Системный Кузнец IV (СИ) - Мечников Ярослав

В зале повисла гробовая тишина. Я краем глаза взглянул на ржавого гиганта — на нём не было лица, мужик сжался, как огромная пружина, готовая лопнуть и разнести всё вокруг. Пот струился по его лицу, смешиваясь с гримасой унижения — кулаки сжимались так, что, казалось, кости треснут.

— Да, мой господин, — выдавил мужик тихо. Голос был сухим, безжизненным и страшным.

Барон постоял ещё несколько секунд в полной тишине, затем лицо чуть смягчилось, но взгляд остался цепким.

— Сколько топоров готово? — бросил Ульрих, повернувшись ко мне вполоборота.

— Шестьдесят пять, — ответил просто, без подобострастия, глядя в глаза.

Внутри кипел котел из невысказанных вопросов и обвинений. Хотелось спросить про Оплот, про то, почему помощь пришла так поздно, выплеснуть всё, что накипело… Но понимал: не время и не место. Промолчал, загоняя гнев внутрь.

— До конца смены ещё есть время, — кивнул барон, проходя вдоль ряда. — Чувствую Огненную Ци, исходящую от металла.

Резко обернулся ко мне.

— До комплекта нужны ещё тридцать пять точно таких же. Гвардия выдвигается через сутки на зачистку предгорий. Справитесь?

Голос был тихим и доверительным — обращался не как к мальчишке-сироте, которого случайно прибило к берегу, а как к оружейнику. Это и раздражало, и… подкупало. Безусловно подкупало. Понял, что попался в ловушку харизмы и силы.

Но тогда же пришло и понимание: если попытаюсь сделать «точно такие же» — умру.

Я тяжело вздохнул, молчал, подбирая слова, и барон с его звериным чутьем уловил перемену в настроении.

— В чём дело? — спросил Ульрих строго, чуть повысив голос.

— Сила кончилась, — ответил прямо, не отводя взгляда. — Ещё немного — и сожгу себя изнутри.

В воздухе повисло напряжение. Почувствовал на себе взгляд Брандта. Я скосил глаза — лицо оружейника озарилось зловещей, едва заметной ухмылкой — в глазах вспыхнула радость хищника, увидевшего кровь жертвы.

Ульрих фон Штейн смотрел долго и оценивающе.

— Что ж… — наконец произнёс барон.

Развернулся к строю кузнецов.

— Даже без магии это всё равно будут добротные топоры.

Окинул тяжёлым взглядом каждое перемазанное сажей лицо.

— Делайте.

Барон развернулся и быстрым, на удивление ловким для такого массивного человека шагом, направился к лестнице. Гвардейцы «Грифонов» расступились, пропуская, и сомкнули строй за спиной мужчины. Через мгновение черный проем туннеля поглотил их.

Стук кованых сапог стих вдали.

Но Брандт не ушёл.

Оружейник остался стоять на уступе, возвышаясь над нами — молчал, глядя, как исчезает фон Штейн, а руки сжимались в кулак.

Я смотрел на него, а ржавый сверлил меня горящими глазами.

Затем Брандт сделал шаг. Тяжело опустил ногу на ступень ниже. Потом ещё одну. Мужик ступал медленно, будто заново пробовал на ощупь владения, проверяя, подчиняется ли ему камень. Но было видно: в гиганте остался осадок — земля под ногами больше не казалась незыблемой.

Мужчина спустился с последней ступени на пол цеха.

Мужики смотрели на него — во взглядах появилось что-то новое — искра гордости, но лица всё равно напряжены до предела. Видел, как кузнецы боролись с привычкой опустить глаза, сгорбиться, стать незаметными при появлении оружейника.

Брандт ухмыльнулся, из горла вырвался звук, похожий на рык.

— Я ведь тебя предупреждал, помнишь? — спросил мужик очень тихо, глядя куда-то в сторону. — Если не справишься до конца смены… Если сорвёшь заказ… Будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Вот же тварь… Даже сейчас, когда карта разыграна, когда публично проиграл, а барон лично запретил наказания, всё равно пытается сделать последний выстрел. Куда? В спину? Или в упор, надеясь на страх?

— Помню, — ответил я просто.

Брандт резко повернул голову, впиваясь взглядом в моё лицо, словно думал, что сделать со мной.

— Вот только теперь всё немного изменилось, — добавил я спокойно, проверяя границы новой реальности.

Слова повисли в воздухе, и тут меня пронзила противоречивая мысль — ведь если бы не этот рыжий ублюдок… Если бы он сам не пошёл и не доложил барону о том, что здесь происходит, о моём таланте, о топоре… Ничего бы этого не было. Брандт предал принципы тирана, но ради чего? Ради Дела? Или ради того, чтобы посмотреть, как я сломаюсь под грузом ответственности? Как к этому относиться, чёрт его дери?

— Де-е-ерзки-и-ий… — протянул мужик тягуче, словно напевая смертельную колыбельную. — Де-е-ерзки-и-ий щенок…

Улыбка медленно растеклась по его лицу, как пролитая кровь.

А затем ржавый взорвался.

— А-ХА-ХА-ХА-ХА!

Привычный хохот сотряс стены пещеры, ударил по ушам так, что захотелось их зажать. Я прищурился.

— Я ЛЮБЛЮ ТАКОЕ! — ревел тот, захлёбываясь безумием. — ЛЮБЛЮ!

Смеялся только он — остальные молчали, сжимая молоты. Эхо голоса металось под сводами. Что это было? Смех бессилия свергнутого короля? Или наоборот — радость маньяка, который наконец-то нашёл достойную игрушку, которую будет интересно ломать?

Наконец смех стал стихать, переходя в сиплое дыхание.

Брандт стоял, тяжело и грузно дыша, как бык после корриды — грудь ходила ходуном.

— Чего встали, челядь⁈ — рявкнул, резко бросив взгляд на замерших кузнецов. — Сказано вам — работать! Живо!

Мужики не шелохнулись — это был момент истины. Я смотрел на них в упор, чувствуя, как время замедляется. Что же будет дальше? Как поведут себя теперь, когда почувствовали вкус свободы?

Вот кто-то из задних рядов не выдержал, опустил глаза, плечи поникли. Вот кто-то начал виновато разворачиваться, чтобы побрести к своему месту.

Только Гуннар стоял неподвижно — старик смотрел на ржавого гиганта с такой ненавистью, что та казалась осязаемой.

— БЫСТРО, ТВАРИ! — проорал оружейник, срывая голос — слюна брызнула из перекошенного рта. Глаза пылали яростью и безумием.

— Ещё слово… — вдруг раздался голос.

Прозвучал тихо, но в тишине цеха был слышен каждому — мастер Гуннар говорил, едва разжимая губы.

— ЧТО ТЫ СКАЗАЛ, СТАРИК⁈ — прошипел Брандт.

Повисла тишина — все кузнецы замерли, словно на них наложили заклятие оцепенения. Гигант стоял, тяжело дыша, сжавшись, будто готовился к прыжку, чтобы оторвать головы сначала нам, а потом и себе в приступе ярости.

— Ещё слово… и я отрежу твой поганый язык, — Гуннар бросил взгляд на груду свежевыкованных топоров. — Этим самым топором.

«Вот же дерьмо… Мастер, что ты делаешь⁈» — паническая мысль прошила мозг. Я дёрнулся вперёд, чтобы… что? Встать между ними? Это бред — снесут первым. Во мне и капли силы нет сейчас, чтобы вступиться за старика против монстра.

Брандт затрясся — мужика била крупная дрожь от эмоций. Очень медленно пошёл в сторону мастера Гуннара — тот не двигался, буравя ржавого взглядом, полным спокойствия.

Оружейник подошёл к старику вплотную — лица почти соприкасались.

— За неповиновение Главному Мастеру положена смерть, — прошипел мужик сквозь стиснутые зубы. — За оскорбление — смерть. Тебя прикончить здесь и сейчас, старая падаль? Или дождёшься плахи на площади?

Кузнецы зашевелились. Видел, как заходили желваки — воздух стал электрическим. Даже Йорг Бык, стоявший в тени, занервничал. Пот стекал с его лба, блестя в отсветах огня.

— Мой отец — Торвальд Железная Рука… — голос Гуннара был твёрд. — Ему и так слишком много пришлось краснеть за меня на том свете. Плевать я хотел и на тебя, ржавое отродье, и на твою плаху. Хочешь сделать что-то — делай! А не трепли своим поганым языком, как баба на базаре!

Слова мастера источали такой яд, что тот затопил кузню. Лица Брандта не видел — только огромную спину, ходившую ходуном от дыхания.

— Брандт… — голос Йорга прозвучал нервно. — Барон ведь ясно сказал — новый порядок… Наказания отменены…

Гигант всем корпусом обернулся к бригадиру, ослепив того вспышкой безумия в глазах. Йорг сжался, отступив в тень. Челюсти оружейника были сжаты так, что слышался скрежет зубов.