Бремя власти II (СИ) - Ладыгин Иван

Голос Андрея внезапно стал мягким, как теплый воск:

— Папа… пусть бурчит. Я гонюсь за тобой, Катюша. Серьезно. Как за Князем Бездны. Без шансов на отступление. Только ты мне и нужна!

Я едва не фыркнул в бокал с водой. Андрей Юсупов — гроза демонов, чьи кулаки ломали хребты тварям — тут таял как мороженое на солнце. Романтик, чтоб его…

Я не заметил, как подали еду. Анна отодвинула тарелку с фуа-гра и принялась методично ковырять вилкой крошечный трюфель, будто пыталась разминировать бомбу. Я вяло поддерживал нить разговора:

— Дождик… наверняка, усиливается. Надеюсь, обратная дорога…

— Ммм, — кивнула она, не глядя в мою сторону, и проткнула трюфель насквозь.

В этот миг я уловил краем уха еще один знакомый голос… Опасный. Как осколок стекла в сахаре. Орловская. Где-то в дальнем углу зала, за рощей спин и стульев и дымом сигар:

— Он держит меня как собаку на цепи! Орловская! Отчет о трофеях! Орловская, когда стены на складе будут покрашены⁈ Орловская, за сколько можно будет продать эту артефактную сталь⁈ Я теперь выпить спокойно не смогу с таким надзирателем!

Охотница явно жаловалась своей подруге. Та решила ее поддержать:

— Да брось ты, Лера! Тебе же целый клан доверили! Ты теперь заместитель! А Соломон Козлов — он же легенда уже! Девчонки из Лунных Чаек только о нем и трещат! Говорят, харизматичный… опасный… и… хорош собой!

Орловская взбрыкнула и перешла на повышенный тон:

— Харизматичный⁈ Этот ублюдок — бабник и хам! Домогается до женщин! Пользуется славой, как дубиной! Я сама чувствовала его… похотливый взгляд! Скоро все узнают! И его «Гнев Солнца» рассыпется в прах!

Кольнуло тишиной. Не полной, но ощутимой волной. Несколько столиков рядом с Орловской замолкли. Чьи-то вилки замерли в воздухе. Мой кулак сжался под столом так, что костяшки побелели. Злость пронзила меня.

Домогательства? К ней? К той, что лезет под пули с истеричным воплем? К той, кого я вытащил из-под обломков в аду и сделал своей правой рукой? И почему она тут, а не на Причале №7⁈ Наш штаб, трофеи, подрядчики — мой приказ был ясен как божий день!

План маленькой мести созрел мгновенно, холодный и безжалостный. Обязательно отомщу ей при встрече…

Я поднял бутыль с вином и до краев наполнил бокал Анны рубиновой жидкостью. Про себя тоже не забыл.

— За искусство, Анна Александровна? — спросил я громче, чем нужно.

Девушка взглянула на меня. В ее глазах мелькнуло что-то странное. Какое-то разочарование… Тем не менее, наши бокалы чокнулись. Хрусталь зазвенел и зазвякал.

Уголки моих губ невольно дрогнули в холодной полуулыбке. Мы сделали пару больших глотков — со стороны это показалось грубым намеком на наш первый поцелуй… Но у меня и в мыслях не было проворачивать нечто подобное. Все сложилось само собой.

Я ретировался и уткнулся взглядом в тарелку. Отрезал кусок стейка и повел беседу в какие-то дикие дебри. От греха подальше…

При этом мой слух был прикован к ядовитым змеям из высшего общества: я слушал, впитывал полезную информацию, как губка. Отсеивал ненужную… В какой-то момент я забылся, когда какие-то мужчины стали обсуждать политику и движение мятежников.

— … Вы меня слышите вообще⁈ — Голос Анны прорвался сквозь мои мысли, как хлесткий удар хлыста по лицу. Резкий. Вибрирующий от неконтролируемой ярости.

Я моргнул, фокус вернулся. Она сидела напротив, отодвинув тарелку с истерзанным трюфелем. Вся ее ослепительная красота была искажена праведным гневом.

Ее фарфоровое личико слегка покраснело. Это было очень мило, но чертовски опасно! Синие озера ее глаз схлопнулись в узкие щели голубого льда, из которых сыпались искры ненависти и… горького разочарования.

— Я говорю. — ее голос сорвался на хрип, каждое слово летело в меня трассером пули. — Сегодня… когда вы рассказывали о родителях… в опере… — она сделала резкий вдох, будто ловя воздух перед прыжком в пропасть. — Я впервые… увидела в вас человека. Не императора. Не куклу. Не убийцу… А человека. И я… я решила… — Голос ее дрогнул, в нем пробилась неуверенность, тут же задавленная волной гнева. — Поблагодарить вас! За то… За то, что я жива. Что тот идиотский план с отравлением… не сработал. Что ты… — Она споткнулась на «ты», но не поправилась. — … что ты тогда не дал мне умереть и… и опозорить мать окончательно.

Она замолчала, ее грудь высоко вздымалась под мерцающими звездами платья. В глазах стояли слезы… Не печали, а чистой, неразбавленной ярости и унижения от собственной слабости, от того, что ей пришлось это сказать. Мне.

«Николай! Что черт возьми она говорила⁈ Что я пропустил⁈» — мысленно воскликнул я.

В голове послышался дикий, ехидный, почти истерический хохот призрака:

'Попался, древний узурпатор! А? Ха-ха-ха! Пока ты слушал местную дворянскую кодлу, твоя невеста пыталась поблагодарить тебя за спасение! Она даже признала, что ты… не совсем чудовище! Она говорила это тихо, пока ты пялился в зал! А ты… ты улыбался своим мыслям… И, наверняка, строил коварные планы… ИДИОТ! Такую девушку упустил…

Холодный ком провалился в желудок. Проклятие! Я вскочил. Салфетка с колен упала на пол белым пятном позора. Вилка со звоном отскочила от тарелки.

— Анна, простите, я просто… — мой голос предательски дрогнул… Я протянул к ней руку, жестом примирения, защиты… нелепым жестом.

Она вскочила молниеносно, стул со скрипом откатился назад. Ее движение было порывистым, отчаянным. Она схватила свой бокал — почти полный, тяжелый хрусталь, наполненный рубиновым бордо. Жидкость забурлила, поймав отблеск люстр, сверкнув кровавым золотом. Вся ее ярость, унижение, отчаяние вылились в одно резкое движение.

— ДЕРЖИ, КРЕТИН!

Бокал описал короткую, злую дугу. Рубиновое вино хлынуло мне в лицо. Холодное. Липкое. Обжигающе-кислое. Оно залило глаза, нос, рот. Хлынуло за воротник фрака, под рубашку, ледяными струями по спине и груди. Капли замерли на рыжих прядях волос, как кровавая роса.

За голубой занавеской раздался коллективный удивленный вздох! Десятки пар глаз уставились на нашу ложу. Гвардейцы у входа замерли, как истуканы. Один из них, молодой парень с усиками, прикусил губу так, что побелели зубы, его плечи мелко дрожали от еле сдерживаемого смеха. В его широко раскрытых глазах читалось все без слов: «Ну ты и дурак, государь. Как так можно было?»

Анна стояла, дрожа всем телом. Слезы катились по ее щекам, смывая тушь и румяна, оставляя темные дорожки. Но в ее глазах не было сожаления. Только ледяное торжество мести, смешанное с безумной болью.

— Наслаждайтесь ужином, ваше высочество, — прошипела она с презрением. — В одиночестве! Наедине с вашей поганой двуличностью!

Она развернулась, ее платье зашелестело звездной яростью. Девушка выбежала из ложи. Ее гвардейцы бросились следом.

Я стоял посреди ложи. Вино стекало по лицу, капало с подбородка на дорогой бархат фрака, оставляя темно-бордовые пятна. Я автоматически поднял мокрую, бесполезную салфетку, пытаясь вытереть лицо. Холодная липкость расползалась по коже. В голове Николай заходился в истерическом, безумном хохоте:

«А-ха-ха-ха! Вино тебе к лицу, Соломон! Изысканно! Романтично! Лучший момент твоей новой жизни! Ха-ха-ха!»

Я медленно повернулся к большому, темному окну, выходившему на мокрую ночную улицу. В отражении, искаженном каплями дождя, стоял рыжий дурак.

— Официант! — мой голос прорвал гул зала. Громко. Четко. Без тени смущения или гнева. Будто я дал команду на поле боя. Все замолчали. Даже Орловская за колонной пригнулась. Я смотрел на удаляющуюся спину Анны, окруженную гвардейцами. На платье «ночного неба», уходящее в тень коридора. — Еще вина! — объявил я, садясь на резной стул. — И… полотенца. Самые впитывающие. — Я поймал взгляд перепуганного официанта. Улыбнулся. Широко. Безупречно. Как и положено императору-дурачку, которого только что публично унизили. — Баталия, дорогой мой… только началась. Не спешите нести счет. На десерт я хочу чего-нибудь… остренького.