Бремя власти II (СИ) - Ладыгин Иван

Глава 12

«Он до того был бесцеремонен со своими многочисленными поклонницами, представительницами большого петербургского света, что ездил к ним в гости уже совершенно запросто — в шлафроке.»

Гейнце Н. Э.

Голова гудела, как улей разъяренных шершней. Каждый шаг по мраморным ступеням парадной лестницы отдавался грохотом взрыва в моем черепе. Двое гвардейцев, каменные истуканы в белых мундирах, тащили меня под руки. Их лица были непроницаемы, но в глазах читалось плохо скрываемое отвращение. Я отыгрывал свою роль Николая-дурачка на все сто процентов.

— Эх, матушка-Россия! Бескрайняя земля! — заорал я во всю глотку, стараясь, чтобы мой пьяный вопль разнесся по спящим коридорам. — Душа поет и радуется! В родных пенатах всяко лучше, чем на чужбине! И небо, и воздух, и вино — все здесь особенное! Родное! Вот возьму! И моду поменяю, а то мне все эти накрахмаленные западные парики уже порядком надоели!

Внешне да и внутренне я действительно был пьян: улюлюкал, распевал частушки, дразнил свою охрану. Но в глубине души мне почему-то было больно.

Воспоминания об «Изумруде» накатывали волнами тошноты и стыда. После ухода Анны я остался. Один. С бутылкой самого дорогого, самого крепкого бордо, что нашлось в погребке вип-ложи. Я пил, как последний забулдыга. В это раз не для игры… Не для плана. Я пил, чтобы затопить это поганое чувство, разъедающее сердце изнутри. Чувство, от которого хотелось либо разбить все вокруг, либо сдохнуть.

Эти эмоции были мне чужды…

Соломон Мудрый, повелитель джиннов, усмиритель демонов, царь над царями… слетел с катушек из-за девчонки с ледяными глазами и ядом на языке! Анна. О, Анна… Ее презрительный взгляд, когда вино хлынуло мне в лицо. Ее слова: «Держи, кретин!» Они жгли сильнее любой магии Скверны.

«Соломон, ты спятил окончательно! — призрак метался в моей голове, как шальная пуля, с самого „Изумруда“. Его голос был смесью ужаса, отвращения и какого-то дикого, истерического веселья. — Ты влюбился! В НЕЕ? ТЫ! Такой хладнокровный и расчетливый! Да ты посмотри на себя! Ты же древний, как все эти камни вокруг! Ты — Царь! А она… она тебя ненавидит! И правильно делает! Ты же убил ее любовника!»

«Отвали! — мысленно рявкнул я ему сквозь алкогольный туман. — Не лезь в мою голову! Ты, наверное, бредишь и меня пытаешься заразить этим!»

Гвардейцы вволокли меня в покои. Бросили на огромную, мягкую, издевательски роскошную кровать. Я застонал. Сушняк резал горло, будто я наглотался битого стекла от лампочки.

— Винааа! — завыл я, катаясь по шелковому покрывалу. — Немедленно! Императорское повеление! Умоляю! Умираю! Не принесете — лишитесь головы!

Кто-то из прислуги — тень в ночной сорочке — мелькнул в дверях и исчез. Через минуту на тумбочке рядом со мной появились два кувшина. Один с вином. Другой — с водой. Более того, заботливая тень слуги оставила порошок обезболивающего. Выбор был очевиден. Я предпочел холодное, терпкое, красное. Я налил, не целясь, расплескав половину. Глотнул. Потом еще. И еще. Алкоголь притуплял остроту стыда, но не мог заглушить боль. И гнев. На самого себя. На свою душу. На Анну. На весь этот проклятый мир.

«Продолжай, продолжай! — Николай злобно хихикал в моем сознании. — Допивайся! Может, тогда Анна простит тебя за публичный позор? Или ты думаешь, она прибежит вытирать тебя полотенцем? Ха! Она бы скорее плюнула тебе в лицо! Опять!»

«Заткнись, придурок! — огрызнулся я, делая еще один глоток. Вино текло по подбородку, смешиваясь с потом. — Или я найду способ выковырять тебя отсюда и запихать в ночной горшок! За мной не заржавеет!»

«Попробуй-попробуй, древний узурпатор! — парировал Призрак. — Но пока ты здесь — я буду тебе напоминать, что ты — позорное зрелище! Император, валяющийся пьяным в соплях! Великий Соломон, плачущий в подушку из-за девчонки!»

«Пошел ты!» — буркнул я.

В этот миг дверь в покои распахнулась с такой силой, что даже стена задрожала. В проеме появился Рыльский. Он был залит светом коридорных светильников. Его лицо было темнее грозовой тучи. Он шагнул внутрь, хлопнул дверью и остановился у кровати, глядя на меня сверху вниз, как на дохлую крысу.

— Николай! — его голос был тихим, но таким же острым и тяжелым, как и его клинок. — Что ты натворил⁈ Допился до чертиков! Анна Александровна вернулась во дворец одна! Одна, понимаешь⁈ Весь город уже трещит! Репутация девушки… Императрицы будущей! Ты ее в грязь втоптал! А себя — еще глубже!

Я приподнялся на локте, с трудом фокусируя взгляд на его разгневанном лице.

— А тебе какое дело, Лев Павлович? — процедил я, стараясь изобразить пьяное безразличие. — Не твоего ума это дело… Женщины… Они… они как кошки! Сами приходят, сами уходят…

Рыльский аж затрясся от ярости. Он наклонился, его лицо оказалось в сантиметре от моего. От него пахнуло потом, сталью и бешеным гневом.

— Она тебе не кошка! И ты обещал мне! — прошипел он. — Информацию! Про Ольгу Павловну! Ты же клялся мне перед оперой! Ты хоть что-нибудь узнал о ней? Или ты, как всегда, врешь, как последний…

Ах, вот оно что! Его боль, его унижение, его запретная страсть вырвались наружу. Я хмыкнул, делая вид, что вспоминаю сквозь хмель.

— А-а-а… Ну да… Информация… — я пошарил рукой вокруг, нашел кувшин, отпил прямо из горлышка. — Слушай сюда, старый вояка… Твой светоч… Ольга… Она любила охотника. Настоящего. Золотую Пулю. Который Скверну ненавидел сильнее смерти. Который не признавал слово «нет». А также он был мечтателем… Ты, наверняка, и так это знал, но теперь… В общем, не сюсюкайся с ней! Не вздыхай украдкой! Будь… будь как он! Грубым. Решительным. Напористым! Но галантным и чутким. Покажи ей, что ты — не тряпка! Что ты — мужик! Ха! Тогда, глядишь, и растает твой айсберг…

Рыльский выпрямился. Гнев в его глазах сменился на секунду недоумением, потом — жадной, болезненной надеждой. Он переваривал мои слова, как голодный волк переваривает кость.

На этом фоне, сквозь алкогольную завесу, как удар молнии, меня пронзила острая мысль: Клан! Орловская! Песец! Ночной город! Я тут валяюсь, а там — бардак! Трофеи не учтены, снаряжение не закуплено, стены склада не крашены! И эта стерва Орловская, распускающая слухи… Интересно… Рябоволову уже доложили об этом фарсе? Проклятье!

Я резко подскочил с кровати. Мир завертелся, но я уперся ногами в пол.

— Ладно, Лев Павлович, уроки любви закончены! — буркнул я, шатаясь к гардеробу. — Мне надо… в город. Срочные дела… Императорские!

Рыльский остолбенел, потом его лицо снова побагровело.

— В таком-то виде⁈ — зарычал он. — Ты же еле на ногах стоишь! Весь в винных пятнах! Весь дворец знает, что ты пьян! Куда ты, к чертям, собрался⁈ Могилу мне копать пойдешь⁈

Я обернулся, глядя на него сквозь прищур. Холодный огонь зажегся в глубине моих налитых кровью глаз. Маска пьяного дурака на мгновение сползла, обнажив сталь Царя Соломона.

— Капитан Рыльский, — сказал я тихо, но так, что по его спине побежали мурашки. — Ты сегодня слишком много позволяешь себе. Слишком много вопросов задаешь. Катись к черту на рога. И не мешай мне, пока я не разозлился!

Я снова повернулся к гардеробу. Рыльский сделал шаг ко мне, его рука инстинктивно потянулась в мою сторону, чтобы удержать. Я замер, не оборачиваясь. Блеф не удался, а затевать драку мне сейчас было не к чему.

— Хорошо-хорошо… — вдруг сдавленно сказал я, мой голос снова стал пьяным и плаксивым. — Ты прав… Я… я не в состоянии… Спать. Мне надо немного поспать…

Я повалился обратно на кровать, уткнулся лицом в подушку, громко захрапев.

Рыльский стоял минуту, вторую, третью. Он тяжело дышал. Потом он также тяжело вздохнул.

— Охрана! — рявкнул он в сторону выхода. — Двое у дверей! Арканисты на дежурство! Охранять государя как зеницу ока! Никого не впускать и не выпускать до утра! Понятно⁈

— Так точно, капитан! — донеслось из коридора.

Рыльский бросил на мою «спящую» фигуру последний взгляд — смесь ярости, недоумения и усталости — и вышел, притворив за собой дверь. Я лежал неподвижно, прислушиваясь. Шаги затихли. Дежурные замерли у дверей. Арканисты были где-то рядом — я чувствовал слабое мерцание их магических полей.