Тьма. Том 9 (СИ) - Сухов Лео

— Давайте, Иоанн Пафнутьевич, мы сами решим, что опасно, а что нет… — улыбнулся ему я. — Едем сначала в этот отдел. А затем туда, где разместили наши дружины.

— Вы не собираетесь отсюда бежать? — очень удивился Стрелкин.

— Втроём мы отсюда не собираемся уходить, — ответил я учёному, забивая барабан «пушка» новыми патронами. — Мне нужны мои люди. Знаете, где их разместили?

— Ну… Догадываюсь, конечно! — отозвался старичок. — Но ведь их могли и в плен взять.

— Полторы сотни человек? — засомневался я. — Не представляю, как такое возможно.

— А я уже ничему не удивляюсь!.. — печально вздохнул Стрелкин. — Чего только за последние пару лет не навидался… И не наслушался…

Подъёмник остановился, и двери начали открываться. Посмотрев на жену, я дождался её кивка, который означал, что щит она выставила. И вскинул «пушка», целясь между расходящихся створок. Однако знакомый коридор был пуст. Ни охраны, ни учёных.

Зато в нужном мне отделе, за стеклянными дверями, горел свет. А за столом сидел начальник отдела, Кожевенников. Я показал Стрелкину на дверь, чтобы он её открыл. Учёный поднёс пропуск к считывателю, однако в ответ раздался лишь противный писк. Ну и красный огонёк замигал вместо зелёного.

— Да как же так! — возмутился старичок.

За стеклянной дверью тут же встрепенулся Кожевенников. Увидев нас, он подскочил со стула и бегом кинулся к коммуникатору. Ждать, когда он вызовет безопасников, я не стал. В барабане каждый второй патрон был артефактным, очень убойным. Но чтобы разбить стекло, мне всё же потребовалось выстрелить пять раз. Ещё и всаживая пули в одно и то же место.

Стекло треснуло, вышибить его уже не составило труда. Мне даже самому делать это не пришлось. Жена постаралась, и всего парой плетений. А я просто перевёл оружие на заметавшегося по комнате учёного. И аккуратно, практически бережно всадил ему пару пуль в ноги.

— А я гляжу, сударь, вы тут наконец-то прибрались! — заявил я, вламываясь в отдел. — Жаль, конечно, что вы меня не удостоили порядком на рабочем месте… Но это, наверно, и неважно. Где они?

Я остановился у поскуливающего на полу Кожевенникова, ожидая ответа. Однако тот, видимо, не понял, что обращаются к нему.

— Спрашиваю второй раз: где записи? — проговорил я.

И терпеливо выждал несколько секунд, как порядочный человек. А потом от души зарядил Кожевенникову ногой по лицу.

— А-а-а-а!.. А-а-а-а! — мужчина закрылся руками, открывая живот, но бить по органам я не стал.

Хотя, честно признаюсь, искушение было очень велико. Вся эта глупая ситуация изначально возникла по его вине. Из-за его упрямства и лени. Если уж кто тут и заслуживал болезненных тумаков, то это был именно он, Кожевенников. Не он один, естественно… Однако этот тип явно был где-то в начале очереди.

— Ты либо отвечаешь мне, либо становишься инвалидом, — стараясь не нервировать старичка, топтавшегося в углу, негромко пообещал я Кожевенникову. — Где записи, придурок?

— Они… Они там! — подстреленный учёный указал мне за спину, и я спокойно повернулся в указанную сторону.

А потом так же спокойно, ничего не увидев, снова повернулся к Кожевенникову. Который пытался ползти к устройству внутренней связи.

— Ай-яй-яй! Кожевенников! — укорил я его. — Ну что же ты о себе не заботишься?

Моя ступня, обутая в армейский ботинок, обрушилась ему на голень. Кость противно затрещала, а Кожевенников завыл, судорожно дёргаясь на полу.

— Итак, в последний раз спрашиваю по-хорошему! — очень злым голосом просветил я оппонента о дальнейших планах. — Спрашиваю и либо получаю ответ, либо начинаю его из тебя вытаскивать… Это, кстати, что там на столе, сударь Стрелкин?

— Что? Там? — слегка бледноватый старичок взглянул на стол рядом с собой. — Кажется, паяльник, сударь.

— Паяльник! — я с радостной улыбкой склонился к Кожевенникову и пообещал: — В четвёртый раз я буду спрашивать, когда этот паяльник у тебя в задницу вставлен будет. Он сразу не нагреется, конечно. И у тебя будет время, чтобы решить для себя, стоит ли честный ответ подгорающей жопы или нет.

— Да нет их тут! Нет! — истерично заорал учёный, ещё сильнее скорчившись.

— Я не спрашиваю, тут они или нет… — я распрямился, подошёл к устройству связи и выдрал из него провод, а затем повернулся к учёному и объяснил: — Я спросил: где они?

В этот момент научное предприятие снова тряхнуло. Не так сильно, как в первые разы, но ощутимо. Мы все, включая Кожевенникова, на миг застыли, тревожно поглядывая на потолок. А затем я опустил взгляд и снова задал вопрос:

— Итак… Где записи, которые я привёз?

— Да откуда мне знать? — перешёл со скулежа на крик Кожевенников. — Мне они днём с огнём не нужны были! Плевать мне на них!

Я молча двинулся к столу с паяльником.

— Я их Шмырьковой отдал! Клянусь!.. — сразу же истошно заверещал учёный. — Это ей их проверять, вот пусть у неё они и лежали бы!.. Да что вы творите⁈

Я просто брал в руки паяльник. Ничего криминального пока не делал. Правда, очень хотел. Даже несмотря на то, что этот гусь всё-таки ответил на мой вопрос. И ответил, похоже, честно.

— Не надо!.. Пожалуйста!.. Нет!.. — у Кожевенникова, похоже, истерика началась, когда я молча приблизился к нему с паяльником.

Уподобляться бандитам из мира Андрея я, конечно, не собирался. Если уж пытать, то не так бесчеловечно. Однако наказать придурка, который меня подставил, стоило. Как минимум, в назидание, чтобы больше подобного с людьми не творил. Поэтому я положил паяльник рядом с ним, в зоне видимости. А сам сел возле, сложив ноги на восточный манер, и спросил:

— Где сейчас Шмырькова?

— У себя в покоях она! Ушла два часа назад! Это три этажа ниже! Сорок восьмая комната! — тут же зачастил Кожевенников.

— Записи точно у неё? — спросил я, внимательно рассматривая паяльник.

— Нет… Нет… Не у неё… — Кожевенников разрыдался, но говорить не перестал. — Их Фома забрал, обещал избавиться без следа… Я просто не хотел этим заниматься!.. У моего отдела работы и так навалом! Нас и так задра…

Я едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Ценнейшие записи, за которые мы жизнями рисковали. И ведь даже не продать хотели каким-нибудь иностранным шпионам. А просто избавиться без следа.

Похоже, оторванность от мира что-то всерьёз пошатнула в этих некогда светлых головах.

— Ну и как? — поборов испанский стыд, спросил я. — Нравится тебе, Кожевенников, к чему всё пришло?

Начальник отдела, трясясь в рыданиях и затравленно глядя на меня, не ответил.

— Я бы прочитал тебе небольшую лекцию о последствиях… Об ответственности и неотвратимости наказания… Но времени, знаешь ли, очень мало. Где твой Фома живёт?

— Три этажа ниже, покои пятьдесят!.. — выдавил из себя Кожевенников.

— Если ты соврал или снова что-то напутал, я вернусь сюда. И тогда ты обязательно пожалеешь, — пообещал я, а затем подождал десять долгих секунд, давая время изменить показания.

Однако Кожевенников лишь истерично кивал и мотал головой, как игрушечный болванчик.

Ловить его на классическом выборе, к чему какой ответ относится, я не стал. Просто молча сделал знак Авелине и Стрелкину следовать за мной. Мы вернулись к подъёмнику, и старичок нажал кнопку вызова.

— Вам не кажется, Фёдор Андреевич… Что это было как-то слишком жестоко? — расстроенно пряча взгляд, спросил он.

— Я с женой неделю просидел взаперти, без воды и электричества. Я не знаю, что с моими людьми. Я не знаю, что с цесаревной и Булатовым, но, подозреваю, тоже ничего хорошего… А ещё кто-то очень сильный пытается пробиться под землю, сюда… И всё потому, что одному нехорошему человеку очень не хотелось выполнять поставленную задачу… — я покачал головой. — А я ведь его почти и не калечил, Иоанн Пафнутьевич.

— Это вы называете «не калечили»? — удивился Стрелкин.

— Поверьте, так оно и есть, — кивнул я, открыто взглянув пожилому учёному в глаза.

— Тогда беру свои слова обратно, Фёдор Андреевич… Спасибо, что сдерживаетесь, — закивал старичок, а потом нахмурился и потыкал в кнопку вызова подъёмника.