Строптивая истинная в Академии Драконов (СИ) - Берг Александра

Я не могла вымолвить ни слова. Лишь вырвала руку и, глядя прямо в её испуганные глаза, прошептала:

— Эльза... Ларс... Он намного лучше, чем кажется. Поверь мне. Пожалуйста…

Эльза замерла.

— В чём дело? — девушка бросила взгляд на отца, но ректор оставался безучастен. — Отец! — выпалила она, и в этом крике прозвучали вся растерянность и мольба. — Что происходит?! Почему Эллин уезжает?!

Ректор остановился. Его взгляд, холодный и непроницаемый, скользнул по дочери, потом по мне.

— Мисс Ройс, — произнёс он с ледяной вежливостью, подчёркивая дистанцию даже с дочерью, — отстранена от занятий в академии. В связи с... инцидентом. Всё. Иди к себе, Эльза.

— Инцидент? Какой инцидент?! Эллин?!

— Пока, Эльза, — едва слышно проговорила я.

Даггер Ниссе шёл быстро, и уже через десять минут мы вошли в комнату с портальным переходом.

Ректор без лишних слов подошёл к специальной нише, которая уже горела синим.

— Координаты вашего города, мисс Ройс, — голос ректора был лишён всяких интонаций. — Переход активирован. С вами свяжутся, если ваше присутствие в Академии снова потребуется. Напоминаю: использование магии категорически запрещено. За вами будут наблюдать. Малейшее нарушение повлечёт самые суровые последствия. Понятно?

Я кивнула.

— Тогда проходите.

Я сделала шаг в мерцающую пелену. И мир взорвался.

Это был не переход. Это было выворачивание. Желудок сжался в тугой, болезненный комок, словно после десятичасовой карусели. Кости хрустнули, мышцы натянулись струнами. Воздух вырвало из лёгких, а в ушах завыл пронзительный, невыносимый визг. Темнота. Давление. Ощущение падения в бездонный колодец. И резкий, оглушительный толчок.

Очнулась на вокзале, утонувшем в сугробах. Снег здесь был не пушистым ковром столицы, а жёсткой, колкой крупой, хлещущей по лицу. Я инстинктивно втянула голову в плечи, сжала чемодан и, собрав волю в кулак, вышла на заснеженную улицу.

Город казался серым и спящим под низким, свинцовым небом. Найдя стоянку, махнула рукой первому попавшемуся извозчику.

Дорога до поместья Ройс промелькнула в серой дымке.

Особняк, когда экипаж остановился, выглядел мрачным и неприветливым. Высокие, тёмные стены, обледеневшие узоры на решётках. Ни тепла, ни света в окнах. Как склеп.

Я расплатилась с извозчиком, взяла вещи и медленно пошла по расчищенной, но снова заметаемой снегом дорожке к парадному входу.

Не успела я подняться на последнюю ступеньку, как дверь распахнулась. На пороге, закутанная в роскошную, но нелепую горностаевую накидку, стояла она. Мачеха. Касандра Ройс. Её лицо, обычно сохранявшее маску холодного презрения, сейчас было искажено чистым, неудержимым гневом.

— Чудовище! — выплюнула она. — Вернулась?! Ищешь, кого ещё погубить?! Все вы, менталисты, одно про́клятое отродье!

Она не кинулась, не замахнулась. Её оружием были слова, отравленные ядом, которые мачеха выплёвывала мне в лицо. Но пустота внутри была прочнее любой брони. Ни страха, ни злости. Только ледяное спокойствие.

— Вы с Викторией, матушка, ничем не лучше. Разве не так? Я, например, вспомнила, как твоя ненаглядная дочь… помогла мне спуститься с лестницы. Очень… энергично. — я чуть склонила голову набок. — Тебе действительно стоит поменьше говорить о чудовищах. А то вдруг кому-то захочется узнать подробности того инцидента. Или о том, что могло быть дальше, если бы я не… очнулась.

Касандра Ройс замерла. Весь её гнев, вся напускная мощь разом сдулись. Рот остался полуоткрытым, но звука не последовало.

Я молча прошла мимо неё, втягивая в себя ледяной, затхлый воздух особняка. Холод здесь был другим. Он висел в роскошных залах, обволакивал дорогие гобелены, пропитывал пыльную мебель. Но мне было всё равно. Я медленно поднялась по знакомой, устланной ковром лестнице в свою комнату. Распаковала багаж, огляделась.

Похоже, здесь прошёлся ураган по имени “Кассандра Ройс”. Вещи были разбросаны, ящики вывернуты, стулья перевёрнуты и выпотрошены.

Мачеха что-то искала? Неужели завещание? Пустая трата сил. Отцовское завещание покоится в надёжном сейфе у мистера Берна. Так что ей его не видать, как и денег. Впрочем, и я не получу их до двадцати одного года... Но я была готова с этим смириться.

Чтобы хоть как-то отвлечься, принялась за работу. Сперва просто расставила мебель на место, потом собрала разбросанное. Никто не пришёл посмотреть на шум. В особняке царила гробовая тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц под моими шагами. Кассандра Ройс заперлась в своих комнатах. Наши пути больше не пересекались. Мы стали призраками в одном доме, избегающими друг друга.

Пустота внутри требовала заполнения, так что я начала убирать всерьёз. Сперва свою комнату, потом коридор, потом спустилась в гостиную. Служанок не было — мачеха явно экономила, наняв лишь древнюю кухарку Марту, которая ворчала на кухне и не выходила за её пределы.

Дни тянулись, серые и бесконечные. Ни письма, ни слуха. Ни от Эльзы, ни от Ларса, ни от Эйдена... Словно портал выбросил меня не только из Академии, но и из памяти всех, кто там был.

Тогда я стала уходить. Сперва просто бродить по заснеженному городу, вдыхая колючий воздух. Потом вспомнила о пекарне миссис О’Брайен, которая помогла мне в самом начале.

Её простое участие, как глоток горячего чая в стужу, растопило что-то внутри. Я стала заходить чаще. Сперва просто посидеть в тепле, вдохнуть сладкий запах дрожжей и корицы. Потом, видя, как она копошится одна, не выдерживая, протягивала руку: “Давайте, я помогу”. Месить тесто, раскладывать булочки, подметать крошки с прилавка. Физическая работа была благословением — она заглушала мысли, заполняла пустоту.

Миссис О’Брайен сначала отнекивалась, но потом сдалась. И в конце недели сунула мне в руку несколько монет.

Так и протекали дни. Дом становился чище, но не теплее. Мачеха появлялась лишь мельком, холодная и молчаливая, как статуя. Вестей по-прежнему не было…

Однажды, возвращаясь из пекарни с вечерними сумерками, я увидела его. Длинный, белоснежный, экипаж. Он стоял у ворот особняка.

Я ускорила шаг.

Дверь была распахнута. На пороге, опираясь о косяк, стояла фигура в дорогом, но слегка помятом меховом пальто. Виктория.

Она была неузнаваема. Лицо восково-бледное, глаза огромные, стеклянные. Координация — ноль. Кукла на расшатанных нитках.

— Виктория? — осторожно произнесла я, замирая в нескольких шагах.

Моё слово, словно электрический разряд, пронзило её оцепенение. Лицо девушки исказилось первобытным, животным ужасом. Губы растянулись в беззвучном крике, который через секунду вырвался наружу — пронзительный, нечеловеческий, полный абсолютного, безумного страха:

- ААААААААРРРРРРХХХХ! ОНО!ОНО ВЕРНУЛОСЬ! ПРОЧЬ! ПРОЧЬ ОТ МЕНЯ! ЧУДОВИЩЕ!

Девушка забилась, отчаянно отталкиваясь от дверного косяка, пытаясь отползти в глубь холла. Крик не стихал, набирая силу.

Это был крик окончательно сломнленного разума...

На крики прибежали врачи, до этого говорившие с мачехой в гостиной. Они бросились к Виктории, которая, забившись в угол холла у парадной лестницы, продолжала выкрикивать бессвязные обвинения, тыча в меня дрожащим пальцем.

Один врач осторожно опустился на колени и сделал какой-то пасс рукой. Виктория тут же успокоилась. Второй бросил на меня быстрый настороженный взгляд, полный немого осуждения. Он не сказал ни слова, но его тело слегка развернулось, создавая незримый барьер между мной и Викторией.

Следом за врачами в холл, словно разъярённая фурия, ворвалась мачеха. Увидев дочь в таком состоянии, а затем меня, застывшую в дверях со снегом на плечах она закричала:

— Ты! Опять ты! Что ты на этот раз сделала с ней, выродок?! Смотри, до чего ты её довела!

Врачи переглянулись, но не вмешивались, сосредоточившись на Виктории.

— Я ничего не делала, — ответила спокойно. — Я только что пришла. Она стояла здесь, увидела меня и… вот.

— Врёшь! — выплюнула мачеха. — Ты всегда врёшь! Ты приносишь только боль и беду! Убирайся! Слышишь?! Выметайся отсюда!