Хозяйка старой пасеки 2 (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Хотя, если не врать себе, ни один из моих мужчин не целовал меня так.

#

#

Рука дрогнула, и вместо миски я плеснула горячущие щи себе на палец. Само вырвалось крепкое словцо. Варенька ахнула, схватившись за щеки, как совсем недавно на крыльце. Стрельцов не повел и бровью. Генеральша встала.

— Акулька! — Ее громовой глас наверняка был слышен не только во всем доме, но и во дворе. — Воды колодезной в горшке принеси, живо!

Она мягко вынула у меня из рук посуду. Промокнула полотенцем жир с моих пальцев, покачала головой.

— Сядь-ка, милая, за стол, я сама похлопочу.

— Вы весь день проездили и…

— Не спорь со старшими. — В ее голосе прорезался металл, и я оказалась за столом прежде, чем успела опомниться.

— Что случилось? — встревожился Нелидов, появившийся в дверях вместе с землемером.

— Укатали сивку крутые горки. Варенька, тебе важное поручение. Очень важное. Как ужин закончится, проследи, чтобы Глаша никакими делами больше не занималась. Отведи в гостиную и развлеки.

— Да я и сама могу себя развлечь! — возмутилась я. Прозвучало чересчур двусмысленно — или мне сейчас все казалось двусмысленным? — и щеки опять налились горячим свинцом. Да что ты будешь делать!

— Знаю я, как ты себя развлечешь! Очередными счетами, а то вообще помчишься в комнату Савелия потолки белить.

Генеральша взяла у Акульки горшок с холодной водой, заставила меня сунуть в него пострадавшую руку. Я не протестовала. Потолки Савелия! Комната после пожара — ее же надо ремонтировать! Где взять дополнительные сорок восемь часов в сутки и еще одну меня, чтобы все успевать?

— Я прослежу, Марья Алексеевна, — прощебетала Варенька. — Глаша совсем себя не бережет.

Я подавила желание огрызнуться. Марья Алексеевна разлила щи и забрала у меня горшок с холодной водой, прежде чем вернуться за стол.

Я успела обратить внимание, что в этом мире трапеза была временем спокойствия и отдыха — никаких обсуждений срочных дел, никаких свар или сложных вопросов. Но сегодня все шло наперекосяк. Нет, все старались делать вид, будто ничего не происходит. Однако слишком заметно было, что землемер чувствует себя крайне неловко за одним столом с сиятельным графом и его не менее сиятельной кузиной, Нелидов тоже устал, проведя весь день за работой, — кто говорит, будто «перебирать бумажки» легко, пусть сам попробует! — но старательно изображал беззаботный вид. Статуя же командора в лице Стрельцова добавляла неловкости в общую атмосферу. Даже Варенька притихла.

Только генеральше, казалось, все нипочем.

— Павел Дмитриевич, первый супруг мой, достойнейший был мужчина, жаль, господь его рано прибрал, — завела она очередную байку из своей долгой жизни. — Надеюсь, тому осману, чья пуля его настигла, ни на этом, ни на том свете покоя не будет. А второй, так вышло, тоже Павлуша был. И тоже редкостной души человек. Из той, знаете, породы, что с виду булыжник, а внутри алмаз.

Я невольно покосилась на исправника, продолжавшего изображать истукана.

— Подружки мои вечно над ним потешались. Ездит в дом и ездит, чего ездит — кто разберет. Вежлив всегда безукоризненно, учтив в меру, ни слова лишнего, ни жеста, который можно было бы вольно истолковать. Ни ручку пожать во время танца, ни шепнуть тайком на ушко что-нибудь ласковое, платочек поднимет — и то с таким лицом, будто донесение полковнику отдает. Я уж и сама было засомневалась. Взгляды взглядами, да юной даме легко ли в мужском сердце читать? А ну как ошиблась?

— Если говорить словами через рот, то и в сердцах читать не понадобится, — буркнула я, снова покосившись на исправника.

Поди пойми этого человека! Только что целовал так, что я была готова прямо там… Нет, не готова, это биохимия! Кажется, у меня даже ключицы зарделись.

А теперь вот сидит как ни в чем не бывало.

Марья Алексеевна расхохоталась.

— Где ты только такие поговорки подцепила!

Я пожала плечами. Генеральша посерьезнела.

— Прямо-то сказать, оно, может, и хорошо. Да только где же столько смелости взять? Все равно что голым остаться.

— Марья Алексеевна, здесь же мужчины! — охнула Варенька.

— А что мужчины, не люди? Им-то в два раза страшнее, чем нам. Дамам и глупость, и неловкость прощаются, от нас безупречности только в целомудрии ждут.

Стрельцов закашлялся. Генеральша словно не заметила.

— А от них ожидают безупречности во всем. Поди тут открой свое сердце. — Она улыбнулась. — Разумеется, мы не говорим о здесь присутствующих достойных кавалерах, которых трудно упрекнуть в недостатке смелости. О чем-то бишь я… Ах да, Павлуша. Я, помнится, вся извелась. Конечно, как вдове мне торопиться замуж было незачем…

А замуж вообще торопиться незачем, хорошее дело браком не назовут.

— … но сколько ж можно этак: не мычит и не телится. Решила я последнее средство опробовать. Если уж и это не проймет — приму предложение как бишь его… уже и не помню. Неважно. Помню, что человек был хороший, основательный, и супруг бы из него надежный вышел, а что сердечко не трепещет — так не все ж ему трепетать, может, иногда и охолонуть надо.

— И какое средство? — с горящими глазами поинтересовалась Варенька.

Теперь уже и Нелидов закашлялся. Землемер посмотрел на него, явно не понимая, что за эпидемия поразила присутствующих.

— Гуляли мы с ним как-то в садочке. Шаг за шагом, глядишь, подружки-то и отстали. Тогда споткнулась я, да так неловко, что прямо в руки ему и упала, а уста к устам…

— Марья Алексеевна, чему вы учите барышень? — взорвался Стрельцов. — Целоваться со всякими…

— Проходимцами? — невинно подсказала я.

— Возможно, и достойными людьми, — процедил он. — Но как прикажете защищать их от всяких проходимцев, если барышни ведут себя, будто бабочки, летящие на огонь, а почтенные матроны, вместо того чтобы оберегать их и заботиться о нравственности, сами их учат…

— Учу? — Марья Алексеевна захлопала ресницами. В исполнении дородной матроны эти ужимки выглядели до того смешно, что я не выдержала — прыснула. — Да кто ж нынче у стариков учится, нынче молодые все сами с усами!

Стрельцов обреченно покачал головой.

— Вот тут все и ясно стало. — Марья Алексеевна выдержала паузу. — Поцеловал он меня так, что на смертном одре помнить буду.

Скулы Стрельцова пошли красными пятнами. Да и я зарделась. Неужели генеральша подглядывала? Или ей просто надоело смотреть, как рядом с ней кто-то «не мычит, не телится»? Вспомнить хоть самый первый день, когда она так «неловко» прошлась по комнате, что бедром отпихнула меня прямо в объятья исправника.

— Я, конечно, как дама порядочная, расплакалась — как так можно, он меня совсем не уважает! Пришлось Павлуше тут же предложение делать — показать, насколько глубоко он меня уважает.

Мне захотелось вскочить и заорать: «Да что это за бред такой»! Я медленно сосчитала до десяти. В обратном порядке. Без толку. Попробовала подышать. Вдох на четыре счета, пауза… и на этой паузе между вдохом и выдохом я не выдержала.

— Марья Алексеевна, при всем уважении, не хотела бы я оказаться на месте дамы, на которой женились только из чувства долга. Один поцелуй — и все? Женись? А если я не собираюсь…

До меня дошло, что я несу. Закружилась голова.

— Прошу прощения, господа, мне нехорошо, я вас покину. Варенька, будь добра, позаботься о гостях. Не стоит портить ужин моей… — Господи, чуть не брякнула «дурью». — Моим недомоганием.

— Я провожу вас, Глафира Андреевна, — сказал Стрельцов.

— Нет! Я сама, все в порядке.

Но «все» явно было не в порядке, потому что в глазах потемнело и я свалилась бы, не подхвати меня вовремя подскочивший исправник.

Последней моей внятной мыслью стало: «Чертова биохимия!»

12

— Ваше сиятельство, разрешите… — донеслось сквозь звон в ушах. — Прощения просим. Разрешите подойти, когда освободитесь?

— Не лезь под руку! — огрызнулся Стрельцов. — Завтра. Все завтра!