Вдова на выданье (СИ) - Брэйн Даниэль

Я стискивала в отчаянии пальцы. Упущенная возможность больнее, чем безответная любовь. Я садилась с детьми на скамеечку напротив неухоженной полянки, которая выводила меня из себя одним своим существованием, и размечала ее мысленно на надлежащие сектора, понимая, что на реализацию этого плана у меня денег нет. И, возможно, не будет.

Наташенька сидела рядом со мной, качая куклу, Женечка бродил неподалеку, волоча на веревочке хроменькую деревянную лошадь. Колеса гремели по брусчатке, и это было единственное развлечение, доступное моим малышам.

В этом мире нет ни одной детской площадки. Впрочем, в моей настоящей истории они тоже начинали кое-где появляться примерно в это же время, ну что же, значит, пора.

— Женя, иди сюда, — позвала я, и сынишка охотно подбежал. Мое солнышко, я сделаю все, чтобы твое детство было не только спокойным и полным любви, но и увлекательным. — Наташа, бери свою Марфушу, мы едем в гости к одной очень хорошей тетеньке.

Я нащупала в бархатном стареньком ридикюле чековую книжку. Четыреста с лишним целковых чужого долга — огромные деньги, и я не планировала платить за Ермолина его долги, но возможность попасть к градоначальнице или губернаторше того стоила.

Мне все равно придется идти на поклон в Купеческий банк, мрачно думала я, трясясь в коляске и прижимая к себе детей. И удивляться не приходится, что одна лавка в наем стоит всего четыре целковых в месяц, а чертова краска обошлась больше, чем аренда квартиры с мебелью и дворником. В мое прекрасное прежнее время, полное излишеств, сперва купить хороший телефон выходило дороже, чем снять квартиру, а спустя двадцать лет — наоборот, хотя и квартира, и телефоны по сути остались все теми же.

Дети за эти три недели успели забыть, как я надеялась, полуголодное житье. Но запах выпечки из каждой двери дразнил даже меня, и в лавку купчихи Якшиной я зашла с решимостью разориться на пару калачей. За прилавком меня встретил любезный пожилой мужчина, непривычно безусый, быстро смекнувший, что у любой матери дрогнет сердце, когда дети так жадно рассматривают вкуснятину и прыгают от нетерпения перед прилавком.

Будь я одна, не купилась бы на то, что лавочник проворно выставил перед нами, а так пришлось отсчитывать мелочь и напоминать себе, что за все в жизни нужно расплачиваться, Ольга Кузнецова, и за яркие стенды с фансервисными шоколадками возле касс в твоих фастфудах платить надо тоже. Вот и бумеранг, а прежде ты думала лишь о собственном кошельке, но никак не о том, что такая же вот покупательница с малышами может считать каждую копейку.

Обобравший меня лавочник оказался тем самым купцом Якшиным, которому мой потенциальный муж был должен за лавки. Проще было небрежно вытащить чековую книжку и вернуть ему долг, но мне важно не благородничать, а получить необходимый контакт.

Мы шли по улице, как указал Якшин, и я заприметила впереди дурного Миньку. Минька-блажной, вспомнила я и захотела догнать его и вырвать ему для профилактики ноги. Останавливали дети и то, что им, бесспорно, умение тыкать людей носом в дерьмо обязательно пригодится в жизни, но не в четыре же года, черт возьми.

Якшина была занята клиенткой, и мне пришлось какое-то время ждать. Наташенька, открыв от восхищения ротик, замерла перед витриной с прекрасными куколками, и я молилась — только бы она не повернулась ко мне сейчас с полными надежды глазами. Сколько стоит такая кукла — неведомо, но недешево. Я ее не потяну, а отказать дочери не смогу тоже.

Женя расхаживал по залу, но возле витринок не останавливался, крутил головой туда-сюда и грыз палец. Потом он заинтересовался образцами тканей, перебирал их, щупал, и я начинала терять терпение: если Якшина не явится в течение пары минут, у меня голова оторвется вертеться в обе стороны, а не присматривать за детьми я тоже не могу, они слишком малы и нанести ущерб за долю секунды им раз плюнуть.

Материнство — не косички и прогулки, и даже не мысли, чем и как кормить детей. Это еще и время, много времени, которое ты посвящаешь детям.

— Олимпиада Львовна! Это ваши прекрасные малютки? Рада вас видеть!

Моя спасительница была как еж утыкана иголками, даже в воротнике у нее торчали несколько штук. На шее болталась сантиметровая лента, за ухом красовался обкусанный карандаш, и вся Якшина была перепачкана в мелу, и от того, что была она такая же, как и я, простая работяжка, я прониклась к ней невероятной симпатией.

— Мои, Анна Никифоровна! — улыбнулась я, радуясь, что запомнила, как назвала хозяйку работница, проводившая меня в зал. — Я по делу. У батюшки вашего я была, и могла бы ему чек выписать, но говорили мы с вами, к вам и пришла. Так сколько за лавки следует?

Глава девятнадцатая

Я выпустила детей из поля зрения. Входную дверь я видела, стеллажи устойчивые, створки не открыть, да малыши и не достанут. Изящным, как я надеялась, жестом я достала чековую книжку, жестом же показала, что мне нужно перо, и обалдевшая Якшина, прокашлявшись, крикнула, чтобы мне принесли ручку и чернила.

Теперь главное — не посадить кляксы. Каждый раз, когда мне приходилось что-то писать, меня трясло, и до сих пор три вещи доводили до исступления: освещение, перья и то, что в мое время называлось «уходовой косметикой». Зная, какой у нее в эту эпоху был состав, я просто не смогла заставить себя ей пользоваться, и Парашка, озабоченно качая головой и что-то бормоча себе под нос совсем не демонстративно, тащила мне «народные средства». Мыть волосы яичным желтком я кое-как привыкла, а что намешали в шампунь, опасалась спрашивать.

Пока я нервно, как первоклассница, выводила на чеке сумму и подпись, Якшина стояла у меня над душой. Я закончила писать слово «четыреста», похудев при этом на полкило, и подняла голову.

— Анна Никифоровна, вам же мадам Матильда клиенток продала. — Звучит, как будто мы работорговки. — А среди них губернаторша.

Я блефовала. Если не блефовать, то нужно закрыться в спальне и куковать там вечность. Но спросила я что-то не то, потому что Якшина тяжело вздохнула и села напротив меня, поставив на стол локти и трагически всхлипнув.

— Была, Олимпиада Львовна, матушка, и княгиня Орехова была, да простит Всемогущая речи мои, глаза бы мои их обеих не видели, — брезгливо скривилась Якшина, уши, щеки и кончик носа ее заалели. — Сии дамы известны стараниями призреть алчущих ласки и утешения… вы понимаете, о чем я, надеюсь.

Мы обе оглянулись на детей. Наташенька все так же рассматривала кукол, Женечка по-прежнему перебирал ткани. Меньше всего малышей волновал моральный облик великосветских дам.

— Какие они милые! — восхитилась Якшина и наклонилась ко мне, зашептав, как заговорщица: — Отказали они мне, мадам их обхаживала, а я, сами видеть изволите, сама шью, сама замеряю. Да и мастерская моя — не чета им привычной. А вам Капитолина Дмитриевна зачем?

Я говорить свою задумку не хотела, но догадывалась, что приду к той же Якшиной, к тому же Обрыдлову и куче других купцов, поскольку город не захочет вкладывать ни копейки в реализацию моей идеи. Купцы — да, им выгодно подсуетиться и получить козырные торговые места, но городские власти пока еще усмотрят перспективы. Потом, конечно, они спохватятся, прессанут налогами, выгонят самых несговорчивых, объявят тендер какой-нибудь. Я собиралась заходить издалека, заинтересовать мать, может, бабушку, но не самого градоначальника. Детская площадка — какая чушь, придумали тоже, Олимпиада Львовна, матушка, ха-ха-ха.

В моем ресторанном начинании такая фигура, как жена губернатора, была бы лидером мнений, но это как «выиграть миллион»: лучше и не мечтать. Засмеют и будут правы.

— Нашла у покойного мужа заметку, что один из браслетов моих она прежде купить хотела. — Вот это вранье так вранье, но ничего лучше не пришло в голову. — Вдруг вправду, так я смогла бы продать ей дороже, чем в скупку закладывать.

Якшина уже на середине фразы начала мотать головой, и заканчивала я на самой минорной ноте.