Бремя власти II (СИ) - Ладыгин Иван

Я выдержал паузу. Откинулся назад, упершись спиной в стену.

— Если вопросов нет, ты свободна. — сказал я холодно, указывая на дверь.

Она не двинулась с места. Не опустила взгляд. Ее губы дрогнули.

— Все-таки один вопрос… имеется. — прошептала она. Ее голос был странным — в него закралась не свойственная ей робость.

Прежде чем я успел понять, что происходит, она стремительно обогнула стол. Ее руки впились в мои плечи. Я инстинктивно напрягся, ожидая удара. Но вместо него…

Ее губы пожаром прикоснулись к моим. Горячие. Влажные. Настойчивые. Полные неистовой, безумной ярости и… чего-то еще. Страсти? Реванша? Отчаяния?

Я остолбенел. Алкоголь, ярость, усталость — все смешалось в голове. Я стоял как истукан, не в силах пошевелиться, не в силах оттолкнуть. Ее поцелуй был как удар током, оглушающим и парализующим.

Длилось это мгновение. Или вечность. Она оторвалась так же резко, как и начала. Ее глаза, широко раскрытые, были полны шока — от собственной дерзости. Она отпрянула на шаг. Потом на два. Потом развернулась и бросилась к двери. Вырвала ключ, повернула, распахнула дверь и выскочила в основной зал склада, как испуганная девчонка, спасающаяся от чудовища.

Я стоял посреди подсобки, касаясь пальцами губ, на которых еще горел отпечаток ее поцелуя. Вино, стыд, гнев на себя из-за Анны — все померкло перед этим диким, необъяснимым актом.

Воздух передо мной затрепетал. Николай материализовался прямо перед моим носом. Он парил в полуметре, его полупрозрачное лицо было искажено дикой смесью зависти, восхищения и полнейшего недоумения.

— Ну ты даешь, Соломон! — засмеялся он, его голос звенел эхом в тишине подсобки. — Вот это поворот! Анна вылила на тебя вино, а эта… ледяная валькирия… тебя поцеловала! Сколько девок красивых вокруг тебя крутится! И все — огонь! Завидую тебе, старик! Откровенно завидую! Ха-ха-ха!

Его смех прокатился по маленькой комнате, сливаясь с гулом дождя за стенами и грохотом ремонта на складе. Я продолжал стоять, прикасаясь к губам, и пытался осознать, что черт возьми только что произошло…

Глава 13

'Чем больше ты имеешь, тем с большей жадностью стремишься к тому, чего у тебя нет.

Война у тебя рождается из побед.'

Александр Македонский.

Дождь за маленьким окном подсобки не кончался… он лишь сбавил ярость, превратившись в мерзкое, навязчивое бульканье по проржавевшим трубам водостока.

Я провел тыльной стороной ладони по губам — кожа горела, будто обожженная, хотя отпечаток поцелуя был теперь лишь в памяти.

И что всё это, черт возьми, значило? Ласковая пощёчина, чтобы я заткнулся? Ну, это было слишком нежно для пощечины. Благодарность? Слишком яростно. Истерика? В глазах Валерии горел не истерический блеск, а что-то дикое, первобытное…

Эта Орловская… Эта взбалмошная блондинка, примерно пару часов назад плевалась грязными словами в «Изумруде», линчевала мою репутацию и называла меня бабником и хамом. Эта охотница готова была перегрызть мне глотку за оскорбленную гордость в «Медвежьей Берлоге».

А тут вдруг… С ее стороны вспышка непонятного тепла, горячее дыхание, смешанное с порохом, дождевой водой и еще чем-то едва уловимым… И этот безумный, огненный блеск страсти в синих глазах, когда она отпрянула.

Я стоял, держась одной рукой за холодный металл стеллажа. Я прислушивался к затихающему стуку капель по ветхому настилу крыши, к оглушительному грохоту снаружи: ударам молотков, скрежету пил, бранным крикам. Я чувствовал себя последним идиотом, пойманным врасплох.

«Ну, Соломон, принимай поздравления! — в висках зазвенел ехидный, надтреснутый смешок Николая. Его полупрозрачная фигура сменила позицию и материализовалась прямо на ящике с гвоздями. Он болтал ногами, как нетерпеливый ребенок. — Пожалуй, я повторюсь: Анна окатила тебя дорогущим бордо, словно из помойного ведра, а эта — впилась губами, будто хотела откусить кусок твоего сердца… Баланс, однако! Ха! Но если без дурацких шуток… — Его голос стал резче, искусственно мудрым. — Выбрось их из головы. Вспомни, что говорил Макиавелли великому Лоренцо: „Государю надлежит быть в дружбе с народом, иначе в трудное время он будет свергнут… и пусть ум его будет гибок, дабы склоняться, куда ветры велят, и перемены судьбы… и не удаляться от добра, коль возможно, но уметь вступить на путь зла, коли будет вынужден.“ — Николай сделал паузу для важности. — Эмоции — якорь в бурю. Они топят корабли и ломают короны. А, в особенности, с этим умело справляются женские юбки.»

Я мысленно плюнул в его мерцающий образ:

«Ты слишком быстро учишься, сопляк. Цитировать политических философов начал. Заделался женоненавистником… Я знал это, когда прах твоих пра-пра-пращуров еще не осекся в земле. Заткни свой фонтан».

Ярость клокотала во мне — и на призрака, и на самого себя, и на эту проклятую слабость нового тела.

Резко дернув ручку скрипучей двери, я вывалился из подсобки в основной зал. Запахи суеты ударили в нос: едкая смесь сырости заплесневелого дерева, пыль веков, ржавый металл и пот, въевшийся под кожу.

Вокруг царил хаос. Абсолютный, первозданный хаос! В полутьме, под тусклым светом нескольких керосиновых ламп, мелькали фигуры. Охотники в заляпанных грязью куртках, под присмотром ворчащих старших товарищей кое-как заколачивали досками зияющие провалы окон. Неизвестно откуда появившиеся сонные каменщики осматривали стены. Но это была капля в море! Груды ящиков — одни разбитые, другие целые — громоздились повсюду, как баррикады после штурма. Из них торчали стволы винтовок, блестели клинки, валялись пачки ассигнаций, слитки не то серебра, не то свинца, странные железные штуковины непонятного назначения. Никакой системы. Никакой организации. Это было поле битвы после победы, которое трудно было привести в порядок.

И посреди всего этого ада мелькала фигура Орловской. Она металась как фурия, рубя воздух резкими жестами. Ее голос, хриплый от крика и усталости, умудрялся пролетать над спинами соратников, как удар кнута:

— Гриша! Ты что, глухой как пень⁈ Не доски гвоздями тыкать, а РАМЫ ставить! Там, где можешь! Соблюдай конструкцию, дубина! Чтобы к утру все стояло, как у подростка! А ты, Семен! В этот угол складывай только артефакты! По списку! Вон в тот — оружие! Каждую железку сортируй по типу! Васька! Васька!!! Знаю, что слышишь меня! Не притворяйся! Где чертовы кирпичи обещанные⁈ Чтоб через час были, или я тебе вот этим кирпичом…! — Она резко обернулась, увидела меня и словно споткнулась. Ее движения стали еще резче и злее. Девушка яростно повернулась ко мне спиной, продолжая орать на каменщиков, но ее плечи были неестественно напряжены, а шея и затылок пылали алым пятном выше воротника прилипшей к спине блузы. Она делала все, чтобы не видеть меня.

Прислонившись спиной к ледяной, шершавой кирпичной стене, я закрыл глаза. Мне захотелось на миг отрешиться от реальности и внимательно изучить свои новые возможности. Благо для местных это не выглядело странно. Каждый маг в этом мире трепетно относился к своему источнику, и такие выходки были нормой.

Я нырнул внутрь себя. Туда, где когда-то клокотал океан чистой силы, способный сжигать звезды. Мой источник сочился жалким ручейком. Тоненьким, едва журчащим.

Слабо… Я сравнивал его с тем, что было в Астрале — с могучей, неистовой рекой, сметающей миры одним всплеском воли. Здесь же я едва-едва достиг уровня Мастера. Я находился на той самой зловещей границе, переступить которую можно было, лишь сорвав Первую Печать Власти Солнца. И то — на краткий миг, заплатив дикой болью и опустошением.

Горечь, острая, как желчь, залила рот. Эта унизительная слабость… она разъедала душу хуже любой Скверны. Но скоро. Очень скоро придется либо ковать артефакты-накопители, либо идти на настоящую охоту. Не за деньгами или славой. За силой. За кровью и эссенцией сильных тварей. Сама мысль об этой необходимости раздражала, как заноза под ногтем, глупая и неизбежная.