Системный Кузнец IV (СИ) - Мечников Ярослав

В цехе повисла мёртвая тишина. Последний удар молота прозвенел и затих, оставив лишь эхо — остался только треск углей и давящее присутствие этого человека. Рядом с ним даже огромный Брандт казался скукожившимся школьником, боящимся поднять глаза. Авторитет барона давил на стены этого места сильнее, чем вся гора над нами.

Секунд десять мужчина просто стоял, молча глядя на меня, затем медленно перевёл взгляд на цех — внимательно осматривал лица мастеров. На них застыло полное замешательство и страх, но в глазах всё ещё тлел огонь азартной работы, который разожгли.

Я слышал, как барон дышит — медленно и грузно, казалось, в каждом вдохе заключена вся тяжесть бремени.

Мужик сделал шаг и спустился на ступень ниже. Ещё один. Тяжёлая подошва сапога с лязгом опустилась на камень. Роскошный меховой плащ шуршал следом по ступеням, как верный пёс, следующий за хозяином.

Наконец, фон Штейн спустился с уступа и оказался на площадке перед рядами бушующих горнов, в самом центре жара. Гвардейцы остались стоять наверху, застыв чёрными статуями. Никто не последовал за ним, из чего сделал вывод: старик ни черта не боится — знает, что если толпа с молотами бросится на него, он сможет дать отпор. Один. Гвардия здесь лишь для церемониала и устрашения.

Мужики смотрели на него — во взглядах смешивались интерес, страх и затаённая злоба на угнетателя, в чьей вине те были абсолютно уверены, но никто не двинулся с места.

Барон стоял в звенящей тишине — смотрел на наковальни, на пляшущий огонь, на подносчиков, которые замерли в тенях, как чумазые мыши.

Наконец, взгляд мужчины снова нашёл меня.

Взгляд пронзительный и проникающий — казалось, вскрывал как консервную банку, вытаскивая наружу всю суть, страхи и амбиции. И странное дело… Вся ненависть, которую лелеял последние дни, начала испаряться, как роса — сам не понимал почему. Как это работает? Магия? Аура власти, подавляющая волю?

В воображении, сопротивляясь наваждению, вызвал картинки уничтоженного Оплота — тела людей, занесённые снегом, стариков, задохнувшихся от ядовитой мглы, детей и гвардию Чёрного Замка, которая прибыла так поздно. Заставил себя вспомнить всё. Это его вина! Это барон забрал ополчение, оставив деревню голой, он наслал Ориана с проклятым заклятием «Вечного Сна», которое спасло одних ценой жизни других.

Но мысли, раньше раскалённые добела, сейчас казались тусклыми и холодными — лютая ярость не поднималась из глубин души. Этот старик давил энергетической мощью, тяжестью присутствия. А главное… во взгляде фон Штейна я читал интерес. И уважение? Или мне кажется? Или я придумал это себе, чтобы оправдать слабость?

— Кай, верно? — спросил барон тихо — голос был хриплым, до чёртиков усталым.

И вот когда тот обратился ко мне, гнев наконец проснулся — ощутил вкус на языке. Чёрта с два я буду играть в эту игру! Услышал, что здесь происходит, и решил что? Познакомиться? Завербовать? Купить?

— Да, — ответил просто, но глядя исподлобья, с вызовом.

В этот момент понял: во мне всё ещё говорят чувства Кая — мальчишки, потерявшего дом — именно его обида жила в душе, смешиваясь с расчётом взрослого сознания. Нужно не забывать об этом — в прошлой жизни такая встреча не вызвала бы бури, только анализ, а сейчас меня трясло.

Барон фон Штейн едва заметно прищурился — может, не понравилась интонация, а может, увидел во мне что-то ещё.

Старик медленно развернулся и посмотрел на Брандта, который всё ещё стоял на уступе, возвышаясь над нами. Гигант, почувствовав тяжёлый взгляд повелителя, тут же дёрнулся и вытянулся.

— Что ты видишь, Брандт? — спросил барон тихо, и голос, казалось, прозвучал в ушах у каждого.

— Что вижу? — не понял гигант, растерянно моргая.

— Да, — повторил фон Штейн, обводя рукой замерший цех. — Что ты видишь в своей кузне прямо сейчас?

Я посмотрел на «Ржавого» оружейника — тот, кажется, на мгновение растерялся. Великий и ужасный Брандт не знал, что ответить.

— Я вижу… — мужик запнулся, голос стал таким же скрипучим и ржавым, как его борода. Брандт чувствовал подвох в вопросе, но не мог понять, где именно. Наконец, природное раздражение оружейника взяло верх над осторожностью. — Что ты имеешь в виду, Ульрих? Говори толком. Не томи.

Удивился — такое панибратское обращение к правителю провинции от простого, пусть и главного кузнеца? «Ульрих»? Похоже, у них были особые и старые отношения, скреплённые чем-то большим, чем служба.

Барон шумно вздохнул, раздувшись как гора перед извержением, а затем выпустил весь воздух наружу с усталым свистом.

— Я ЗАДАЛ ТЕБЕ ПРОСТОЙ ВОПРОС, ОРУЖЕЙНИК! — громко сказал фон Штейн — мужчина не кричал, но в голосе зазвенела чистейшая сталь. — ЧТО ТЫ ВИДИШЬ В СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ КУЗНЕ⁈

Брандт тут же сник, поумерил пыл — раздражение ушло, уступив место судорожной работе мысли — мужик начал оглядывать цех, бегая глазами по замершим работникам, ища ответ на лицах.

— Я вижу… кузнецов, — выдавил ржавый, отчитываясь как школьник у доски, не выучивший урок. — Которые… которые не работают, а слушают. Кузнецов, которые впервые видят самого барона и штаны намочили от страха.

— Брандт… Брандт… Брандт… — протянул барон с горькой укоризной, вновь поворачиваясь всем телом к мужикам. Те глазели на представление с жадностью: не каждый день увидишь, как хозяин отчитывает цепного пса.

Ржавый гигант сглотнул — левый глаз нервно дёрнулся, и оружейник опустил взгляд в пол.

— А я вижу совсем другое, — тихо произнёс Ульрих фон Штейн. — Вижу горящие глаза. Слышишь, Брандт? Горящие глаза кузнецов. Не страх, а азарт.

Барон невольно улыбнулся, глядя на лица людей.

— Ты всё ныл и ныл мне, что нет достойных мастеров! Что все — шваль да бездарности, руки из задницы. Что не хотят работать, не хотят трудиться, всё только из-под палки да кнута… И что теперь?

Мужчина резко повернулся и посмотрел на оружейника в упор.

— Выходит, всё-таки получилось у тебя объединить мастеров, а? Получилось зажечь их? А, Брандт, старый друг? Или ты слепой и не видишь того, что творится у тебя под носом?

Гигант нахмурился ещё сильнее, лицо потемнело — Брандт осторожно поднял глаза и ещё раз осмотрел мужиков, наткнувшись на стену ненависти.

— Ага! Как же! Прям-таки он это всё провернул! — вдруг вырвалось у кого-то в глубине цеха. — Да с ним слово боишься сказать, не то что «объединиться»!

Вгляделся в чад кузни и увидел Томаса-Бульдога — мужик отошёл от наковальни, вытирая руки тряпкой, и смотрел прямо на барона, во взгляде не было покорности.

— Пацан это всё! — поддержал его другой голос. — Он нас тут сплотил! Он!

Лысый кузнец выпрямился во весь рост, глядя на правителя провинции с вызовом отчаяния.

— О как… — тихо выдохнул барон. — Опять этот пацан…

Фон Штейн посмотрел на меня, потом перевёл тяжёлый взгляд на ржавого гиганта, который казался побитой собакой.

— И Огненный Практик… и народный бригадир… — седовласый правитель неопределённо помотал головой, реагируя на какие-то свои мысли, а затем взгляд снова сфокусировался на мне. — Правда это, парень? Ты здесь что… устроил перемены? Новый порядок завёл?

Слишком много внимания, слишком много света. «Не к добру всё это, не к добру…» — панически забилась мысль. Я ведь вроде и не хотел, как-то само всё получилось… А что дальше? Плаха? Или золотая клетка?

— Я… — голос дрогнул, но заставил себя продолжать твердо. — … просто делал то, что посчитал нужным, чтобы работа была сделана.

— Хм-м… — барон прогудел, как остывающий паровоз — ноздри раздулись, седые брови сошлись на переносице. Мужчина медленно закивал каким-то своим выводам. — Мальчик, что смог объединить стаю старых, битых жизнью волков-одиночек… Что умеет вливать Ци в сталь, как древний мастер…

Говорил, глядя перед собой, размышляя вслух, а затем медленно повернулся ко мне и сделал ещё несколько тяжёлых шагов. Встал совсем близко, так что тень накрыла целиком. Ульф невольно отшатнулся, прячась за моей спиной.