Хозяйка старой пасеки 2 (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Мужики расхохотались.

— Вот она, истинная ценность образования, — едва слышно произнес Нелидов, и по тону его было непонятно, шутит он или всерьез сокрушается.

— Истинная ценность образования не в дипломе, а в связях. Хороших нейрон… как это в книгах пишут? Хороших мыслительных связях.

— Логических, вы имели в виду?

— Да-да, — согласилась я, — и в связях между людьми. Наверняка в университете гораздо больше возможностей завести интересные знакомства, чем в нашей глуши.

— Знакомства помогают, но не всесильны. С вашего позволения.

Он стал что-то разъяснять мужикам. Герасим подошел ко мне. Указал на доски, изобразил будто пилит.

— Прямо сейчас займешься?

Он энергично закивал. Помахал руками, будто крыльями, потом сложил их у щеки, наклонив голову, будто спящий.

— Пчелкам тоже нужен дом? — рассмеялась я. — Кстати! Отец Василий благословил разобрать гроб — тот, что большой и с медными трубками, — на доски для ульев.

Дворник недоверчиво посмотрел на меня. Я изобразила местный священный жест.

— Честно. Спроси хоть у… — Я оглянулась и обнаружила, что девочка тишком-тишком подбирается к дому, хотя официально ей никто не объявлял, что работа закончена. — Акулька!

Она подбежала к нам. Я не дала ей начать оправдываться, спросив про священника.

— Да, отец Василий так и сказал, — подтвердила она.

Дворник озадаченно покачал головой. Потом все же кивнул. Указал на солнце, провел рукой дугу от него до горизонта.

— Когда стемнеет, разберешь? Хорошо.

Я велела мужикам сменить мальчишек у туши — впрочем, они почти закончили отделять мясо от костей и раскладывать куски в бочки. Парней отправила на пасеку, вырезать сохранившиеся соты из опустевших колод. Едва я отпустила их, на крыльце появилась Варенька, держа в руках тканевый сверток. Рядом вилял хвостом Полкан. Я запоздало сообразила, что бросила девушку совершенно одну. Пока я беседовала с отцом Василием, она тихонько сидела рядом, как и полагалось благовоспитанной барышне. Когда тот уехал — заявила, что будет работать над своей книгой. Я только порадовалась, что наконец могу заняться делом.

— Глаша, смотри, что я тебе несу! — заговорщицким тоном произнесла она.

— Что? — полюбопытствовала я.

Она развернула ткань. Внутри оказались медвежьи когти.

— Вообще-то Кир велел их тебе отдать еще с утра, но я…

— Забыла? — приподняла бровь я. — Что-то у тебя сегодня память девичья.

— Да где тут при памяти остаться, если ни минуты покоя нет! — вскинулась она. Добавила другим тоном: — Нет, не забыла. Хотела подольше у себя подержать. Я их никогда вблизи не видела. — Она вытянула палец, сравнивая с когтем. Восхищенно вздохнула. — Подумать только, и Кир не отступил! Он велел тебе отдать, — повторила она. — Сказал, в Скалистом краю верят, что, если окурить дымом от сожженного медвежьего когтя роженицу, роды пройдут благополучно. И еще коготь защищает младенцев и детей. Тебе пригодится.

— А почему он сам мне об этом не сказал? — удивилась я.

— Я тоже его об этом спросила. Он сделал каменное лицо и буркнул, что о таких делах барышням легче говорить друг с другом. Глашенька, а можно мне один? Нет, два! Один — для будущего малыша, а второй… — Она густо покраснела. — Хочу Сергею Семеновичу подарить.

— А это прилично? — полюбопытствовала я.

Пожалуй, мне стоит хоть как-то отблагодарить человека, заслонившего меня от разъяренного хищника. К тому же, не знаю насчет Скалистого края, а в наших краях считали, что такой коготь — оберег для воина и охотника.

Варенька покраснела еще пуще, но сказала твердо:

— Сделанное собственными руками всегда прилично. Только я не знаю… наверное, проделаю дырку и сплету красивый шнурок.

Я еще раз посмотрела на когти, отчетливо пахнущие застоявшейся кровью.

— Тогда надо для начала их обезжирить, отчистить и хорошенько высушить. А потом я научу тебя, как сделать настоящую оправу. Получится милый сувенир, который не стыдно будет, скажем, как брелок на часы повесить.

— Правда? — Она захлопала в ладоши.

— Правда.

Помнится, в моем детстве в каком-то журнале предлагали переплавлять только появившуюся тогда пластиковую упаковку на пуговицы или детали для моделирования. Мы с отцом развлекались, отливая копии солдатиков. Пластика у меня сейчас не было, зато в комоде у тетушки валялись оловянные пуговицы. Не знаю, когда я найду время на эту забаву, но когти будут просушиваться пару дней, может, тогда я смогу хоть немного вздохнуть?

— Погоди, а как когти оказались у твоего кузена уже с утра, если медведя разделали только сейчас? — спохватилась я.

Варенька хихикнула.

— Только не говори, что я тебе сказала. Он с утра сам отделил лапы, чтобы убрать их на ледник. Сказал, что прихватит в Больших Комарах пряностей и приготовит лапы так, как его научил личный повар ее величества.

— Погоди, так он что, потащился в город, чтобы купить пряностей? — опешила я.

— Нет. Мне он сказал, по служебным делам, но я слышала, как он говорил Марье Алексеевне, что Савелия нужно объявить в розыск, пока он не натворил дел.

Я рассмеялась.

— Прав был Кирилл Аркадьевич, такой болтушки, как ты, еще поискать.

— Глашенька, но я же только тебе! — всплеснула руками она. — Это же твой бывший управляющий, в конце концов!

Я покачала головой и решила не продолжать эту тему. Закинула когти в горшок со щелоком — завтра промою как следует и повешу сушиться. Вернулась к документам.

Когда я наконец разогнулась, радуясь, что мои дела не так плохи, с улицы донесся стук копыт. Я сбежала по лестнице, улыбаясь как дурочка. Даже забыла о том, чтобы остановиться на крыльце и изобразить невозмутимость. Оказывается, я успела соскучиться за неполные полдня.

Когда Варенька бросилась обнимать кузена, я удивилась сама себе, поняв, что немного завидую ей. Марья Алексеевна, кряхтя, вылезла из дрожек. Обернулась к мужчине в мундире и с папкой, выскочившему за ней.

— Глаша, представляю тебе Ивана Кузьмича Прохорова, уездного землемера.

Тот поклонился.

— Наслышан о вас, Глафира Андреевна.

— Граф решил, будет лучше, если его с вечера привезти, чтобы завтра полдня не ждать. Распорядись, чтобы расположили.

Я кликнула Стешу, велела устроить гостя. Рассмеялась, глядя, как Полкан подлизывается к Стрельцову. Все время хотелось смеяться непонятно чему.

Генеральша потерла поясницу.

— Старовата я стала для таких поездочек.

— Не наговаривайте на себя, Марья Алексеевна. Вы еще всех нас переживете.

— Ай, глупости, — отмахнулась она, но видно было, что похвала ей приятна. — Глашенька, я чай купила, прибери к себе.

— Что вы, не надо было, — смутилась я.

— А я говорю, прибери. И если ты от моего подарка откажешься, я тебя больше знать не пожелаю! Поняла?

— Поняла. — Я обняла ее. — Спасибо вам.

— Не за что, милая. — Она похлопала меня по спине. — И вели соль достать да на кухню прибрать до завтра.

Только сейчас я увидела мешок, стоявший в повозке.

— Соль?

— Медвежатину засолить. У тебя на кухне столько соли не нашлось.

— Так вы только ради меня… — Я потеряла дар речи. Это не наше сбегать в магазин за углом, это тащиться несколько часов на тряской повозке только в один конец.

— Не льсти себе, — хихикнула она. — По лавкам пройтись, со знакомыми поболтать, к дочке заглянуть. Соль — это так, заодно.

— Хорошо, не буду себе льстить. Но все равно спасибо вам огромное.

Стрельцов разогнулся, закончив тискать пса, улыбнулся мне поверх головы Вареньки, и я не могла не улыбнуться в ответ. Девушка затеребила его за рукав.

— Кир, Кир, тут такое было! Ну почему тебя вечно нет, когда ты нужен?

Стрельцов подобрался.

— Что случилось?

— Глашин гусар приезжал!

Вот когда я поняла, как на самом деле выглядит «окаменел». Вместо только что улыбавшегося мне мужчины появилась мраморная статуя — даже лицо побелело.