Системный Кузнец IV (СИ) - Мечников Ярослав

Пересилил сомнения и подошёл ближе, остановившись в паре шагов — внимательно вглядывался в его лицо. Заметил, как дёрнулась густая бровь кузнеца — нервный тик, которого раньше не было.

— Я сделал ручник, — сказал негромко, но так, чтобы мужик услышал. — Хороший, сбалансированный. Помните, мы обсуждали?

Улыбнулся, пытаясь этим простым напоминанием вырвать громилу из липкой паутины мрачных дум.

Он молчал. Снова дёрнулся уголок губы, но ни звука не вырвалось из груди — казалось, нацепил каменную маску, которая пошла трещинами и вот-вот развалится, обнажив кровоточащую душу.

— Мастер… — проговорил чуть настойчивее, стараясь пробиться сквозь броню. — Если хотите, чтобы ушёл, так и скажите. Не буду докучать.

Тот молчал.

Долго стоял у него над душой. Уйти просто так не мог, но и выдавить ещё хоть слово не получалось. В итоге, помявшись на месте, махнул рукой и решил оставить старика в покое — иногда человеку нужно побыть наедине со своими мыслями.

Направился в сторону складов. Спиной чувствовал взгляд, или мне так хотелось думать — всё ждал, что окликнет, но сзади слышался лишь гул пробуждающейся казармы.

Добравшись до нашей ниши, откопал в ящике ручник — тот лежал на месте. Это порадовало — всё-таки вещи тут лежат без надзора, а в таком гадюшнике никогда не знаешь, у кого чешутся руки.

Когда вернулся в казарму, посреди прохода уже стоял Ганс-Крысолов. Уперев руки в бока, с важным видом Наполеона осматривал владения, а затем взвизгнул:

— Жра-а-ать!

Мужики, уже одетые и хмурые, потянулись к выходу — прошли по коридору, свернули в боковой проход и оказались в трапезной.

Это длинный зал, вдоль стен тянулись ряды грубых столов и лавок, отполированных тысячами локтей. Окон не было, только чадящие факелы — воздух тяжёлый, пахло кислой капустой, варёным салом и прелым хлебом.

На раздаче стояли угрюмые поварята с черпаками. Еда была под стать месту: миска серой похлёбки, в которой плавали куски жира и неопознанные овощи, и ломоть тёмного хлеба. Скудно, безвкусно, но сытно — топливо для машин из плоти.

Ели в основном молча, уткнувшись в миски. Лишь изредка тишину нарушал стук ложек или хлюпанье, но я сразу почувствовал: здесь что-то не так. Мужики не просто молчали, а косо поглядывали друг на друга, прикрывали миски руками, словно боясь, что у них отнимут кусок. Напряжение висело в воздухе.

Хотелось встать и заорать: «Какого чёрта, мужики⁈ Мы же все в одной лодке! Мы делаем одно дело! Давайте держаться вместе!»

Для меня, привыкшего к пожарному братству, где каждый готов прикрыть спину товарища, эта атмосфера волчьей стаи была дикой. Здесь все презирали друг друга и, кажется, себя тоже.

Иногда до слуха долетали злобные шёпотки:

— … слыхал? Старый Берн снова к Брандту бегал, жопу лизал. Говорят, хочет выпросить место в «Горниле». Тварь…

— … да куда ему, руки-крюки. А вот Рыжий Хорг… он точно метит. Видел, какой клинок вчера сдал? Говорят, сам Брандт кивнул.

— … говорят, в «Горниле» мясо дают каждый день. И вино…

— … подсидит он кого-то, точно подсидит. Лишь бы не меня…

— … а этот новенький… тоже, небось, метит… слишком дерзкий, щегол, а уже в смену поставили…

Всё стало ясно — это не просто неприязнь, а крысиная гонка, борьба за выживание. Борьба за то, чтобы выбраться из ада наверх, в мифическое «Горнило», где, по слухам, текла совсем другая жизнь.

Пока я механически жевал безвкусную похлёбку и слушал ядовитые шепотки, взгляд то и дело возвращался к Гуннару. Старик сидел у стены, в тёмном конце стола, ссутулившись над миской — мужик не участвовал в разговорах и не огрызался. Он был тенью самого себя. Видимо, гордость была растоптана тем, что я — его бывший подмастерье, увидел его унижение, и как мастер молча сносит плевки в лицо.

Что ж… Я попробовал, сделал всё, что мог — мотивировал, говорил, пытался пробиться. Но биться головой о каменную стену бесконечно невозможно — если в нём что-то созреет — сам подойдёт. Пока нужно думать о себе.

Покончив с едой, нас погнали в цех. Там, в багровом сумраке, уже сворачивались мужики ночной смены — измождённые, чёрные от сажи, многих из которых уже запомнил по вчерашним угольным рейсам.

— ПЕРЕСМЕНКА! — проревел голос в глубине адского пекла.

Человек пятьдесят сбилось в кучу на широком каменном уступе, ожидая сам не знаю чего.

И тут, из клубов дыма и жара, вышла фигура. Это был не простой кузнец — мужик не покрыт потом и грязью, как мы. Одежда — добротная кожаная безрукавка, чистая рубаха — говорила о статусе. Огромный, квадратный мужик с бычьей шеей и бритой головой.

Как я понял, это и есть «Бык» — бригадир дневной смены.

Тот неспешно подошёл к краю уступа и встал перед нами, широко расставив ноги. Окинул строй оценивающим взглядом прищуренных глаз, лениво пережёвывая какую-то деревяшку в зубах.

— Ну что, доходяги? — прогудел мужик, голос перекрыл шум цеха. — Новая смена — новый бой за победу нашей славной провинции над чёрной нечистью! Сегодня вам, оборванцам, выпал подарок судьбы — шанс показать, что ваши руки растут не из задницы.

Сделал паузу, наслаждаясь эффектом.

— Поступил срочный заказ — боевые топоры для штурмового отряда гвардии. Работа нехитрая, но вы, кривожопые, и ту запороть умудритесь. Так что слушайте сюда: спрос будет вдвойне. Срок — к закату. За каждую запоротую заготовку — пять ударов плетью. За срыв сроков — вся смена остаётся без ужина и ночует здесь.

Толпа глухо загудела, но Бык поднял руку, требуя тишины.

— Пока готовьтесь, изучайте образец и молитесь. К моменту начала работы мастер Брандт лично спустится в кузню и будет контролировать ковку, так что соберите свои задницы в кулак и не сплохуйте. Те, кто особо трепещет перед мастером — совладайте со своим девчачьим ужасом и держите инструмент крепче, если не хотите отправиться прямиком в нижнюю штольню кормить крыс.

Мужик закончил речь, упёр руки в бока, и его крепкая грудь вздулась, словно в неё вкачали воздух мехами. Бык обвёл нас взглядом и остановился на мне.

— Теперь новенький… Щуплый калека. Шаг вперёд!

Взгляды кузнецов, стоящих в строю, забегали. Слух о том, что вчера появился какой-то «дерзкий» пацан, уже прошелестел по казармам, но кто именно это был — многие ещё не знали.

Я мягко отодвинул плечом ворчащего кузнеца и протиснулся между плотными рядами мужиков, выходя вперёд. За спиной тут же послышался недовольный рокот.

Как раз в это время из дымного чрева цеха вывалился Ульф — был мокрым насквозь — рубаха прилипла к огромному телу, с лица капало. Парень семенил ногами-тумбами, испуганно озираясь, но когда взгляд нашёл меня, лицо громилы озарила широкая, но усталая улыбка.

— Кай! Кай! — закричал молотобоец, перекрывая шум. — Дядька главный сказал, что мы вместе будем!

Рокот в толпе усилился. Послышались злые смешки.

Бык скосил глаза на детину и брезгливо поморщился, словно увидел говорящую свинью. А я с тревогой смотрел на друга — Ульф был бледен как смерть, под глазами залегли чёрные круги. Ночная смена выжала его досуха.

— Ульф, тихо… — шикнул ему, когда тот подбежал. — Не сейчас. Тебе бы поспать, старина…

— Тут мне решать, кто спит, а кто нет! — прогудел Бык, буравя меня свинцовым взглядом — глаза хищно блестели.

Он перевёл взгляд на паренька.

— Ты — молотобоец из Оплота? Тот, что с Куртом Кривым в ночную пахал?

— Да… — часто закивал детина, преданно глядя на бригадира — его всё ещё трясло от напряжения.

— Вставай в строй. К своему, — коротко кивнул Бык в мою сторону.

Ульф радостно встал рядом со мной, возвышаясь над толпой на голову.

— Значит так, вы двое, — Бригадир окинул нас оценивающим взглядом, как пару тягловых волов. — Работаете сегодня вместе. Это твоя проверка, калека. Но если здоровяк повалится с ног от второй смены подряд — пеняй на себя. Подмену не дам, будешь махать молотом один.

Ткнул толстым пальцем в грудь Ульфа.