Крепостная Эльза (СИ) - Машкина Светлана

Свободные горожанки и горожане назывались несколько иначе, и никогда не повторяли имена крепостных. Танина, Ольна, Ясеня у женщин. Герак, Натун, Овид и так далее — у мужчин.

Назвать Танину — Танинкой, а Ольну — Олькой считалось оскорбительным.

Благородные господа следили за своими именами ещё более тщательно. Ни о каких сокращениях или переделывании имени не могло быть и речи! Если девицу при рождении нарекали Варнавой, то Варнавой она будет всегда. Мужские имена тоже выбирались довольно звучные: Вольтан, Генрих, Ромашнал, Аркасан.

Не знаю, как они не запутывались во всех этих тонкостях, но основную идею я поняла — Генрих такой же мастеровой, как Эська — барышня. Может, он в самом деле не Генрих вовсе, а Генал или Гераш? Даже если он свободен — прощай моя мечта, никто меня не выкупит, просто денег не хватит.

Вот только откуда он про портал знает? Как-то же мы попали на морской берег за пару минут? Или порталами пользуются все свободные, кому не лень? Что-то не верится. Как многого я не знаю об этом мире.

Давно, ещё школьницей, я пыталась понять фразу: «Чем больше мы знаем, тем больше мы не знаем». Заявление казалось мне глупым, пока однажды учительница истории не показала буквально на пальцах.

Если представить сферу, то все наши знания — это то, что находится внутри. А незнания — сама площадь сферы. Увеличивая содержание, мы увеличиваем и площадь.

— Твоё слово против слова госпожи Дарины — как комариный писк. Учительницу вашу я на другом прижучу, не нравится мне, как она батюшке служит. За вами не смотрит, вместо того, чтобы воспитанием заниматься, в городе по своим делам разгуливает. Этак не только тебя, кого хочешь уведут! Внешность-то у вас заметная, и одеты хорошо, а жизни не знаете. С Фелицаткой не связывайся, она у батюшки на хорошем счету. В отличии от тебя, — хохотнул Вольтан.

Я опустила голову и смахнула со щеки слезу — спасибо, барин, успокоил.

— Она мне в первый же день мясо наперчила, — напомнила я.

— Это не она. Это граф решил посмотреть на твою реакцию, — отмахнулся Вольтан. — Теперь о соблазнителе. Было у вас чего с ним? Не ври!

— Нет, — я отрицательно покачала головой и, не выдержав нервного напряжения последних дней, заплакала в голос.

— Да ладно, не реви! Дуй в мыльню, быстро переодевайся и в театр. Если кто по дороге спросит — скажешь, что я тебя выпустил. Хотя нынче всем не до тебя. Торопись, как раз на конец репетиции успеем. Из Фелицатки Джульетта — как из коровы бабочка. Я поговорю с отцом, но уж и ты не подведи. Кайся на совесть, актриса ты или нет?

Я напряглась, аж слёзы высохли. То есть Вольтан понимает, что настоящего раскаяния я не испытываю?

Глава 33

Мы успели на самый конец репетиции. Джульетта доставала из ножен Ромео деревянный кинжал и примеривалась к своей груди, не забывая причитать. Одновременно, по задумке Жураля, она должна была лечь грудью на тело Ромео и повернуть голову так, чтобы зрители хорошо слышали её последний монолог.

Фелицата старалась. Может быть, она и не была гениальной актрисой, но хорошей точно была. Трагические интонации, придыхание, даже слёзы на глазах — всё срабатывало на создание образа.

Но из первых зрительских рядом было видно, как тяжело Ромео, на груди которого свободно лежит немаленькая деваха. Зрелые формы, хорошо развитое тело, упругие щёки, которым мэтр Жураль, с помощью мела, придал «таинственную бледность» — всё вместе это никак не вписывалось в облик юной хрупкой девушки. Рядом со мной Фелицата выглядела, как Джульетта-переросток, которой замуж пора было выходить как минимум пару лет назад.

Граф Пекан сидел на своём обычном месте. Увидев нас, он недовольно скривился.

Вольтан приложил палец к губам, показывая глазами на сцену. Граф не стал возражать, и мы дружно подождали, пока Джульетта окончательно умpёт.

— Отец! — Вольтан выступил вперёд. — Позвольте эту же сцену сейчас повторить Эльзе?

— Ты зачем её выпустил? — перебил граф. — Кто позволил? Волю отцовскую нарушаешь?

— И не думал. За семейное добро переживаю. Ещё за то, как мы королевский день рождения отпразднуем, и не посчитает ли Его Величество, что в прошлом году у соседей значительно лучше было. Вы же знаете — если королю и фаворитке понравится, то и мы с вами в накладе не останемся.

— Эська при чём? — усмехнулся граф. — Она каким боком нам нужна? Я гулящих девок в труппе не держу.

— Так то гулящих, а то — нарушивших дисциплину и искренне раскаявшихся.

Вольтан незаметно толкнул меня локтем. Понятно — мой выход.

Прав Шекспир: весь мир — театр, а люди в нём актёры. С рождения и до смерти мы играем разные роли. Мы лжём, притворяемся и недовариваем. Мы показываем лучшие свои стороны, которых, возможно, и нет вовсе. Замалчиваем проблемы, делаем вид, что не замечаем очевидного, закрываем глаза или, наоборот, раздуваем из мухи слона, провоцируя конфликт.

Сейчас я — юная, наивная, не слишком умная и неопытная крестьянка, которая сама испугалась того, что натворила. Которая верит, что поступила недопустимо и раскаивается искренне и страстно. Я готова рвать на себе волосы и биться головой о стену, лишь бы добрый и милостивый мой хозяин простил свою покорную неразумную рабыню. Достаточно самобичевания?

Мысленно воплотившись в образ, я бросилась к графу с такой силой, что он вздрогнул.

— Господин мой! Простите меня, простите дуру глупую, добро ваше забывшую!

Тут я вспомнила фразу из старой комедии: «Простите меня, дети, дуру грешную», и чуть не испортила всё дело.

Хорошо, что в этот момент я как раз начала кланяться и больно приложилась лбом к деревянному полу. Кланяться из положения почти лёжа — довольно сложное дело. Зато я сразу вошла в роль.

Я обнимала сапоги графа и с трудом сдерживалась, чтобы не расчихаться — пахли они ужасно, чем-то едким и горелым. Более того! Я превзошла сама себя! Я заливалась слезами и клялась в вечной службе, послушании и прочей мути. И пусть рыдала я от вонючей едкости сапог, всё равно получилось очень реалистично.

Краем глаза заметила, что Вольтан поражён моими выступлением, и задумчиво кусает кончик кружевного воротничка.

— Хватит уже, хватит! Пошла! — граф легонько оттолкнул меня ногой.

— Отец, могу я напомнить, что барон Асонин — ваш главный театральный конкурент? Отдавая ему Эльзу, вы делаете его труппу богаче на один талант. К тому же она, уверен, знает ещё много интересных сказок. Правда, Эльза?

Я торопливо закивала. Какие хотите! У классиков ещё много всего интересного! Украдём любой сюжет, всё равно мы в другом мире и призвать к ответу за плагиат некому. Чего изволите, господа? Даже «Лебединое озеро» не пожалею!

— Ещё хочу заметить, — неторопливо продолжал Вольтан, — что Фелицата, без сомнения, во всех ролях хороша, но её красота подходит скорее для зрелой женщины, чем для юной девушки. А ведь мы хотим, чтобы пьеса не просто удалась — она должна произвести фурор. В таком деле каждая мелочь важна, не правда ли?

Граф задумчиво кивнул, переводя взгляд с меня на Фелицату. Вольтан прав — для Джульетты эта змеюка крупновата и слишком ярка. Другое дело я — среднего роста, хрупкая, тонкокостная. В светлых лёгких нарядах я выгляжу не старше семнадцати.

— Эська повела себя непозволительно и должна быть наказана, — упирался граф.

Вот же скотина! Интересно, в этом мире можно устроить революцию? Я готова её возглавить. Ничего, что нет броневика — я что-нибудь придумаю.

— Это же не срочно, — заметил Вольтан. — Так что, вы готовы посмотреть ещё раз эту сцену, но в исполнении Эльзы?

Граф откинулся на спинку кресла, подумал, нюхнул из табакерки какую-то дрянь и кивнул.

Ещё одно перевоплощение далось мне нелегко. К концу пьесы, благо, Фелицата уже почти всю её отыграла, я чувствовала себя, как выжатый лимон. Кружилась голова, ноги мелко дрожали, в горле пересохло. Ещё очень хотелось есть. За весь день я съела лишь два небольших куска хлеба, которые принесла Акулька, и выпила немного воды.