Я почувствовала, как холод пробирает меня до костей. Всё сходилось. Всё, что я знала о Тираме, о его холодности, его жестокости, теперь обретало смысл. Рассказ лорда Тарвина полностью совпадал с тем, что нам поведала Эллая. Тирам был лишь марионеткой в руках Дардэллы и Митроила. А мы… Мы были их инструментами.
— С тех пор появились торгаллы, — продолжал Тарвин. — Предположительно, для того, чтобы убедить Годфера объявить войну Мирендалю. Остатки мирендальцев бежали в Мирендаль, но рог Первого Дракона остался в Торесфале, как вы уже сами сказали, у Митроила. Они забрали с собой только летопись, в которой рассказана настоящая история государств. Эта летопись перед вами.
Он поднял пергамент, показывая его нам. Я видела строки, написанные чёрными чернилами, но не могла разобрать слов. Но это не имело значения. Я верила ему. Верила, потому что всё, что он говорил, резонировало с тем, что я уже знала, с тем, что чувствовала.
— Похоже, Годфер начал что-то подозревать, — сказал Тарвин, его голос стал тише, но от этого ещё более зловещим. — Полагаю, его убрали. Ну, или он сам ушёл за невозвратную черту… Уже неважно. Теперь у власти Тирам и его мать, но их позиции слабы. Торесфаль трещит по швам. Драконат боится не только не захватить Мирендаль, но и потерять собственное государство. Из-за этого они готовы на любую подлость. Недавно они уже отправили небольшой груз со смертоносными сосудами в Мирендаль.
Райли опустил голову, и я знала, о чём он думает. Это он и доставил тот груз на землю Мирендаля. Конечно, Райли понятия не имел, что везёт — ни тогда, ни сейчас, но это не снимало с него вины. Как и с меня.
— Часть сосудов удалось отыскать и обезвредить, — продолжал Тарвин. — Но часть так и осталась закопанной в неизвестных уголках Мирендаля. Плакучий Туман разносится ветром, и мёртвые восстают, нарушая мирную жизнь мирендальцев. Уже пострадало немало людей, но это не так катастрофично, как если бы ваш груз достиг цели.
Он замолчал, и в шатре снова повисла тишина.
Я чувствовала, как мои руки дрожат, как слёзы снова подступают к глазам. Всё, что я знала, всё, во что верила, оказалось ложью.
Я вспомнила Киору, её боль, её одиночество. Она была такой же жертвой, как и я. Как и Райли. Как и Санна. Мы все были пешками в игре, которую вели Тирам, Дардэлла и Великий Митроил. Они использовали нас, манипулировали нами, заставляли нас нести смерть, чтобы укрепить свою власть. И я… Я чуть не предала Райли. Чуть не разрушила всё, что у нас было. Чуть не потеряла свою семью — ту, что я наконец обрела в этом мире.
Ну, как я могла быть настолько слепой? Как могла не увидеть, что всё, что мне говорили, было ложью? Я вспомнила слова Целлианы: «Ты должна полагаться только на себя». А я доверилась Митроилу, доверилась его обещаниям, его лжи. Я чуть не убила Райли, человека, который стал мне ближе всех. Я чуть не предала Санну, мою девочку, которая назвала меня мамой. И всё это ради чего? Ради призрачной надежды узнать правду о ребёнке, которого, возможно, уже нет в живых? Или ради того, чтобы угодить тем, кто видел во мне лишь инструмент?
Стыд и отчаяние разрывали меня изнутри. Я хотела провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться в этой бесконечной пустоте, как тогда, когда умерла в своём мире. Но я не имела права сдаваться. Не ради себя, а ради Санны, ради Райли, ради всех тех, кто страдал из-за лжи Торесфаля. Я должна была что-то сделать. Должна была найти способ исправить свои ошибки.
Райли заговорил первым, его голос был тихим, но решительным:
— Милорд, — сказал он, глядя прямо на Тарвина, — пусть наши сожаления мало что значат, мы совершили ошибку, которая не может быть прощена. Но мы можем послужить новой, правой цели. Теперь, когда мы знаем правду, когда всё расставлено по местам, мы готовы сослужить добрую службу и хотя бы отчасти искупить свою вину.
Я посмотрела на него, чувствуя, как моё сердце сжимается от гордости и боли. Он был прав. Мы не могли изменить прошлого, но могли изменить будущее. И я знала, что сделаю всё, чтобы защитить тех, кого люблю, и остановить тех, кто сеет смерть и ложь.
Глава 107.
Ветер с Мятежных Гор пробрался внутрь шатра, пропитывая воздух сыростью и тревогой. Верёвки на моих запястьях впивались в кожу, но боль в руках была ничем по сравнению с тем, что творилось в моей душе. Горло сдавило так, что дышать было трудно. Всё, что я узнала за последние часы, всё, что Тарвин рассказал о Торесфале, о лжи, о торгаллах, о нашем предательстве, — всё это разрывало меня изнутри, как будто кто-то раскалённым клинком резал по живому. Я хотела кричать, плакать, умолять о прощении, но понимала, что слёзы тут ничем не помогут. Не здесь. Не перед этим суровым человеком, который смотрел на нас, как на пешек в игре, где ставка — жизнь или смерть.
Стук пальце лорда по деревянному столу был единственным звуком, нарушавшим тишину. Он смотрел на Райли, потом на меня, и в его взгляде я видела смесь недоверия и интереса, как будто он взвешивал, стоит ли дать шанс или лучше отрубить нам головы прямо сейчас.
— Что же вы можете предложить? — наконец произнёс он, надеясь услышать что-то стоящее.
Я посмотрела на Райли в надежде, что у него есть хоть какой-то план, хоть какая-то идея, которая могла бы убедить Тарвина. Но Райли молчал, его челюсть была сжата, а глаза смотрели куда-то в пустоту, словно он искал ответы в тенях на стенах.
Наконец он кашлянул и заговорил:
— Милорд, мы готовы помогать всем, чем сможем. Мы с Зиной… мы хотим исправить то, что натворили. Хотим, чтобы правда восторжествовала.
Его слова прозвучали искренне, но я понимала, что этого мало. Тарвин не впечатлился. Его брови слегка приподнялись, а губы скривились в усмешке.
— То есть, иными словами, предложить вам нечего? — уточнил он, и в его тоне было столько сарказма, что я почувствовала, как щёки начинают гореть.
Я открыла рот, чтобы ответить, но слова застряли где-то в горле. Что я могла сказать? Мы только что узнали, что всё, во что мы верили, — ложь. Ещё час назад я думала, что мы с Райли делаем что-то важное, что-то, что поможет Торесфалю, что защитит людей от торгаллов. А теперь… Теперь я знала, что мы чуть не погубили тысячи невинных жизней. Как я могла стоять здесь и предлагать что-то, когда всё, что у меня было?
— Милорд, — начала я, и мой голос дрогнул, но я заставила себя продолжать, — возможно, сейчас мы действительно не в силах предоставить на ваш суд что-то более существенное, чем просто обещание помогать во всём. Но поймите, мы только сейчас узнали всю подноготную Торесфаля. Ещё час назад мы знали совершенно другую версию событий. Мы действительно считали, что совершаем благо. Хоть в чём-то.
Я замолчала, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Я ненавидела себя за эту слабость, за то, что не могу держать себя в руках.
Тарвин смотрел на меня, но он не перебивал. Лорд ждал, что я прождолжу, а не дождавшись, заговорил сам:
— Стало быть, вы согласились на сделку с Драконатом не только из-за денег или давления?
— Деньги сыграли немаловажную роль в принятии решения, — сказал Райли с сожалением. — Да и по сути, отказаться мы не могли. Отказаться от приказа самого дракария — всё равно что подписать себе смертный приговор.
Он был прав. Нас загнали в ловушку с самого начала.
— Но была и другая причина, — тихо сказала я. — Личная.
Тарвин слегка наклонил голову, его голубые глаза вспыхнули интересом.
— Вера в непогрешимость Торесфаля? — спросил он, и в его голосе снова мелькнула насмешка.
Я опустила взгляд, чувствуя, как щёки горят.
— Не совсем, — пробормотала я ещё тише. — Причина очень личная. Даже… пугающе личная.
Я прикусила губу и снова замолчала не в силах продолжать откровение.
Тарвин смотрел на меня, и в его взгляде было что-то новое — не просто холодное любопытство, а нечто похожее на интерес:
— Вот как? — произнёс он задумчиво. — Как вас там зовут? Зина?
