Помню, как он похитил меня — дерзко, как варвар, будто я вещь, которую можно взять силой. Звучит дико, но в этом безумстве была своя неповторимая романтика. Он хотел сделать меня своей, подчинить, сломить. Но лишь разбудил пламя, которое горело ярче с каждой нашей встречей…
Я остановилась на пути к алтарю, любуюсь им… Красивый. Статный. С пронзительным, плотоядным взглядом алых глаз. В безупречном черном одеянии, идеально сидящем на его сильной фигуре. Зловещий и прекрасный среди цветущих примул у алтаря на фоне дюжины ёрумов в темных мантиях, лица которых скрывались в тенях капюшонов.
Я сделала шаг. Один. Потом другой.
Он улыбнулся — едва заметно, но улыбки хватило, чтобы сбить мое сердце с нормального ритма.
— Я так переживала… — прошептала одними губами. По щеке скатилась слеза. Алэр провел пальцем вдоль щеки.
— Обижаешь… Сомневалась во мне?
— Нет, — улыбнулась сквозь слезы. — Никогда.
Гости смотрели… Десятки, сотни глаз, возможно, даже больше.
Сквозь пелену волнения услышала, как ёрумы начали воспевать духов древних предков, рассказывая истории о любви, о жертвенности, о вечной связи…
— Аэтиам… эдиль… анэрит…
Магия окутала нас.
Древняя песня зазвучала громче, заполняя собой пространство. Внутри, на уровне солнечного сплетения, натянулись нити нашей с Аристидом связи…
— Анэрит… сантэ-и…
Я сделала вдох, собирая в себе всё: любовь, страх, надежду — и прошептала:
— Аитэ аэтиам.
Аристид вскинул бровь. В его глазах вспыхнул огонь, ярче, чем раньше. Он смотрел так, будто увидел меня заново.
— Узнала перевод фразы?
Я передразнила его интонацию:
— Обижаешь… Сомневался во мне?
Он рассмеялся. Низко, с хрипотцой. После — наклонился, не спеша, смакуя каждую секунду, пока между нами таяла дистанция. Прижался лбом к моему и, опаляя кожу горячим дыханием, прошептал в губы:
— Я тебя тоже люблю.
А потом он поцеловал меня.
Сначала — нежно. Осторожно. Как будто этот миг был хрупким стеклом, и любое неосторожное движение могло его разбить. Губы касались моих мягко, почти невесомо. Но внутри все сорвалось с цепи.
Поцелуй углубился. Становился сильнее. Страстнее. Требовательнее. Как голод, который копился слишком долго. Аристид обвил одной рукой мою талию, притянул ближе — к себе, к телу, к сердцу. Второй рукой зарылся в мои волосы, наклонил меня под нужным углом.
И я ответила.
Без остатка. Без мыслей. Только чувство, только инстинкт.
Всё вокруг исчезло. Исчезли стены, гости, песня ёрумов. Остался только он. Мой мужчина. Мой выбор.
И тогда я поняла: всё, что было до него — было лишь подготовкой. Предысторией. Затянувшимся прологом.
К этой любви.
К нему.
Арка XVIII
Спустя один год…
Черная Пустошь
— Довольно безрассудно, — начал Аристид нарочито спокойным голосом и с тенью издевки продолжил: — прогуливаться по Черной Пустоши в одиночку, Ормонд Марре. Вам невероятно повезло, что именно Адам заметил вас первым. Другой ёрум, будь он менее терпелив, расправился бы с вами без единого слова. Хотя… — алэр наклонил голову чуть вбок, — даже Адам, должен признать, проявил несвойственную ёрумам снисходительность.
Порыв ветра пробежался между мужчинами, унося с собой сухие завихрения черного песка…
— Я верил, что в его сердце осталось хоть немного человечности… после его предательства, — выдохнул Ормонд, тяжело, словно каждое слово давалось ему ценой боли.
— Следите за словами! — Адам шагнул вперед, оскалившись.
— Тихо, Адам, — Аристид протянул руку, мягко, лениво. — Тихо. Успокойся. Дай господину Марре высказаться… или, быть может, подождем, когда его посетят мудрые мысли, он закончит с оскорблениями и, наконец, перейдет к делу.
Наступила тишина. Лишь где-то ветер завывал вдалеке, продолжая поднимать, закручивать остывшие после холодной ночи пески.
Ормонд опустил взгляд, устало процедил:
— Прежде чем говорить… я бы хотел увидеть дочь.
Аристид мгновенно парировал:
— Исключено. Я не хочу, чтобы Эмили нервничала, а особенно сейчас… — сделал паузу, ухмыльнулся, — когда она носит моего ребенка.
Король Ладэтхейма отшатнулся — совсем чуть-чуть, едва заметно, но дрожь, пробежавшая по его телу, выдала то, что он не сумел скрыть: потрясение.
— Эмили… беременна?
— Поздравляю, ваше величество, — протянул насмешливо. — Вы скоро станете дедушкой. Так зачем вы пришли?
То, что произошло дальше, застало Аристида врасплох.
Ормонд Марре — король Ладэтхейма! — убрал гордость и сдержанно встал на колени, протягивая свиток.
— Я пришел не как король, — выговорил он, — а как отец.
Алэр подошел, не сводя с него взгляда, взял свиток, развернул, прочел.
— Ладэтхейм… хочет заключить мирное соглашение с Эдильборгом? Как мило.
— Мне жаль… — раскаялся король Ладэтхейма. — Жаль, что все вышло так. Жаль, что я отказался от дочери, когда она нуждалась во мне. Когда должен был поддержать, защитить, понять… Тогда во мне говорил король. Сейчас… сейчас говорит отец. Я и Уна скучаем по дочери, мы хотим быть рядом с ней, хотим общаться, хотим иметь возможность её видеть…
Ответа не последовало сразу.
Тишина вытянулась, натянулась, как тугая тетива. Аристид молчал. Адам стоял рядом, не вмешивался, но пристально наблюдал, сложив руки на груди.
— Ёрумы никогда не вступают в союзы с людьми, — наконец заговорил правитель Эдильборга, подчеркнул: — и тем более не заключают мирных соглашений.
Ормонд кивнул. Он знал, понимал. И все же пришел.
— Знаю. Но…
Аристид приблизился. Медленно. Встал перед Ормондом, а потом… посмотрел на него по-настоящему.
— Но для Ладэтхейма я готов сделать исключение.
Взгляды двух королей встретились.
— Эмили давно вас простила, — добавил Аристид Рэваиль, — а значит, и я прощаю тоже. Вы нужны ей.
Ормонд заплакал… Молча. Беззвучно. Он слишком многое потерял, но счастлив, что еще не всё безвозвратно.
Между мужчинами снова пробежался порыв ветра, но теперь теплый, живой…
Этим утром, впервые за столетия, над Черной Пустошью взошло яркое солнце.
Конец
