Ашер 8 (СИ) - Шиленко Сергей

Он кивнул в сторону капитана стражи, который вместе с двумя жилистыми шахтерами пытался установить новый, более мощный пресс для штамповки наконечников стрел. Бывшие враги, представители враждующих сословий, теперь они спорили не о власти и привилегиях, а о рычагах и передаточных числах, о том, как лучше распределить нагрузку.

«И женщины молодцы, — добавил Таллос с неожиданной теплотой. — Думал, будут только мешаться под ногами. А они быстро схватывают, руки у них ловкие, глаз точный. Для тонкой работы — самое то».

Мы дошли до конца цеха, где находился склад готовой продукции. И я замер, как всегда замирал при виде этого чуда. Вдоль всей стены, на специально построенных стеллажах из крепкого дуба, лежало наше новое оружие. Сотни мечей различной длины и веса, кинжалов и боевых ножей, наконечников для копий и стрел. Они не блестели холодной сталью, как обычное оружие. Все они исходили ровным, теплым, золотистым светом, превращая сумрачный склад в подобие храма или сокровищницы.

Это было невероятное, завораживающее зрелище. Каждое из этих орудий было произведением искусства, выкованным не только из магического металла, но и из отчаяния, надежды, ярости и решимости. В каждом клинке жила частица души того, кто его создавал.

«Сколько у нас готово? — спросил я Таллоса.»

«Триста семьдесят единиц различного назначения, — ответил он с гордостью. — Еще столько же в работе. К концу недели будет полтысячи. Этого хватит, чтобы вооружить всех, кто способен держать оружие».

Я смотрел на эти ряды светящихся клинков и думал о том, как быстро меняется мир. Месяц назад мы были разрозненными группами, готовыми резать друг другу глотки за кусок хлеба. Сегодня мы — армия. Небольшая, плохо обученная, разношерстная, но армия. И у нас есть оружие, способное ранить самих демонов.

Это был наш арсенал. Небольшой, жалкий по меркам больших войн прошлого, но он был наш. Выкованный нашими руками, пропитанный нашим потом и кровью. И каждый клинок в нем был не просто куском металла. Это была клятва. Клятва сражаться до последнего дыхания. Клятва не сдаваться, даже когда все кажется безнадежным. Клятва встретить надвигающуюся Тьму не с мольбами о пощаде, а с оружием рассвета в руках.

Война за Ашен еще не была выиграна. Она только начиналась. Но теперь у нас был шанс.

Глава 15

Я не мог найти себе места. Ходил по своей комнате из угла в угол, как тигр в клетке, а каждый шаг отдавался глухим стуком в висках. Останавливался у окна, бессмысленно вглядывался в ночную тьму, где лунный свет серебрил кроны деревьев, а потом снова принимался мерить комнату шагами. Рубашка прилипла к спине от пота, хотя в Усадьбе было прохладно. Руки дрожали — незаметно, но я чувствовал. Во рту пересохло, словно я три дня шел по пустыне без воды.

Там, за стеной, в соседней комнате, Грэг готовился к погружению. К своему первому боевому вылету в место, куда я не мог за ним последовать. Где не поможет ни мой клинок из солнечного металла, ни верный автомат, ни весь мой боевой опыт. Это чувство — глухое, тоскливое бессилие — было хуже страха перед любой битвой. К драке я привык за эти месяцы войны. Пули, клинки, когти демонов — это понятно. Это материально. А здесь…

Я знал, что Иди сейчас говорит с ним, ее голос звучит у него в голове, ведя его, как инструктор ведет парашютиста-первогодку к открытому люку самолета. «Не пытайся уснуть, — наверняка говорила она своим спокойным, уверенным голосом. — Сон — это трясина. Ты должен скользить по поверхности. Отпустить веревку, но не терять причал из виду».

Господи, как же я хотел верить в эти слова.

Я попытался отвлечься. Проверил автомат — он висел на спинке стула, готовый к бою. Пересчитал магазины. Осмотрел клинок Рассвета. Все было в порядке, но руки продолжали искать работу. Взгляд упал на фотографию на прикроватном столике — старый снимок, где мы с Грэгом рыбачили на озере. Ему было лет одиннадцать, он улыбался, показывая пойманного окуня размером с ладонь. Обычный мальчишка. А сейчас…

Сейчас этот мальчишка готовился к разведывательной операции в тылу врага. В самый страшный тыл, какой только можно вообразить. И все, что я мог, — это ходить по комнате и молиться богам, в которых никогда толком не верил.

Я попробовал взять книгу — какой-то роман, который подсунула мне Шелли. Буквы расплывались перед глазами. Мысли были заняты только одним: там, за стеной, мой сын готовился войти в кошмар. И я не мог ничего сделать, чтобы защитить его.

Не выдержав, я на цыпочках подошел к его двери. Прислушался. Тишина. Такая абсолютная тишина, что на мгновение сердце екнуло — а вдруг что-то пошло не так? Я тихо, стараясь не скрипнуть половицами, приоткрыл дверь на палец.

Он сидел на полу, скрестив ноги, спина прямая, как струна. Лунный свет падал на его лицо, и я увидел, насколько он бледен — до синевы. Сосредоточенный. Глаза закрыты, на лбу выступила испарина. Дыхание медленное, размеренное. Он не спал. Это была работа. Тяжелая, опасная работа, которую мог выполнить только он.

Я увидел, как его пальцы сжимают кольцо-печатку на левой руке. Мой подарок. Его «якорь», как назвала это Иди. Крошечный кусочек нашего мира, который он возьмет с собой в тот ад. Наверное, сейчас Иди учила его цепляться за это ощущение — за холод металла, за вес, за гравировку герба. «Держись за него. Что бы ты ни увидел, что бы ни услышал, якорь вернет тебя домой. Теперь отпускай тело. Не борись. Медленно…»

В этот момент я видел не мальчика, которого учил держать меч и стрелять из автомата. Я видел солдата-разведчика, уходящего в одиночный рейд за линию фронта. В самую враждебную территорию, какую только можно представить. Территорию, где законы физики не работают, где сама реальность течет, как расплавленный воск.

И я мог лишь стоять здесь, в дверном проеме, сжимая зубы, чтобы не войти и не обнять его. Не сказать: «Хватит. Мы найдем другой способ». Потому что другого способа не было. И он знал это так же хорошо, как и я.

Я молча кивнул, хотя он и не мог этого видеть. Кивнул, вкладывая в этот жест всю свою тревогу, гордость и отцовскую боль. Всю веру в то, что он справится. Что вернется. Потом так же тихо прикрыл дверь, оставляя его наедине с голосом авгура и бездной, которая ждала за порогом сна.

Я вернулся к окну и приготовился ждать. Самое трудное в любой операции — это ожидание. Когда ты не знаешь, что происходит, жив ли твой человек, нужна ли ему помощь. Когда можешь только надеяться.

Безмолвная поддержка Макса, которую Грэг почувствовал скорее сердцем, чем разумом, придала ему сил. Что-то теплое коснулось его сознания — не слова, а ощущение. Ощущение того, что его любят. Что в него верят. Что дома его ждут.

Этого хватило, чтобы отпустить последние остатки страха.

«Хорошо, — голос Иди в его сознании потеплел. — Ты готов. Теперь позволь сознанию отделиться от тела, как дым от огня. Не борись с этим ощущением. Доверься мне».

Это было самое страшное — ощущение распада. Словно его «я», его личность, расплеталась на тысячи тонких нитей. Холод, не похожий на обычный холод воздуха, начал просачиваться в него. Это был холод пустоты, холод отсутствия жизни. Границы тела размывались, становились условными. Он чувствовал себя каплей воды, готовой раствориться в океане.

Паника метнулась вверх, как пламя, но он удержал ее. Кольцо. Якорь. Холодный металл на пальце — единственная реальная, осязаемая вещь в этом мире тающих границ. Он сжал пальцы и почувствовал острые грани геральдического орла, выгравированного на печатке. Почувствовал запах оружейной смазки из потайного механизма клинка.

«Да, — прошептал голос Иди. — Именно так. Держись за него».

Отрыв произошел внезапно. Серая, предрассветная дымка, в которой он парил последние мгновения, треснула, как яичная скорлупа, и он провалился сквозь разлом в нечто осязаемое и душащее.

Он упал.

Нет — не упал. Он рухнул вниз, но вместо удара увяз в чем-то липком и живом. Земля под ногами была черной, маслянистой, и она двигалась. Медленно, как густая смола, но настойчиво. Она чавкала при каждой попытке сделать шаг, словно пыталась засосать его, поглотить, переварить. От нее исходил запах — сладковатый, тошнотворный запах гниения и разложения, смешанный с чем-то металлическим. Запах старой крови.