Тьма. Том 8 (СИ) - Сухов Лео

Ливелий медленно перевёл взгляд на Базилеуса. Тот, сидевший у другого окна, скептически сморщился, как будто услышал нелепую шутку.

Ливелий же лишь едва заметно покачал головой, в его глазах читалось нечто среднее между досадой и мрачным удовлетворением.

— Седов-Покровский… — произнёс он тихо, растягивая фамилию. — Он повсюду, как неприятный запах…

А затем снова повернулся к Саворусову:

— Пока мы едем, сделайте, пожалуйста, более подробный доклад. Начните с того, что вам известно об этом роде и их недавней деятельности. Нас интересуют даже самые мелкие детали…

Комната, где сидели трое мужчин, занимала верхний этаж одного из ишимских особняков. Из окна открывался вид на пропылённые улицы, далёкие высотки и отсвет фонарей городского сердца.

Обстановка в комнате дышала противоречиями. Вся мебель — массивный дубовый стол, кресла с высокими спинками, резной буфет — когда-то была добротной и дорогой. Теперь же обивка кресел лоснилась на углах, на столешнице виднелись царапины, а бронзу светильников покрывала матовая патина.

А на всё это с портретов укоризненно взирали люди в старинных одеждах.

Атмосфера за столом тоже была тягостная. Саворусов сидел, сгорбившись. Его бегающий взгляд кричал о желании провалиться сквозь землю. А Ливелий, откинувшись на спинку стула, барабанил пальцами по столу.

От него во все стороны плескало раздражение, отчего воздух в комнате казался гуще. Базилеус, напротив, едва сдерживал улыбку. И паника Саворусова, и ярость Ливелия казались ему гротескным фарсом. Изображая безразличие, он смотрел в окно на копошащийся внизу город. Однако уголки его губ непроизвольно подрагивали.

— … Именно так. Ваша выходка стоила нам неплохого союзника, — голос Ливелия был ровным, но каждый звук жалил, как острое лезвие. — Двусердый, пусть и не самого высокого ранга. Дворянин, пусть и из захиревшего рода. Его можно было ввести в доверие к местной знати, сделать своей надёжной опорой. А когда Скороходный окреп бы и занял своё место, пусть и не самое высокое, через него мы могли бы начать восстанавливать тайный путь. А вы что сделали?

— Я… Я не виноват! Я испугался! — вырвалось у Саворусова.

Он развёл руками, словно пытаясь отгородиться от обвинений. И вновь начал поспешно оправдываться.

— Приказов от вас не было! И вообще никаких вестей! После провала в Покровске пропали все возможности связи, и я был, как слепой котёнок! Я растерялся и… И решил убрать угрозу! Пока она не стала ещё опаснее! Этот Седов-Покровский, он везде суёт свой нос, он…

— Он просто есть… — Ливелий не повысил голос, но его слова прозвучали, как удар хлыста. — А вот Скороходова у нас больше нет.

Саворусов поник, а ромейский скрытень продолжил:

— Нужно было затаиться и не отсвечивать. А вы вместо этого потратили последнюю дельную карту, которую мы имели в дворянской колоде…

Голос Ливелия становился всё громче. А Саворусов, затравленно озирался, словно искал глазами выход. В его взгляде читалась отчаянная внутренняя борьба: что ещё можно бросить к ногам разгневанных скрытней, чтобы сохранить шкуру?

И тут его взгляд упал на старый сейф, вмурованный в стену и так хорошо спрятанный, что после смерти отца не сразу удалось найти.

— Хорошо! Хорошо, я виноват! — поднял он руки в умиротворяющем жесте. — Признаю! Растерянность привела к глупой ошибке… Не держите зла, нобилисимы… Но у меня есть ценные сведения! Птичка в клювике принесла кое-что интересное!

Ливелий прищурился, его пальцы перестали барабанить. И даже Базилеус, оторвавшись от окна, с любопытством повернулся к столу.

— История с Седовыми-Покровскими не просто так заново закрутилась! — затараторил Саворусов, видя, что хоть чем-то зацепил ромеев. — Забеспокоились контрабандисты старой закалки. Они начали тихую охоту на весь род. Потому что… Я не смог узнать причину сразу. А потом, когда рода контрабандистов были разбиты, удалось выяснить. В новом особняке Седовых-Покровских нашли тайник. Очень старый. Именно он всех взбудоражил. Этот тайник принадлежал контрабандисту, который работал на вас в конце девятнадцатого века… Как его звали-то? Ев… Евлампий!..

На этом имени Ливелий, обычно невозмутимый, дёрнулся, будто его ударили током. Лицо ромея побелело, а ногти скрежетнули по столешнице.

— Тайник Лампы? — перебил он, и его голос сорвался на полуслове. — Евлампия Сергеевича Полотно?

Саворусов, удивлённый настолько бурной реакцией, растерянно заморгал.

— Да… Да, кажется, так его полностью звали…

Ливелий впился в него взглядом. Голос ромея, когда он заговорил снова, стал низким и хриплым, а громкость снизилась почти до шёпота:

— Что нашли в тайнике?

Прежде чем Саворусов успел открыть рот, вмешался Базилеус. Он с любопытством разглядывал бледное, как полотно, лицо своего начальника.

— Ливелий, а почему ты так… встревожен? Что важного в каком-то старике из девятнадцатого века?

Ливелий медленно перевёл на него взгляд. В его глазах не было ни раздражения, ни гнева — лишь ледяная бездонная пустота, в которой читалось осознание катастрофы.

— Именно через «Лампу» была первая неудачная попытка переправить к нам «кое-что». Архивы. Черновики… Расчёты… Первую партию записей учёных Чжунго… — перечислил он.

— Тех самых? — уточнил Базилеус.

— Тех самых… — кивнул Ливелий.

На этих словах лицо Базилеуса, ещё секунду назад сиявшее любопытством, тоже резко побелело. Веселье испарилось, словно его и не бывало, сменившись таким же леденящим ужасом.

Младший ромей откинулся на спинку стула, беззвучно шевеля губами. В комнате воцарилась гробовая тишина. И слышно в ней было лишь тяжёлое дыхание Саворусова, не до конца понимавшего, что именно он сейчас рассказал.

Глава 5

Сетевая волна «100», передача «Утро добрым не бывает»

— И-и-и-и! Доброе утро, сонное царство!

— И пусть утро добрым не бывает, но на нашей волне чудеса ещё случаются!

— А именно, на волнах радио «Сто». С вами Александр Пискарёв!

— И я, Анна Лоскутова! Вместе мы попытаемся сделать утро добрее!

— И начнём с новостей про войну Ишимских сил против тварей Серых земель.

— В соревновании «кто кого» покуда верх берёт зверьё. И это несмотря на то, что первый состав «изменышей» удалось перебить.

— Но даже если зверьё потеряет ещё с десяток составов, ему не страшно. На самый крайний случай, в бой пойдут какие-нибудь ядовитые кролики!

— Которые наверняка и плодятся, как кролики…

— И всё же силы зачистки Серых земель не теряют боевой настрой. Теперь они, правда, будут осаждать ближайшие населённые точки….

— Не для того, чтобы их захватить, само собой! А чтобы починить побитые грузовики.

— И, конечно же, осыпать местных мастеров денежными знаками. Ну и всем остальным, что у нас их здесь заменяет.

— Кстати, предупреждаем всех, кто впервые выбрался в наши края. У нас тут вообще-то перебои со связью и ограниченный торговый оборот с Большой Землёй. Так что денежными знаками у нас считаются только монеты и купюры достоинством не более 10 рублей. А также, естественно, золотые слитки и семейные украшения.

— А заменить их, к слову, могут консервы, алкоголь и чай. И да, мы немного ретрограды, поэтому по-прежнему ценим индийские сорта. А что мы не считаем деньгами, Ань?

— А деньгами у нас не считаются циферки в ваших трубках, которые здесь не выдерживают и тухнут от волновых искажений. Всё, что нельзя пощупать и спрятать в матрас — это пыль. Так что не надо у нас здесь требовать безналичную оплату.

— У нас её тысячу лет не было, и ещё тысячу лет не будет!

— Примерно о том же, но про любовь вам сейчас споёт ватага «Тысячелетие» в песне «Как один миг»!

— Тысячелетие, как один миг… Звучит, да!

— Ага, согласна. Ладно! Слушаем!