глаза. – Но теперь нам нужно держаться вместе и быть сильными, ведь теперь все люди будут смотреть на нас и ждать хорошей работы. Понимаешь?

Паренёк замер, и его голубые глаза расширились от удивления. Подмастерье перестал дышать – наверное, ждал от меня заказа, а получил поддержку – картина мира сместилась.

А затем, собравшись с духом, Ларс решительно кивнул, плечи расправились, а во взгляде появилась былая уверенность.

– Да. Да, я понимаю. Спасибо, Кай.

Тоже кивнул.

– В общем, приходи, – сказал ему и уже собрался уходить, решив, что всё важное сказано.

Но мысль заставила остановиться. Повернул голову – парень всё ещё стоял у колоды, но не работал, а просто смотрел куда‑то в пустоту.

– Эй, Ларс! – окликнул его.

Тот вздрогнул и обернулся, вырванный из своих мыслей.

– Не знаешь, где здесь живёт Гретта? Говорят, она одежду шьёт. Я что‑то заплутал немного.

Парень не сразу сообразил, о чём ему говорят. Видимо, мысли всё ещё витали где‑то далеко, среди проблем и страхов, но в какой‑то момент тот моргнул, собираясь, и объяснил дорогу.

Оказалось, я шёл в правильном направлении, только дом, который искал, был значительно дальше – почти на другой стороне холма, там, где поселение снова прижималось к частоколу. Поблагодарив его, отправился дальше, в поисках нужной хижины.

Вышел на улицу, целиком состоящую из приземистых мазанок, но тот самый дом, который был нужен, выделялся на их фоне – он сложен из крепких, но уже сильно потемневших от времени брёвен – признак былого достатка. Дом находился в самой низине, и вода, стекавшая со склона последние несколько дней, подтопила всю дорогу перед ним. Пришлось буквально скакать по кочкам и камням, чтобы не провалиться в холодную жижу дырявыми сапогами – ноги и без того уже изрядно промокли.

Подойдя к двери, ещё раз осмотрелся – у соседней лачуги, на старом пне, сидели двое мальчишек – один постарше, лет восьми‑девяти, а второй – совсем малыш, годика четыре. Младшенький сидел на коленях у старшего, и тот, обняв его, что‑то тихо шептал ему на ухо, покачиваясь. Когда остановился, старший поднял на меня взгляд, и в его детских глазах была такая взрослая тоска, что стало не по себе. Паренек быстро потерял ко мне интерес. Может быть, эти мальчики только что проводили своего отца в неизвестность?

Подошёл вплотную к двери и негромко постучал. На дереве виднелось несколько стёршихся защитных рун. Послышались лёгкие шаги, и через несколько секунд дверь отворилась.

На пороге появилась женщина – худое лицо, глубокие морщинки у глаз и рта, которые резко контрастировали с её бледной, ещё не старой кожей. Растрёпанные русые волосы небрежно собраны в узел. Больше всего поражали глаза – серые, как дождливое небо, и очень печальные. Она смотрела на меня долго, и во взгляде было что‑то большее, чем простое любопытство – будто она узнавал во мне кого‑то давно забытого. Губы женщины дрогнули.

– Кай? – спросила так тихо, что голос растворился в шуме мелкого дождя.

На секунду растерялся, память мальчишки молчала. А она его знала – интересно, откуда? Неужели помнит меня совсем малышом?

– Да. Здравствуйте, Гретта. Я к вам за одеждой. Слышал, у вас можно что‑нибудь прикупить?

Женщина ещё секунду стояла с отсутствующим взглядом, словно во сне наяву, а затем вздрогнула, будто очнувшись. Её щёки покрыл лёгкий румянец.

– Да, да, проходи. Готовой одежды сейчас нет, но я шью на заказ. Проходи, сниму с тебя мерки, всё обсудим.

Кивнул и шагнул через порог мимо женщины, от которой пахло сухими травами, дымом и чем‑то неуловимым – как одиночество.

Внутри дома чисто и, несмотря на бедность, уютно. Одна‑единственная комната, но в ней царил порядок: стены аккуратно выбелены, а земляной пол устлан свежей соломой. В углу стоял небольшой натопленный очаг, над которым висел маленький котелок. У противоположной стены располагалась лежанка, застеленная лоскутным одеялом, сшитым из десятков разноцветных кусочков ткани. Рядом с лежанкой детская колыбель‑качалка, пустая. Главное место в комнате занимал большой ткацкий станок, а рядом с ним – прялка и несколько корзин с шерстяной пряжей. На полках вдоль стен не было ничего лишнего: пара глиняных мисок, деревянные ложки, и в углу вырезанный из дерева олень – единственное украшение.

– Как ты возмужал, мальчик, – тихо сказала Гретта, глядя на меня и сложив руки на груди. – Помню, как вчера – совсем вот такой бегал, – показала рукой на уровне колена, – за юбку матери держался. А теперь…

Вдова едва заметно улыбнулась, а затем лицо помрачнело – видимо, нахлынули воспоминания.

– Значит, за одеждой?

– Да, – решил говорить просто и по делу. Совсем не хотелось погружаться в болезненное прошлое.

– Ну да, ну да… Давай, я с тебя мерки сниму. Подойди сюда, встань вот тут, ровно.

Она взяла длинный кусок бечёвки. Сначала приложила к моему плечу и отмерила нужную длину, завязав на верёвке узелок, затем отмерила длину рукава от плеча до костяшек пальцев – ещё один узелок. Обхват груди, талия, длина штанов от пояса до щиколотки – будущая одежда превращалась в серию узелков на простой пеньковой верёвке. Древняя, но точная система, пальцы ткачихи двигались быстро и уверенно, как у любого хорошего мастера.

Пока та снимала мерки, объяснил ей, что именно нужно: две простые, но крепкие рубахи и двое штанов из самого прочного холста, что у неё есть. Гретта кивала и попутно рассказывала о том, каким был мой отец, как я похож на него упрямством во взгляде. Женщина не говорила ни о чём важном – просто предавалась светлым воспоминаниям о тех временах, когда и Арвальд, и её муж были ещё живы, и все они были молоды и полны надежд.

Всё это время слушал и краем глаза смотрел на пустую детскую колыбель в углу. Муж погиб. Дети… Судя по всему, их тоже не было в живых – эта тихая женщина потеряла всё. От этого осознания наваливалась тяжёлая тоска.