Тьма. Том 9 (СИ) - Сухов Лео

— Знаете, о чём мечтает каждый двусердый, Фёдор Андреевич? — впервые за весь разговор напрямую взглянув мне в глаза, спросил Базилеус.

— О деньгах, власти и славе? — выгнув бровь, предположил я.

— Нет, вовсе нет… Каждый двусердый хочет жить долго-долго. И не бояться стать тёмным, — ответил проклинатель. — Над каждым из двусердых занесён дамоклов меч. И, естественно, нам это очень не нравится.

— Но это как бы… Данность. С этим же ничего нельзя поделать! — развёл руками я.

— Это для меня и для вас данность. А для самых могущественных людей в мире, таких, как ваш царь или наш автократорос, это не данность, а неприемлемость! — уверенно заявил Базилеус. — Автократорос Ромейской империи очень стар, Фёдор Андреевич. Он прожил долгую жизнь и постарался, чтобы при нём страна заняла подобающее место. Однако он не вечен. Возможно, стань наш правитель сильнее, и сумел бы протянуть ещё дольше. Возможно, даже до того момента, когда Рим снова стал бы ромейским. Это его заветная мечта, если что. Он ей ни с кем не делится, ни с кем не обсуждает… Но, естественно, о ней знает весь Константинополь. Чего уж, об этой мечте даже в Риме знают… И очень боятся, что однажды мы предъявим права и на Рим, и на земли Великой Греции. Есть только одно обстоятельство, которое мешает автократоросу Ромейской империи пожить подольше… Следующий кризис станет для него последним. Ему никогда не стать тем, кого вы называете богатуром.

— А при чём тут моя скромная, хоть и неудержимая личность? — спросил я.

— А при том, что именно «неудержимые» до поры до времени плюют на такие ограничения… — объяснил Базилеус.

— А, кроме того, потому что есть несколько предсказаний. В частности, о том, что именно «неудержимые» могут решить вопрос с Тьмой… — встрял Бубен.

— Поэтому автократорос Ромейской империи больше всех правителей на Земле желает, чтобы вы, Фёдор Андреевич, жили и дошли до самого конца своего жизненного пути. В надежде, что именно вы будете тем, кто даст нам всем надежду. Вот эта цепочка выводов меня и смутила, когда я, наконец, задумался о словах Ливелия про вашу смерть…

— Но для вас, ромеев, я опасен, — напомнил я про альтернативную цепочку выводов.

— У вас на Руси много опасных русов… — вздохнул Базилеус. — И если бы империя могла всех убить, уже бы это сделала. Но убивать надо сразу всех, а то вы мстительные какие-то, неуживчивые…

— Давай без этих ваших ромейских шуточек! — сердито засопев, расстроился Бубен.

— Ещё скажите, что это неправда… — тихонько и как бы в сторону сказал проклинатель.

Но все мы, сидевшие рядом, услышали.

— Не заставляй меня вспоминать наши шутки про вас! — с очень недобрым видом попросил Бубен.

— И они тоже будут правдой… — соглашаясь, пожал плечами Базилеус. — Мы с вами, русы, больше тысячи лет знакомы. Дружим, соперничаем, в походы друг на друга ходим… Мы знаем вас лучше, чем любой другой народ. А вы, в свою очередь, знаете нас, как облупленных. Поэтому и шуток у нас так много друг про друга.

— Так… А почему вы оказались тут? — вернул разговор в русло Папоротников.

— Пока мы охотились за Седовым-Покровским, всплыли сведения про записи, добытые в особняке Лампы. Тут уж, скажу честно, даже я зажёгся. Найти, отобрать и вернуть на родину записи про кристаллы-накопители… Да, пожалуй, это было достойное дело. Возможно, нас даже простили бы и отозвали домой! — признался Базилеус.

— Какой смысл, если найденные записи, пусть и в виде снимков, уже были отправлены исследователям? — спросил я. — И, кстати, теперь исследователи уверены, что в оригинальных записях больше ничего не найти…

— Знаете, гоните тех, кто так говорит, из науки поганой метлой!.. — оживившись, очень искренне посоветовал Базилеус. — Я просто пролистал дневники… И даже мельком заметил не меньше трёх мест с тайнописью. А наверняка ведь есть ещё.

— Не совсем понятно, зачем ты всё это рассказываешь нам… — прищурился Папоротников. — Чего задумал-то?

— А потому рассказываю, что для меня лично всё кончено, — глядя в костёр, пояснил Базилеус. — Ну и ещё потому что устал… Моя родина меня бросила и, будто этого мало, пыталась убить… У меня нет рода, нет семьи и личной жизни… И моя служба, как оказалось, никому больше не сдалась… У меня даже начальник двинулся головой и с камнями обнимается. Меня никто не обменяет, а если я сумею сбежать в империю, меня тут же отправят назад. Меня лишили всего, что было у меня и что было мной. И зачем я буду молчать? Тем более, если вдруг пытки начнутся? Ну уж нет… Хватит.

Ромей попытался сделать глоток кофия, но обнаружил пустоту. И, вытряхнув осадок, зачерпнул кружкой новую порцию из котелка:

— Когда Никодим сказал, что Монокурс открыл на меня и Ливелия охоту… Я понял, что стал никому не нужен. Я бесполезен… Я досадная помеха… Годы службы ради такого печального конца? И за что? За то, что до последнего, почти без поддержки, старался выполнить задание? За то, что в последний момент, не по моей вине, сорвалось похищение тамги? Да тем, кто в этом деле провалился ещё на первых шагах, оказывали больше милости и почёта! Чем я и Ливелий заслужили, чтобы с нами так поступили, а? Вот только честно?

— И ты решил пойти на предательство родины? — с неодобрением проворчал Бубен.

— Дело, мне кажется, не в предательстве, — вдруг сказала Авелина, отставив опустевшую кружку из-под кофия в сторону. — Предательство эти двое ещё пережили бы… Да, Базилеус?

— Верно… Предательство — это мелочи… — с опустошённым видом кивнул проклинатель.

— Он просто… Просто пытается стать нужным хоть кому-то! — пояснила Авелина. — И я его очень хорошо понимаю. Человеку нужно быть нужным…

— А у нас ведь у всех есть что-то общее! — Базилеус печально засмеялся. — Меня бросил род и моя страна. Ливелия — его страна и наставники. Авелину Павловну бросили все, и только муж подобрал. И то не сам, а по царской указке…

На этих словах Авелина вспыхнула, как маков цвет, а я притянул её поближе к себе. Не хватало, чтобы она снова вбила себе в голову, будто мне не нужна.

А Базилеус, в глубинах обиды на жизнь не заметив, что обидел ещё кого-то, между тем, продолжал:

— … Фёдора Андреевича просто бросают в самое вонючее дерьмо, какое на Руси можно найти. «Бешеного Бубенцова» и то сослали за плохое поведение, хотя он всегда был успешен в делах. А тебя, Виталий Андреевич?

— Не будем об этом… — хмуро бросил ПУПовец.

— Как это не будем? Обязательно будем! — снова оживившись, проклинатель встряхнул головой. — Тебя отправили в Ишим, Виталий Андреевич, потому что ты имел неосторожность высказать своему начальнику, занимающему в ПУПе высокий пост, сомнения в его честности и лояльности!

— Я не смог этого доказать… А значит, сам дурак, — поморщился Папоротников.

— А я не суд, не царь, и не Бог! — отрезал Базилеус и кивком указал на Ливелия. — Вот он, кстати, и купил твоего начальника с потрохами. Сначала подставил, затем добыл столько порочащих сведений, что тот не отвертелся бы, а потом, наконец, купил, чтобы легче было сработаться. И пока дурак-Никодим раз за разом не мог пробиться в сокровищницу за тамгой, твой начальник протолкнул нужного человечка в нужное время и на нужную должность, закрыв глаза на некоторые странности. Так-то, братцы-русы…

— Вот же сука… — выдохнул Папоротников, после чего встал, отошёл на несколько шагов и заорал в пустоту.

Орал он минуты две, причём без единого слова. Наконец, выпустив пар, ПУПовец вернулся на место, к костерку. И, как ни в чём не бывало, спокойным тоном продолжил разговор:

— А кто папку с доказательствами на начальника выкрал?

— Это уже не мы с Ливелием, — покачал головой Бализеус. — Но точно наши поработали. В любом случае, ты же догадался. Учуял, как собака, раскопал и сообщил. И тебя сослали. При этом никто не почесался заняться Брюминым плотнее. Никто. Видишь, не только у нас в империи разброд и шатание. А внешне-то да, в обоих государствах сплошной лоск и блеск…