Ашер 8 (СИ) - Шиленко Сергей

Я подошел к Кларку. «Готов?»

Он обернулся. На долю секунды в его глазах мелькнул тот самый первобытный страх, который я видел в Дальнегорске. Он тут же его задавил, спрятал под маской решимости. «Нет. Но это уже неважно, правда?»

«Неважно», — согласился я и протянул ему руку. Его ладонь была холодной, но рукопожатие — крепким. «Не дай им сожрать себя. Ни тем, кто снаружи, ни тем, кто внутри. Возвращайся с победой. Или не возвращайся вообще».

Он криво усмехнулся. «Спасибо. За все, пап».

Что-то внутри екнуло, неприятно и тепло одновременно. *М-да, дожили. Папаша.* Я лишь молча кивнул, не находя слов. Таллос перевел на меня тяжелый взгляд. «Мы вернем наш дом, чужак».

«Сначала постройте новый, — ответил я, глядя ему в глаза. — Из того, что осталось от старого. И не зови меня чужаком. Меня зовут Макс».

Он хмыкнул, что, видимо, было высшим проявлением дружелюбия, на которое он способен. «Когда вернемся, Макс, выпьешь с нами шахтерского пойла. Если кишки не сгорят, значит, свой».

В стороне, у главных ворот, ждала Иди. С ней было всего двое проводников, суровых и молчаливых, как скалы, на которых они выросли. Она не брала с собой ни стражи, ни свиты. Ее оружием и ее броней была она сама. Риты и Шелли рядом не было — они попрощались с ней раньше, по-женски, без лишних свидетелей и моих неуклюжих комментариев. Я подошел к ней. Воздух вокруг нее казался другим. Более разреженным и чистым.

«Может, все-таки передумаешь? — мой голос прозвучал глухо и неубедительно даже для меня самого. — Полетишь с нами. Там хотя бы есть шанс пробиться силой».

«Там — сила, — она посмотрела на уродливый силуэт „Странника“, а потом на меня. — А здесь — вера. Им сейчас нужнее она. И мне тоже». Она протянула руку и коснулась моей щеки. Ее пальцы были холодными, как лед, но прикосновение обожгло, оставив на коже фантомный след. «Шум утих, Макс. Но тишина тоже бывает тяжелой. Я должна наполнить ее смыслом. Иначе она меня поглотит».

Она не договорила. И не нужно было. Я видел пропасть за этой тишиной. Пропасть, в которую она заглядывала всю свою жизнь.

«Будь осторожна», — это было все, что я смог выдавить из себя. Жалкие, банальные слова.

«Ты тоже, — она слабо улыбнулась, и в этой улыбке было больше печали, чем радости. — Я буду ждать».

Она развернулась и пошла к воротам, не оглядываясь. Легкая, почти невесомая фигурка в простом дорожном плаще, идущая навстречу ледяным пустошам. Идущая в пасть к дикарям, чтобы просить их умереть за мир, который они презирали. Я смотрел ей вслед, пока она не превратилась в точку и не исчезла. И впервые за долгое время мне стало по-настоящему страшно.

«Рассветный Странник» летел тяжело, как подстреленный ворон. Наш ковчег, рожденный в агонии и сшитый из отчаяния, был не предназначен для долгих перелетов. Он протестовал, скрипел, стонал всеми своими ржавыми сочленениями и шкурами вирмов, но упорно полз по небу. Под нами проплывали земли, тронутые явным, видимым даже с высоты тленом. Леса стояли серыми и безжизненными, словно из них высосали все краски. Реки казались мутными и маслянистыми, их воды несли не жизнь, а какую-то вязкую хворь. Болезнь мира была очевидна. Это был не просто образ, не метафора. Это была физическая реальность. Мир гнил заживо.

Когда на горизонте показался уродливый, зазубренный шип Дальнегорска, на мостике воцарилась напряженная тишина. Я посмотрел на Кларка. Он стоял, вцепившись в импровизированный штурвал, и его костяшки побелели. Город не просто был разрушен. Он выглядел оскверненным. Обугленный скелет, из которого вырвали душу. Черные, пустые провалы окон смотрели на нас, как глазницы черепа. Над руинами все еще вился дым. И над всем этим — багровые трещины в небе. Здесь они были гуще, ярче и злее, чем где-либо еще. Словно главная рана, главный гнойник прорвался именно тут, отравляя все вокруг.

«Поднять знамя», — голос Кларка прозвучал ровно и твердо, разрезая тишину. В нем не было ни пафоса, ни дрожи. Только холодная сталь приказа.

Двое его людей, бывших гвардейцев, с трудом развернули на носу корабля огромное полотнище. Это был не аристократический герб с драконами и коронами. Никакого золота и шелков. На грубом черном фоне — массивный серебряный шахтерский молот, вписанный в контур тяжелой промышленной шестерни. Символ их нового, рожденного в огне союза. Жесткий, простой и понятный каждому, кто остался в этом аду. Союз молота и меча, руды и стали.

«Пролетим над Верхним городом, — приказал Кларк, не отрывая взгляда от руин. — Сделаем круг. Пусть видят. Пусть все видят, что мы вернулись».

*Хороший ход, парень. Очень в стиле генерала, входящего в поверженный город.* Мы медленно поплыли над тем, что когда-то было кварталами знати. Над раздавленным, как консервная банка, залом совета. Над останками Цитадели, где его отец совершил свой последний, отчаянный поступок. Это был не парад победы. Это была демонстрация силы и скорби одновременно. Похоронный марш по старой власти и суровое обещание новой.

Затем корабль, тяжело гудя, начал медленно снижаться к огромным промышленным плато у самого входа в Нижние Ярусы. Туда, где в бесконечных туннелях и штольнях, как крысы в подвале, прятались выжившие. Снижаясь, мы видели на плато движение. Сотни, а может, и тысячи людей высыпали из темных провалов шахт, глядя на нас. С этой высоты они были похожи на муравьев, встревоженных появлением гигантского жука. И я не был уверен, что эти муравьи не захотят сожрать нас живьем.

Едва наш ковчег с тяжелым стуком коснулся каменного плато, нас окружили. Это была не встреча и не приветствие. Это было начало противостояния. Сотни людей, высыпавших из туннелей, образовали вокруг «Странника» живое, дышащее ненавистью кольцо. Их лица были покрыты въевшейся сажей и многодневной щетиной. Глаза горели голодным, отчаявшимся огнем. В руках они сжимали то, что еще вчера было инструментами, а сегодня стало оружием: тяжелые молоты, заточенные куски арматуры, самодельные копья из труб. Они смотрели на наш диковинный корабль и на нас со смесью первобытного страха и лютой, застарелой ненависти.

«Еще один лорд прилетел поглумиться над нашей могилой!» — выкрикнул кто-то из передних рядов, и толпа угрожающе загудела в ответ.

«Где ты был, Адамс, когда Валериус резал наших отцов⁈ Прятался за юбками своих аристократов⁈» — подхватил другой, и его слова утонули в яростном реве.

Кларк молча сошел по трапу. Он не стал ждать, пока его вызовут. Он шел к ним сам. Таллос, не говоря ни слова, встал рядом с ним, как живая скала, одним своим видом заставляя толпу невольно попятиться. Я и Сет спустились следом, держа руки на виду, но готовые ко всему. Атмосфера была наэлектризована до предела. Еще одна искра — и все вспыхнет.

Кларк не стал перекрикивать толпу. Он поднял руку и кивнул Сету. «Надеюсь, эта хреновина не взорвется», — пробормотал Сет, щелкая тумблерами на странном устройстве, которое мы вытащили из каюты. Оно было похоже на гибрид старой кинокамеры и магического фонаря — детище сумрачного гения Воронов.

Из проектора ударил столб тусклого света, и в пыльном воздухе над площадью вспыхнуло дрожащее, объемное изображение. Это было видение Иди. Люди ахнули. Их крики и угрозы застряли в глотках. Они увидели не битву за Дальнегорск, не заговор Валериуса. Они увидели весь свой мир — гигантский, больной, умирающий организм. Они увидели багровые трещины в самой ткани реальности. Увидели агонию Вечного Шторма, который всегда был их единственной защитой. Увидели, как их родной город, их дом, превратился в раковую опухоль, отравляющую все вокруг. Видение было беззвучным, но оно кричало громче любого оратора. Оно било прямо в подсознание, минуя уши.

Когда через минуту изображение погасло, на площади стояла мертвая, оглушительная тишина. Люди смотрели на серое, испещренное разломами небо, потом на Кларка, и в их глазах был уже не гнев. В них был вселенский, первобытный ужас осознания.

И только тогда Кларк взял в руки акустический усилитель — еще один подарок Сета.