Системный Кузнец IV (СИ) - Мечников Ярослав

— Себе создать соперника он всё равно не даст — прибьёт в тёмном углу, — тут же остудил мой пыл Гром. — Но если будешь на его стороне… если покажешь, что можешь сделать то, чего другие не в состоянии… позовёт тебя туда. В помощники, в ученики — неважно. Главное — попадёшь туда, а там, парень, я тебе скажу…

Кожевник подошёл вплотную, жилистая рука сжала моё плечо.

— С ним будь осторожен –он бес во плоти. Хитрый и жестокий. Но показать себя ему — это единственный путь выбраться из общего стойла. Хочешь создать что-то великое? Хочешь спасти Оплот? Придётся сотрудничать. Играть по его правилам, пока не станешь сильнее. Понял меня?

Мужик говорил сбивчиво, торопливо, словно боялся своих советов, но посыл я уловил чётко — Брандт — сволочь и тиран, но именно у него на поясе висят ключи от верхних уровней. Хочешь взлететь — придётся заключить сделку с дьяволом.

Я серьёзно кивнул.

— Вот, держи, Кай! — раздался голос Ларса.

Молодой кожевник вынырнул из бокового проёма, где горело несколько ярких факелов и откуда тянуло сухим теплом. В руках держал её — сделанная из плотной, тёмно-коричневой кожи, прошитая двойной нитью. Сумка имела дополнительный ремешок вокруг бедра, чтобы не болталась при беге.

Я принял подарок от кожевников — провёл пальцем по гладкой коже и почувствовал, как внутри разливается тепло. Захотелось вытащить мужиков из этой вонючей ямы на свободу, но понимал: чтобы вытащить других, сначала должен вырваться сам — предстояло много работы.

— Спасибо, Ларс. Спасибо, мастер Гром, — кивнул им, в голосе не осталось ни обиды, ни сомнений, только воодушевление и крепкое чувство товарищества. — Буду забегать. Иногда просто необходимо видеть знакомые лица.

— Да ещё, глядишь, и потрудимся вместе, парень, — тихо сказал старик, в прищуренных глазах блеснул тот самый огонёк хитрого мастера, о котором в Оплоте слагали легенды. — Кожа и сталь всегда рядом ходят.

— Хорошо, — я улыбнулся, развернулся и быстрым шагом направился в сторону туннеля.

По пути не удержался — остановился на каменном выступе, нависающем над «Кузней». Внизу всё кипел ад: пыхтела работа, звенел металл, ревели горны — этот ритм стал уже родным. Я быстро приладил сумку на пояс, затянул ремень на бедре и переложил в неё мешочек с монетами. Тяжесть на бедре успокаивала — теперь они всегда при мне. В этом мире никогда не знаешь, когда понадобится откупиться от беды.

Прошёл через туннель и оказался в казарме. Огромный зал погружён в полумрак и наполнен многоголосым храпом. Кузнецы первой смены спали как убитые, многие даже не раздеваясь. Абсолютно все койки заняты — кроме двух дальних, в тёмном углу — нашей с Ульфом.

Взглянул на руки — те были абсолютно чёрными, покрытыми угольной крошкой — так ложиться спать нельзя.

"Теперь нужно найти Крысолова, — вспомнил совет Йоста.

Двинулся в соседний со складами проём, откуда доносился какой-то шорох и запах еды.

Прошёл по коридору и нашёл мужичка в крошечной каморке, служившей, видимо, и кабинетом, и спальней. Ганс сидел за к столом при свете огарка свечи — перед ним стояла миска с какой-то похлёбкой и кувшин, но занят комендант был не едой.

Крысолов с сосредоточенным видом пересчитывал грязные монетки, выстраивая в столбики. Рядом лежала раскрытая книга, в которой он делал пометки огрызком угля. Увидев меня, мужичок вздрогнул и быстрым движением сгрёб монеты в ящик стола, захлопнув ногой.

— Стучаться надо, пацан! Стучаться надо! — визгливо взвыл Ганс, подскочив на стуле. Маленькие глазки стреляли испуганным взглядом — видимо, застал за чем-то, что не предназначалось для чужих глаз.

— Да-да… — я развёл руками, демонстрируя свою черноту. — Просто мне бы помыться… Видишь — я черный как ночь. Йост сказал, что ты знаешь, где тут можно почиститься как следует.

Мужик судорожно сглотнул, беря себя в руки — взгляд перестал бегать, Ганс поправил засаленную жилетку, вспомнив, видимо, что обеспечение гигиены — его прямая обязанность.

— А чего это тебя отпустили раньше, чем смена кончилась? — спросил комендант с ноткой подозрения.

Кажется, мужик лезет не в своё дело — в такие моменты всегда стоишь на перепутье: либо рявкнуть и указать на место, либо…

— Слушай, Ганс, — сказал устало, прислонившись плечом к косяку. — Просто скажи, где тут вода — чертовски устал и хочу спать. Не хочу пачкать казённую постель.

— Ладно-ладно… — проворчал Крысолов, вставая из-за стола. — Не кипятись. Пойдёшь дальше по этому коридору, до самого тупика, а там будет железная дверь. За ней — «помывочная». Вода там ледяная, сразу говорю, с горного ручья, но есть одна бочка с горячей… Мыло — свой кусок береги, тут воруют. И смотри… — понизил голос, — в дальний угол не суйся. Там слив забился, крысы размером с кошку бегают. Я их пока… хе-хе… прикармливаю.

Невольно поморщился от этой подробности — воображение подсунуло картинку: этот толстячок с зубами как у чёрта сидит в темноте и жадно надкусывает жареную тушку крысы… Бр-р-р — хотя, чёрт возьми, в жизни всякое может случиться, в таком месте и крыса — мясо.

Ганс, пошарив в недрах стола, неохотно выудил огрызок мыла и швырнул передо мной. Выглядело оно жалко: каменный обмылок, покрытый белыми разводами и пахнущий прогорклым салом. Из чего его варили — из тех самых крыс или костей неудачливых кузнецов — лучше не думать. Следом на стол шлёпнулся грязный комок чего-то жёсткого и колючего.

— Держи инструмент, — хмыкнул Крысолов. — Мочало из старой пеньки. Дерёт как наждак, зато грязь начисто отрывает.

Сгрёб средства гигиены в руки — ощущение такое, будто держу высохшего морского ежа, но выбирать не приходилось.

Двинулся вглубь коридора — туда, куда указал комендант — туннель вырублен грубее остальных. В конце коридора чернел проём, перекрытый изъеденной ржавчиной железной дверью.

Я взялся за скобу и дёрнул на себя — дверь отозвалась протяжным скрипом, будто пожаловалась на нелёгкую судьбу, но поддалась.

Меня обдало волной промозглого холода и сырости. Огненной Ци здесь не то что не пахло — она бы здесь просто не выжила, погасла бы, как спичка на ветру.

Внутри помывочной царил полумрак. Огонёк в единственной лампе, висевшей на ржавом крюке, доживал последние минуты. Помещение было тесным, с низким потолком, с которого непрерывно капала вода, собираясь в лужи на неровном полу. В центре стояла потемневшая от времени деревянная лохань, а рядом — та самая горячая бочка, от которой поднимался слабый парок. Вдоль стен шли каменные желоба, по которым с журчанием текла вода, уходя в чёрную дыру в полу. Пахло плесенью и мокрым камнем.

Действовать нужно было быстро — скинул грязную одежду, стараясь сложить её на самый сухой участок камня, и подошёл к бочке. Рядом висел деревянный ковш, скользкий от времени и покрытый тонким слоем плесени. Зачерпнул воду и с вылил на себя.

Она оказалась не горячей, но приятно тёплой — в этом склепе ощущалась как благодать. Мрачные стены отступили, место приобрело совсем другую атмосферу — всё-таки чистота тела — первый шаг к ясности ума.

Я намылил жёсткое мочало и принялся тереть кожу. Угольная пыль въелась глубоко, забилась в поры, стала второй кожей. Особенно трудно давались руки — чернота, казалось, стала частью меня и не желала покидать тело — тёр до красноты, сдирая грязь вместе с верхним слоем кожи, пытаясь объяснить копоти, что ей здесь не рады. Пеньковая мочалка драла немилосердно, как наждак, кожа горела огнём. Единственная уцелевшая лампа в углу замерцала, грозя вот-вот погаснуть и оставить в темноте.

Мелькнула мысль: «Брось. Кому ты нужен чистым в этой дыре?» Но тут же одёрнул себя — никогда не знаешь, когда и перед кем придётся предстать. Да и вообще — дисциплина начинается с себя, с уважения к собственному телу, даже если вокруг ад.

Когда смыл мыльную пену тёплой водой, это принесло почти физическое наслаждение. Пар поднимался от разгорячённого тела, вода стекала по желобам в чёрную дыру слива, унося грязь и усталость бесконечного дня.