Хозяйка старой пасеки 2 (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— Он вас не обидел? — Голос прозвучал чересчур бесстрастно для этого вопроса.

Прежде, чем я сумела подобрать слова, ошеломленная этой переменой настроения, снова защебетала Варенька.

— Что ты! Представляешь, этот нахал смел умолять о прощении! Он даже на одно колено бухнулся!

Стрельцов сжал челюсти, глаза его сузились.

— Вот как, — процедил он, и от его тона у меня передернулись плечи, будто от холода.

— Так, давайте-ка в дом. — Марья Алексеевна подхватила меня под руку. — О таких вещах на крыльце не разговаривают.

Стрельцов не шевельнулся. Я тоже. Его взгляд будто пригвоздил меня к месту.

— Похоже, в нашем… в деле вашей тетушки появился новый подозреваемый.

Я моргнула. А ведь он мог! Я не рассматривала Заборовского как возможного убийцу, полагая, что он где-то далеко, может, вообще погиб на войне. Но если он был где-то рядом — а он был рядом, иначе не узнал бы так быстро, что я теперь сама себе хозяйка, — то вполне мог и тетушку топориком тюкнуть, и попытаться пролезть в дом, чтобы нас застали вдвоем и все вокруг решили…

Меня замутило при этой мысли.

— Вряд ли бы тетушка впустила его в дом после всего. Тем более когда она сама уже была в постели.

— Вы же пустили. Человека, которому, по вашим словам, желали сдохнуть.

— А что мне оставалось делать? — начала было я.

Опомнилась, разозлившись на себя: чего я оправдываюсь, как старшеклассница. Это мой дом, в конце концов, могу хоть черта лысого принимать, главное, святой воды запасти побольше.

Генеральша погладила меня по плечу.

— Эх, как всегда, кот из дома — мыши в пляс. Не надо было мне вас одних оставлять. Но кто ж знал, что у него достанет наглости…

Я протащила в грудь воздух, заставила себя повернуться к ней.

— Он был не один, и поэтому я не могла спустить на него Полкана, как следовало бы.

Полкан, про которого все забыли, гавкнул, подтверждая мои слова.

— Кир, ты в своем уме? Чего это ты набросился на бедную Глашу? У нее и без тебя был тяжелый день!

— Я вижу, — сухо произнес он. — Когда водишься со всяким… с человеком, который не заслуживает ничего, кроме пули, дни легкими не бывают.

— Граф, немедленно заткнись и марш в дом! — Генеральша заслонила меня широкой спиной, и стало ясно, почему у нее офицеры покойного мужа по струнке ходили. Даже Стрельцов шагнул к крыльцу.

— Вы правы, Марья Алексеевна.

В его голосе прозвучало что-то вроде раскаяния, но это только сильнее меня разозлило.

— Знаете что⁈ — Я сама не поняла, как оказалась прямо перед ним, заглядывая ему в лицо. — Идите своей Ольге Николаевне указывайте, с кем ей водиться! Потому что это она привезла в мой дом человека, которому я ничего, кроме лучей поноса, пожелать не могу!

Варенька ахнула и прижала ладони к щекам.

— У Ольги Николаевны есть муж, воспитывать ее — его обязанность, — бесцветным тоном произнес он.

— Что ж, у меня мужа нет, слава богу! И, надеюсь, никогда не будет, если его обязанность — меня «воспитывать»!

— Глашенька, что ты такое говоришь? — всполошилась Варенька. — Ты нездорова, пойдем в дом, я помогу тебе лечь.

— Я здорова как лошадь, — процедила я. — Как ломовая лошадь, которая вынуждена быть здоровой, иначе ее пустят на колбасу! И у меня, как и у нее, очень много работы. С вашего позволения.

Я хлопнула дверью так, что дом должен был бы обрушиться, — но обошлось.

11

Я остановилась в сенях. Потерла грудь, словно это могло разогнать ком, вставший в ней. Ком непролившихся слез, но, если я дам им пролиться, значит, признаю, что мне не все равно. Не все равно, что думает этот… солдафон. Будочник, как называет его кузина. Я ему нравлюсь, ха!

Я сухо всхлипнула, мазнула рукавом по лицу. Некогда реветь. Нужно проверить, как устроили землемера. Нужно пригласить его к ужину и проследить, чтобы девочки накрыли стол на всех. Может, и самой лучше накрыть. Нужно отнести горячую воду Марье Алексеевне: после долгой дороги под весенним солнцем ей наверняка хочется ополоснуться. И… Нет, Стрельцову пусть кто-то из мальчишек несет: слишком велик соблазн выплеснуть на него ведро с кипятком. Сперва воду и распорядиться.

Даже через дверь кухни были слышны голоса.

— Знала бы я, что ты такая, ни за что бы к барышне с собой не взяла! Выползка этакая, притерлась на теплое местечко!

И здесь ругаются. Ну что сегодня за день такой?

— Матушка моя только обо мне сговаривалась, — продолжала разоряться Стеша. — Я, значит, местом рискнула — вдруг барыня осерчает и обеих прогонит, а ты, вместо благодарности, перед ней хвостом вилять?

— А чё я?

— Хрен через плечо! Я весь день кручусь как проклятая! Даже барышня пожалела, пришла на кухню помогать! А ты к господам подлизалась и весь день бумажки пером корябала!

— Что барышня мне велела, то я и делала! — возмутилась Акулька. — Я, что ли, виновата, что батюшка меня грамоте научил? Или мне надо было дурой безграмотной вроде тебя прикинуться?

— Ах ты!

Я подпрыгнула от визга. Распахнула дверь.

— Заткнулись обе!

Посреди кухни стоял Герасим. На расставленных в стороны руках он держал за шивороты девчонок, не давая им снова сцепиться. У Акульки на щеке багровели следы ногтей.

Увидев меня, все затихли. Дворник выпустил девочек.

— Вы что за базар тут развели? — поинтересовалась я тем тоном, который и без крика заставляет нашкодивших детей вжимать голову в плечи.

— Простите, барышня, — залепетали обе, бухнувшись на колени.

— Встать.

Сговорились они тут все, что ли, меня окончательно с ума свести?

— Степанида, в моем доме каждый делает то, что я велю. Кто с этим не согласен — волен поискать себе более справедливую хозяйку, держать не стану. Это понятно?

— Барышня, милостивица, не гоните! — Она опять попыталась бухнуться на колени, и пришлось снова прикрикнуть:

— Стоять и слушать, когда я говорю! Работа писаря — не просто бумажки корябать. Если хочешь ей научиться, скажи мне вместо того, чтобы только завидовать. Грамота дело хоть и сложное, но у тебя хватит смекалки ее освоить.

Господи, что я несу? Куда я впихну невпихуемое — и без того вздохнуть некогда!

— Да не наше это дело, барыня…

— Как хочешь, неволить не стану. Но если все же надумаешь — скажи. Теперь ты, Акулина. Грамотность — не повод считать себя выше остальных. То, что ты родилась у батюшки, который смог научить дочку читать и писать, не твое достижение, а удача. Узнаю, что ты задираешь нос перед другими работниками, — отправишься домой, можешь там кичиться умением писать сколько влезет. Нет работы чистой и грязной, есть та, которую нужно сделать. Это понятно?

— Да, барышня.

— Еще один крик в моем доме — выставлю всех причастных, не разбирая, кто виноват. Всем. Все. Ясно?

Девочки, и даже Герасим, синхронно поклонились.

— Акулька, отнеси горячей воды господам и землемеру, освежиться с дороги. Стеша, накрывай на стол и неси еду к буфету. Землемер тоже к столу приглашен, поэтому посуду и на него бери. Марш!

Девчонок как ветром сдуло. Я вздохнула — этот день, кажется, никогда не кончится. Взгляд сам упал на горшок со щелоком, где вымачивались медвежьи когти. Ужасно захотелось выбросить их вместе с горшком. Жаль, Варенька расстроится. Хоть она невольно и послужила катализатором, но дело все же не в ней. И не в нем, по большому счету. Я никак не вписываюсь в это время с его мышлением. Да и не хочу вписываться, по правде говоря. Организовать, что ли, местное движение суфражисток? Я расхохоталась при этой мысли.

Кто-то осторожно тронул меня за локоть. Я подпрыгнула. Совсем забыла, что в кухне оставался Герасим. Хорошо, что он — кто-то другой бы точно решил, что барыня опять с ума сошла на почве свежего душевного потрясения, подпрыгивает, будто заяц.

— Что? — спросила я.

Герасим поклонился. Выставил перед собой левую ладонь, будто дощечку, стал водить по ней указательным пальцем.