Бремя власти II (СИ) - Ладыгин Иван

Я взглянул на свое кольцо и твердо решил, что оно станет моим первым артефактом в этом мире… «Все пройдет» — эти слова немного успокоили мое сердце, и я улыбнулся… Теперь в моих планах появился новый пунктик: обязательное посещение лавок артефаткторов и алхимиков, а также сбор необходимых ингредиентов… Кольцо Соломона — это не просто игрушка и аксессуар, это стихия, впечатанная в золото, и она потребует особого отношения к себе…

Но от этих мыслей меня внезапно отвлек рев моторов за оградой — низкий, животный рык, исходящий из железных глоток паромобилей. Это была целая стая. Грубых, неотёсанных, мощных до дрожи в земле, посудин. Шум их двигателей практически мгновенно заглушил сильный грохот молотков, визги пил и крики с площадки. Казалось, сами стены склада «Цунами» содрогнулись.

Десятки глаз моих «орлов» синхронно дернулись к воротам. Слепящие копья света фар вонзились в полумрак верфи, выхватывая из липкой темноты не просто машины, а три угловатых, бронированных чудовища. Они проехали сквозь открытые ворота, не сбавляя хода до последнего, затем взвыли тормозами, подняв перед собой грязный фонтан, забрызгавший даже нижние доски ворот и ближайших охотников. Запах гари, раскаленного металла и дешевого угля ударил в нос, смешиваясь с сыростью.

Двери распахнулись с лязгом и скрежетом. На свежий воздух вывалились здоровенные бугаи. Не просто крепкие, а тяжелые, как дубовые колоды, закованные в прочную, потрепанную кожу с металлическими накладками. На плечах каждого пестрели нашивки в виде стилизованной волчьей пасти, оскаленной до крайности. Каждый оскал пылал неестественно ярким, почти адским огнем.

— Это Огненные Псы. — шепнул мне на ухо подоспевший Васька Кулак. — Гребанный клан стервятников среднего звена. Старые знакомые… Погляди на их герб…

Я вновь перевел взгляд на нашивки, на эти отполированные грубостью и жестокостью морды. Всего их было человек десять, но каждый представлял собой кипящий котел агрессии. Каждый был на уровне арканиста, а один даже демонстрировал верхнюю планку мастера: 140 эфиров — не меньше…

— Впереди… — ткнув пальцем в сторону «таланта», продолжал вещать Васька. — Григорий Кузнецов по кличке «Гроза». Он хороший охотник, опасный противник и редкостный мудак… Он бывший хахаль Орловской…

Я присмотрелся к этому парню повнимательнее… Он походил на материализованную угрозу. Серебряная Пуля болталась на его могучей шее, как какая-то безделушка — легко и ненавязчиво. Любой медведь в Тайге позавидовал бы широте его плеч. Казалось, земля прогибалась под его тяжелыми сапогами.

У него было мужественное лицо с волевым подбородком. Он носил короткую стрижку — этакий коммандос… На темных висках проступало серебро ранней седины. Черные, недобрые глаза полыхали мрачным огнем под густыми бровями. Острая щетина плохо скрывала глубокие, белесые борозды на правой скуле.

Он медленно, с преувеличенной небрежностью окинул взглядом наш склад: зияющие провалы окон, забитые кое-как досками; хаотичные груды ящиков и хлама; суетящихся, запорошенных пылью и усталостью охотников; сонных, недовольных каменщиков. Его хриплый, булькающий смешок прозвучал, как плевок в лицо. Он фыркнул, точнее, издал звук, похожий на чихание больного быка.

— Ну, и хлев свинячий собрали, выскочки! — его бас прокатился по площадке глухим тяжелым ударом. Как кувалда — по наковальне. Охотники «Гнева» замерли, как подкошенные. Руки рефлекторно рванулись к кобурам, ружейным прикладам, эфесам клинков. Люди за спиной Григория только усмехнулись, расставив ноги пошире, их руки также метнулись к оружию, висящему на поясах. Гроза презрительно плюнул себе под ноги. Густая желтоватая слюна шлепнулась в лужу с неприличным звуком.

— Еще издревле повелось, салаги! — продолжил он, растягивая слова и наслаждаясь моментом. — Что новички платят ветеранам определенную дань уважения. За то, что дышат. За то, что их жалкие лачуги стоят, нетронутые демонами. За то, что осмелились основать свой клан. За то, что сразились не с порождениями Бездны, а с обычными людьми, пусть и преступниками… — Григорий сделал многозначительную паузу, давая всем время переварить услышанное, а затем выдал. — В общем, вы мне должны ровно половину! Половину всего барахла, что успели натаскать со вчерашнего погрома, о котором гудит весь город. Выкладывай всё, козлик! — он грубо ткнул пальцем в мою сторону, даже не взглянув на меня. — Не заставляй Грозу… сердиться. А то, будь уверен, вы все пожалеете…

Его злые глаза скользнули по площадке, а затем остановились на Орловской. Она стояла неподвижно, словно ледяная статуя, только кулаки были сжаты до побеления костяшек.

— И ты, Валерия… — Гроза покачал массивной головой, с театральным, ядовитым сожалением. — Вольная соколица. Княжеская кровь. Серебряная Пуля… И в какое же дерьмо ты вляпалась? Раз решила лечь под крылышко к… — он презрительно щелкнул языком, глядя на меня — … к этим слабакам? К этому безродному проходимцу? Шарлатану с дешевыми фокусами? — Его голос стал громче, назидательным, как проповедь в кабаке. — Это позор, девочка. Настоящий, вонючий позор. Твоего батюшку, князя, я так понимаю, Господь прибрал вовремя. А то бы он, глядя на это… сдох бы со стыда. Или перевернулся в гробу. Гарантирую!

Зря он так… Орловская не просто взорвалась — она сдетонировала:

— ЗАТКНИ СВОЮ ГНИЛУЮ ГАДЮЧЬЮ ПАСТЬ, КУЗНЕЦОВ!

Ее голос взревел, как сирена, сорвавшись на визг от чистой ярости. Она шагнула вперед не просто так — она рванулась, как пантера, рука молнией схватила эфес длинного боевого клинка на бедре. Сталь звякнула, выходя на дюйм из ножен.

— Ты сам — никчемная, тухлая требуха, которая только на слабых давит! Хочешь дань⁈ — она вскинула подбородок, ее глаза полыхнули синим адским пламенем. — Получишь! ЗДЕСЬ! И СЕЙЧАС! Дуэль, ублюдок! Я тебе эту твою поганую ухмылку с рожи СНЕСУ! Клянусь! Или ты боишься? Тогда можем пройти на Ломанную улицу, Иван Петрович тебя подстрахует… И уберет твой пепел заодно…

Ее дыхание свистело, как у загнанного зверя, вся она была сжатой пружиной, готовой разорвать Грозу на части. Тишина на площадке стала абсолютной, звенящей. Даже Псы напряглись, почуяв настоящую, дикую опасность.

Я не мог позволить Орловской участвовать в дуэли, ведь честь клана должен отстаивать его лидер, а не кто-либо другой. Поэтому в этот момент я резко оттолкнулся от шершавой кирпичной стены, ощущая, как холод влажного камня просачивается сквозь ткань куртки. Покачиваясь — не просто неуверенно, а с преувеличенной, пьяной разболтанностью в коленях, я заплетающейся походкой направился к воротам. Глаза Псов проводили меня едким, уничтожающим взглядом. Кто-то в их задних рядах громко, нарочито фыркнул, словно лошадь. Другой хихикнул, прикрыв рот грязной рукой.

— Осторожней, шеф! Под ноги смотри! — крикнул мне Васька Кулак, его голос сорвался на высокую ноту тревоги, выдав больше страха за меня, чем за насмешки со стороны. Я специально наступил на край скользкой, грязной трубы, валявшейся в тени. Нога подломилась, тело клюнуло вперед. Я замахал руками, как мельница, едва не шлепнувшись лицом в маслянистую, вонючую лужу у самых ног Грозы. Со стороны Псов прорвался сдержанный, но дружный смешок. Даже у пары моих охотников дернулись уголки губ.

Пошатнувшись, я с преувеличенным усилием поймал равновесие, сделав два шаркающих шага, и оказался в полушаге от Грозы. Запах от него ударил в нос — дорогой табак, одеколон, старая кожа и что-то звериное. Его злые колючие глаза, глянули на меня сверху вниз. Этот его взгляд был наполнен такой густой брезгливостью, будто я был чем-то, что он только что счистил с сапога. И в этот миг…

Время сжалось.

Вся моя показуха дурака-пьяницы испарилась. Рука мелькнула молнией. Это был выстрел. Я не выхватил меч — я извлек его из ножен у ближайшего «Пса», стоявшего слева от Грозы. Молниеносный, точный рывок. Охотник даже не успел ахнуть, только ощутил внезапную легкость у бедра. Тяжелый боевой нож с широким, матовым от частой заточки клинком уже был в моей руке. Холодная сталь, которая пахла маслом и металлической свежестью, легла под самый крупный, белесый шрам на грязной шее Грозы. Точно туда, где под грубой кожей пульсировала сонная артерия. Я почувствовал эту пульсацию кончиком клинка. Слабая вибрация неминуемой смерти.