Хозяйка старой пасеки 2 (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Он задумчиво молчал.

— Кажется, я понимаю, что вас озадачило, — продолжала я. — Вы очень много сделали для меня, но мы не стали ближе… Ох, простите. — Я закрыла лицо руками, сообразив, что едва не сморозила. — Конечно же, чисто деловые отношения.

Он улыбнулся краем рта.

— Чисто деловые.

— Да, — подтвердила я.

А еще мне следует помнить, что он — важный гость даже для первого человека в уезде. И поэтому стоит сформулировать по-другому.

— Наверное, в ваших глазах я выглядела неблагодарной, когда призналась княгине, что чувствовала себя одинокой несмотря на то, что вы для меня сделали.

— Нет. Я не жду благодарности — мне хватает вашей улыбки. — Его скулы порозовели, будто он тоже брякнул что-то лишнее. — Но меня озадачило, как быстро вы нашли общий язык с княгиней. Несмотря на совершенно разные… разное положение в обществе, простите.

— Это только ее заслуга. И вы все же понимаете женщин, раз вспомнили в этот момент о Вареньке. Мы просто… поговорили. Анастасия Павловна просто меня поддержала. Это было именно то, что нужно нам обеим.

Он снова надолго замолчал, но теперь это молчание было не напряженным, как в первые минуты после отъезда, а задумчивым.

— Как отличить одно от другого? Когда нужна помощь, а когда — только слова?

— Мой отец спрашивал: «Тебе подсказать или посочувствовать»?

Он рассмеялся:

— Так просто? Вы наверняка шутите надо мной.

— Так просто, — совершенно серьезно ответила я. — Иногда лучшее, что можно сделать, — просто спросить.

— Пожалуй, я попробую. Просто спросить. Не догадываетесь ли вы, кому так мешает ваша пасека?

21

Внутри кольнуло разочарование. «Чисто деловые отношения», — напомнила я себе. И не надо путать обычную галантность с чем-то личным.

— Кирилл Аркадьевич, я бы очень хотела вам помочь. Но я не помню ничего из того, что было до момента, когда я обнаружила тетушку с топором во лбу.

Стрельцов досадливо дернул щекой.

— Прошу прощения. Вы так здраво и практично мыслите, что я все время забываю. И все же, возможно, у вас есть предположения?

— Я бы сказала, что первым на ум приходит Лисицын. Если я восстановлю пасеку, цены на мед снизятся, а у него появится конкурент. Однако вы утверждаете, будто Савелий…

— Я этого не утверждал, — перебил Стрельцов. — Я сказал, что Гришин видел и узнал Савелия во дворе старосты — бывшего старосты Воробьева. А о том, что его подбил на вредительство ваш бывший управляющий, староста заявил вам сам.

— Он продолжает на этом настаивать? — полюбопытствовала я, не особо ожидая ответа, но Стрельцов кивнул.

— Якобы это действие должно было подманить удачу на вашу пасеку, после чего вы должны были простить Савелия и принять его обратно.

Я моргнула, пытаясь понять, как одно связано с другим. Стрельцов улыбнулся, видимо, забавляясь моей растерянностью.

— Крестьяне суеверны, и верования их непредсказуемы. Мне доводилось разговаривать с женщиной, которая считала: чтобы муж не изменял, нужно три дня подряд трижды в день собирать паутину с осины, потом заварить на ней чай и этим чаем напоить мужа.

— Помогло? — развеселилась я.

— Увы. В конце концов она отрезала… гм. Словом, все кончилось очень печально: он в могиле, она на каторге.

Последние слова напомнили мне кое о чем.

— А что со старостой? Что с ним будет?

— Вам решать.

— В смысле?

— Ущерб нанесен лично вам. Размеры его — в разумных пределах, конечно — определять вам. Насколько мне известно, улей с семьей пчел можно купить за стоимость пуда меда.

— Значит, двадцать отрубов, — кивнула я.

— Закон говорит, что за ущерб, сумма которого меньше двадцати отрубов, нанесший его должен быть отправлен в работный дом, где и будет находиться, пока не выплатит компенсацию пострадавшему. Однако он староста, и это особый случай. Он должен отвечать за общественный порядок и исполнение законов, а сам их нарушил.

— Вы не верите в его благие намерения?

— А вы? — усмехнулся Стрельцов.

Я пожала плечами.

— Как бы то ни было, на нем двойная ответственность: перед законом и перед барыней, на чьих землях стоит деревня, — продолжал исправник. — Поэтому решать, как его наказать, вам.

— А что бы вы посоветовали? Вам куда чаще приходится иметь дело с подобным.

— Обычно в таких случаях к штрафу добавляют розги.

Меня передернуло. Стрельцов это заметил.

— Вы хотите проявить милосердие. Но подумайте, не примут ли его за слабость.

Я неохотно кивнула. И все же все внутри противилось самой идее. Боль и унижение еще никого не сделали лучше и если чему и научили — ловчее выкручиваться и тщательнее заметать следы. Надо придумать какой-то другой выход. Увеличить штраф? Будет еще хуже. Скажут, что шкура своя и заживет, а вот деньги поди заработай.

— Хорошо, я назначу разбирательство на ближайшие дни.

Вот еще одна забота! Может, свалить ее на Нелидова? Нет. Тут как с учениками: каждый новый класс испытывает учителя на прочность. Если я сейчас спрячусь за спину управляющего — дам понять, что со мной можно не считаться.

— Не затягивайте. Я выпустил мужика, но не стоит оставлять ситуацию висеть в воздухе.

— Он не сбежит?

— Куда справный мужик побежит от дома и хозяйства? К тому же, если он так поступит, его семья станет в деревне изгоем. Нужно быть вовсе… — Он покрутил рукой, подбирая слова. — Вовсе ничего в душе не иметь, чтобы так поступить.

Я промолчала, сделав себе мысленную зарубку навести справки о семье старосты. Прямо помогать им было бы неправильно: говоря в терминах кинологов, незачем подкреплять нежелательное поведение. Но приглядеть и подумать стоило.

— Что касается Савелия, — вернул меня на землю Стрельцов. — Я никак не могу понять, зачем ему разрушать вашу пасеку.

— Месть? — предположила я. — Он лишился места, где мог воровать сколько угодно. А потом вы его еще и подстрелили.

— Тогда разумнее было бы спрятаться и выздоравливать, а не мстить.

Я хмыкнула.

— Когда это жажда мести согласовывалась с разумом? Вы только что рассказали мне про женщину. Она лишила своих детей кормильца, а сама пошла на каторгу. Что в этом разумного?

— Савелий — не темный мужик, а образованный дворянин, — покачал головой исправник.

— Был бы он разумным, не полез бы в дом в ту ночь. — Я подумала и добавила: — Если это был он. Бледность Савелия можно объяснить, к примеру, недосыпом или голодом.

Стрельцов ответил не сразу, и по его отсутствующему лицу было видно, что он перебирает события той ночи. А мне, как назло, вспомнился не огненный шар, летящий в голову, а нечаянные объятья и реакция, которую я почувствовала сквозь тонкую ткань. Как же некстати!

— Тот, ночной тать, выглядел опытным и хитрым. Быстро сообразил, что нагретые нюхательные соли будут вонять, травмируя чувствительный собачий нос.

— Дымовая завеса из подушки, — подсказала я, от души надеясь, что он не заметит мои горящие щеки.

— Да. Приманить медведя — тоже хитрое решение. Но чтобы тот же человек не сообразил: я примчусь на потревоженное заклинание?

— Опыт не означает всеведения, а хитрость — магической силы, или я ошибаюсь?

Стрельцов кивнул.

— Возможно, вы просто сильнее, — продолжала я. — В смысле, ваши заклинания. Савелий — если это Савелий — думал, что взломает их, но не сумел и убрался.

— Возможно, — согласился Стрельцов. — Но остается вопрос — зачем? Что такого на вашей пасеке, что очень мешает вашему бывшему управляющему? Конечно, можно предположить, что, лишившись работы у вас, он предложил свои услуги Лисицыну. Устранить конкурента, как вы выразились. Но… простите за откровенность…

— Вряд ли соседи воспринимают меня как конкурентку, — договорила за него я.

— Я ни в коем случае…

— Перестаньте, Кирилл Аркадьевич, я в самом деле понимаю, что вы хотите сказать. Я и соседей понимаю. Сперва девица совершает невероятную глупость, потом несколько лет ведет себя так, будто не в своем уме, совершенно ничем и никем не интересуясь. Трудно ожидать от нее — то есть от меня — разумного хозяйствования.