Хозяйка старой пасеки 2 (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— Не общеизвестна — известна только тем, кто специально интересуется денежными делами. Что до использования… — Он снова нечитаемо улыбнулся. — Зачем?

— Как «зачем»? Согласна, если бы моим единственным источником дохода были деньги от мужа «на булавки»… или заработок, скажем, гувернантки, а расходы — только личными, усложнять в самом деле незачем. Возможно, я бы вообще не вела бюджет. Но в таком хозяйстве…

— Барину или купцу разбираться лень, приказчику — тем более, да и рыбку ловить в мутной воде легче. Господин Чулков написал свое «Наставление», где описывает этот метод, лет двадцать назад, однако… — Он пожал плечами. Добавил: — Впрочем, я не так близко знаком с купцами, возможно, крупнейшие из них используют ломбардскую бухгалтерию. Кто-то вроде Кошкина, который ценит настоящий порядок и достаток.

Я от души расхохоталась.

— Кошкин настаивал, чтобы я позволила ему проверить расходные книги тетушки, под предлогом помочь бестолковой барышне, — пояснила я в ответ на недоуменный взгляд управляющего. — Наверное, надо было согласиться — его бы кондратий хватил на месте при виде этой, с позволения сказать, финансовой отчетности.

Нелидов тоже рассмеялся.

— Изящный способ избавиться от надоевшего жениха.

— Но все же я не буду им пользоваться. Вы могли бы ввести эту… ломбардскую запись в моей усадьбе?

— Конечно, если вы не боитесь, что потом не сможете найти мне замену.

Я пожала плечами.

— Умный человек разберется, а глупый мне не нужен. И я хочу понимать, что происходит в моем хозяйстве, откуда приходят деньги и куда они уходят. Я завела об этом разговор, чтобы, когда мы с вами начали описывать мое имущество, у нас уже было представление о том, что и куда разносить.

— Тогда предлагаю начать. Я воспользуюсь системой господина Чулкова, чтобы нам с вами не пришлось изобретать свой порядок разделов. Марья Алексеевна с утра передала мне опись запасов в вашей кладовой, леднике и погребах. Перейдем к амбару и скотному двору?

Я кивнула.

— Но нам понадобится грамотный помощник, — сказал Нелидов. — Такой в доме есть?

— Акулька. Она вчера помогала Марье Алексеевне записывать, думаю, и с нашими записями справится.

К вечеру, несмотря на гудящую голову и ноющую спину, я чувствовала себя куда уверенней. Зерна в амбаре должно было хватить до урожая озимых, и даже останется кое-что на продажу, как и круп. Сельхозинвентарь, хоть и требовал кое-где починки, в целом тоже можно было использовать, куры неслись исправно. Никогда не думала, что мой глаз будут радовать стройные ряды цифр в толстенном гроссбухе.

Завтра объедем имение с землемером, и у меня будет почти полная картина дел. «Почти» — потому что возможные долги так и остались неразобранными. Кое-что Стрельцов с Нелидовым выкопали из тех, с позволения сказать, «записей», что остались после Савелия — к удивлению моему, тетка даже погасила какую-то долю, но истинный их размер по-прежнему напоминал мне айсберг, у которого видна над водой лишь небольшая часть.

Конечно, спокойно поработать остаток дня, чтобы никто не отвлекал, оказалось слишком большой роскошью. Первым явился отец Василий. Да, он был мне нужен заверить подписи, но ведь нельзя же было просто вручить ему в дверях бумаги и тут же выпроводить восвояси.

Беседа за чаем в гостиной текла легко и неспешно — как я уже успела уяснить, здесь подобные беседы были одновременно и одним из немногих доступных развлечений, и аналогом наших соцсетей. Я размышляла, как бы половчее перевести разговор на теткины гробы — все-таки не поднималась у меня рука их сжечь, когда батюшка сказал:

— Вчера вечером у меня был один молодой человек. — Показалось мне, или в последних его словах промелькнула ирония? — Желал побеседовать о покаянии и прощении.

Я аккуратно поставила чашку на блюдце.

— Вот как? Не тот ли это чересчур опытный молодой человек, что облагодетельствовал меня визитом сегодня?

Похоже, Заборовский начал осаду по всем правилам: священник, местные дамы…

Отец Василий покачал головой.

— Новости в нашем уезде летают быстрее ветра, но, видимо, свежие еще не успели до меня долететь.

— Так получилось, что сегодня и меня удостоили беседой о покаянии, прощении и примирении, — пояснила я. — Подозреваю, тот, кто был у вас вчера, и мой сегодняшний незваный гость — один и тот же молодой человек.

— Возможно. — Он отпил чая. — Как лицо духовное я не могу не приветствовать истинное раскаяние. Однако Господь велел нам судить дерево по плодам его.

— Согласна с вами, отче. — Я тоже взялась за чашку. — Возможно, это дерево способно дать и добрые плоды. Правда, мне, грешной, трудно в это поверить.

— Понимаю тебя, Глафира. Лишь Господу дано прозрить в души человеческие, нам приходится быть осторожными в суждениях и поступках, касающихся других людей.

Он замолчал, внимательно меня изучая. Я опустила ресницы, проклиная про себя мои новые восемнадцать: с возрастом изображать бесстрастность куда легче.

— Я не перестаю думать об этом второй день, глядя на тебя. Когда-то я благословил тебя на постриг и должен был бы сожалеть, что тетушка не позволила тебе пойти по пути этого служения. Сейчас мне кажется, что тогда я видел душу, раненную почти смертельно. Душу, которая могла бы исцелиться вдали от мира либо погибнуть окончательно, оставшись в нем. Но Господь, кажется, исцелил ее. Неисповедимы пути его. — Он помолчал. — Я от души надеюсь, что это исцеление принес не тот же, кто нанес тебе рану, дочь моя.

Я усмехнулась.

— Говорят, то, что не убивает нас, делает нас сильнее. Я с этим не согласна: то, что нас не убило, порой может искалечить непоправимо.

Священник кивнул. Я продолжала:

— Господь велел прощать — но есть раны, которые лишь растравляются от прикосновения той же руки, что нанесла их. Еще есть те, кто уже не сможет поведать о своем прощении или непрощении смертным, — и этого уже не изменить.

— Интересная фраза о том, что нас не убивает. — Он погладил бороду. — В твоем случае пожалуй, верно, что зло иной раз делает нас сильнее — судя по тому, что я вижу сейчас. Ты права, не следует растравлять едва зажившую рану. Господь даровал нам разум для того, чтобы мы им пользовались, и способность учиться, чтобы мы извлекали уроки из своих ошибок. Это трудный путь… но я как твой духовник готов поддержать тебя на этом пути.

Кажется, мы поняли друг друга. Я сложила руки на груди и поклонилась.

— Благословите, батюшка.

— Господь благословит, — ответил он, кладя руку на мой затылок.

После того как отец Василий засвидетельствовал мою подпись везде, где нужно, я все же решилась спросить про гробы. Может, хоть в дар возьмет, кому пригодится. Услышав про «коллекцию», батюшка нахмурился.

— О смерти следует помнить всем нам, но это больше похоже на страх вместо упования на волю господа. Вы позволите мне посмотреть?

— Конечно!

Я кликнула Акульку, велела ей принести зажженную свечу, и втроем мы отправились на чердак. Оглядевшись, священник покачал головой.

— Вот этот, если вы желаете отдать его в дар церкви для малоимущих, я приму с благодарностью. А вот это, — он указал на гроб с сигнализацией, и на его лице появилось что-то вроде брезгливости, — говорит лишь о прискорбном маловерии. Господь знает час каждого из нас. Я буду молиться за душу рабы божьей Агриппины.

— Спасибо, отче. Вас не затруднит прислать кого-то за гробом? У меня, к сожалению, нет работников.

— Пришлю, — кивнул он.

Я поколебалась, но все же решила рискнуть.

— Что мне делать с этим… сооружением? Просто сжечь его было бы расточительностью. Доски…

Я осеклась под его изумленным взглядом. Акулька и вовсе ахнула, прикрыв рот рукой.

— Такая практичность неожиданна для юной барышни, — сказал отец Василий. — Обычно люди относятся к предметам погребения с трепетом.

Я вздохнула.

— Те годы, которые я провела в горе и покаянии, заставили меня думать… не как все. Я не горжусь этим и не стыжусь, но признаю, что в некоторых вещах мне нужно наставление человека здравомыслящего и знающего людей.