Борьба за господство (СИ) - "Strelok"

— То есть это зависит от числа зомби в округе? -уточнил Вадим.

— Именно. Чем больше сырья, тем выше шанс, что улей попробует вывести что-то уникальное. Мы заметили закономерность: в районах, где плотность зараженных превышала условный предел, рано или поздно появлялся сверхпрыгун. Странник говорил, что в Петрозаводске за четыре месяца прикончили двоих таких до момента созревания… В случае с Дружком это совпало с несколькими факторами: высокая численность зараженных в округе, наличие сильного улья, достаточный запас органики. И плюс, твое присутствие. ТКТ альфы действует как катализатор, повышает вероятность рождения особей с нестандартной архитектурой.

Вадим сжал губы.

— То есть если бы меня там не было, он все равно появился бы?

— Возможно, -ответил Исаев. — Но не в такой форме. Без твоего влияния он был бы просто еще одним хищником, умным животным уровня примата. Твое бессознательное подтолкнуло вирус к созданию новой когнитивной модели.

Исаев сделал паузу, потом добавил:

— Можно сказать, что ульи чувствуют потребность. Если зараженных слишком много, обычные формы перестают быть эффективными, нужны управляемые хищники, координирующие охоту. Тогда рождаются прыгуны. А если давления среды еще выше, появляются сверхпрыгуны, потенциальные альфы. Это своего рода механизм эволюционного скачка.

Вадим кивнул медленно, осознавая услышанное.

— Значит, каждый такой, как Дружок, это ответ вируса на перенасыщение?

— Ответ системы на кризис. И чем больше кризис, тем выше вероятность рождения чего-то вроде него… Знаешь, Вадим… Мы тут ломаем головы, называем это вирусом, биоконструктором, эволюционным инструментом. Но мне кажется, мы уже перешли рубеж, где старые термины не работают.

Вадим нахмурился.

— Что за рубеж?

Исаев чуть кивнул в его сторону.

— Появление разумных альф. Пока альфами становились суперпрыгуны с зачатками разума, вирус оставался в границах своего алгоритма. Да, он создавал хищников, выводил новые формы, запускал ульи. Но все это было биологическим автоматизмом. Как у муравьев или термитов — сложная система, но без осознания. Когда появился ты или Скрипач, все изменилось. Вирус впервые получил носителя, который не просто исполняет программу, а понимает ее. Более того, способен сознательно направлять процесс. Это точка биологической сингулярности. Раньше Хронофаг просто пробовал варианты, стихийно. Теперь у него есть проводники — такие, как ты. Альфы-люди. С вашим сознанием, логикой, волей. Вирусная экосистема впервые получила возможность осознавать и корректировать собственный рост. История больше не принадлежит природе. Она принадлежит вам. Все, что дальше, будет зависеть от выбора разумных альф.

— А если мы с тобой ошибаемся? -возразил Вадим. — Что если люди-альфы — всего лишь статистическая аномалия? Отклонение, случайный сбой в большой системе? А настоящий результат не мы, а то, что строит вирус сам.

Исаев прищурился.

— О чем ты, ваше высочество?

— Я говорю про ульи. Несколько раз проверял подземелья. С каждым месяцем они разрастаются, но дело не только в этом. Там появляются новые формы организмов, которых никто раньше не видел. Сами ульи начинают излучать сигналы, и они уже отличаются от привычных. Более сложные, многослойные.

Исаев нахмурился, его пальцы застучали по столешнице.

— Ты хочешь сказать… что ульи эволюционируют сами по себе?

— Именно, может, вирус и не рассчитывал на таких, как я. Может, мы всего лишь побочный продукт. А реальная цель — построить новый сверхразум. Не человека-альфу, а улей-альфу.

Он сделал паузу, прислушиваясь к собственным мыслям, и добавил:

— Иногда, когда я рядом с этими массивами плоти, у меня ощущение… будто они думают. Не так, как мы. Но в них что-то зарождается.

Исаев медленно опустился на стул.

— Мы… рассматривали такую возможность. Но пока нет доказательств.

— Доказательства? — Вадим усмехнулся. — А эти новые формы? А эти сигналы? Ты сам говорил, что мы фиксируем их, но не можем расшифровать.

— Послушай. Я не отрицаю твоих наблюдений. Ульи действительно усложняются, но это еще не значит, что там рождается разум.

— А что же тогда?

— Все та же эволюция. Хронофаг — катализатор. Он дал экосистеме скачок на десятки миллионов лет вперед, но он сам по себе не разумен. У него нет цели, кроме одной — эволюционировать. А эволюция слепа. В ней нет плана, нет предвидения. Есть только случайность, давление среды, смена условий. Прыгуны и сверхпрыгуны появились не потому, что кто-то их задумал. Они были ответом.

— На что? -спросил Вадим.

— На людей, -резко ответил Исаев. — На сопротивление. Подумай, если бы человечество сдалось сразу, если бы хватило бы зомби? Но простые зараженные не могли пробить кордоны, не могли подавить оборону. Тогда ульи пошли по пути ускоренной адаптации. И уже в первые дни в Гонконге появились сверххищники. Это была не стратегия, не замысел, а ответ на давление среды. Вирус учится, но он не думает. Он изменяется, потому что так устроен. И даже если ульи соединятся в сложную сеть, это не гарантирует, что появится разум. Может быть, там будет бесконечно усложняющаяся система, но без самосознания.

Вадим нахмурился.

— Ты уверен?

— Никто не уверен, — Исаев развел руками. — Мы можем предполагать. Но если исходить из принципов эволюции — все, что делает Хронофаг, это подбрасывает кости быстрее, чем это делает природа. Иногда выпадает удачный вариант, иногда тупик. Как зомби, годящиеся лишь на удобрение. А люди видят в этом замысел, хотя чаще всего это просто слепая необходимость.

— И все же… мне кажется, это не просто случайность.

Исаев только покачал головой.

— Может быть. А может, ты просто ищешь смысл там, где его нет.

Глава 18

Момент, где медицина бессильна

Двери лаборатории с глухим скрипом распахнулись, и внутрь внесли троих. Двое держались на ногах с трудом, третий почти повис на носилках, изо рта у него вырывался невнятный стон. Кожа серо-желтая, глаза налиты кровью, движения рваные, словно тело потеряло привычный ритм. Один из тех, что шел сам, то и дело хватался за голову, морщился от боли, шатался, спотыкался о порог.

— Осторожнее, -скомандовал высокий мужчина в белом халате. Он был из полевых медиков, работавших с зараженными на окраинах Петербурга. По голосу слышалось напряжение и усталость. — У них сильное головокружение, зрение поплыло…

Исаев оторвался от работы с компьютером, нахмурился, глядя на пациентов.

— Что стряслось?

Доктор кивнул на троих омег:

— Я сделал все возможные анализы. Никаких вирусов, бактерий, токсинов, ничего не нашел. Но симптомы странные: жар, провалы памяти, нарушения поведения, шаткая походка, расфокусировка взгляда. У этого, -он указал на лежащего на носилках. — Уже выраженное слабоумие, галлюцинации… Точно не лучевая болезнь!

Вадим, стоявший чуть позади, всмотрелся в их лица. В роевом сознании от них шли рваные, спутанные импульсы, будто сеть не могла до конца понять, что с ними происходит. Доктор торопливо продолжил, явно желая оправдаться:

— Я наблюдал похожее на севере, у шатающихся зомби. Десятки особей с теми же нарушениями — медлительные, бессвязные, иногда просто падали и лежали, пока их не порвали на части другие. В нескольких ульях биомасса начала отмирать. Я думал, что это из-за нехватки питательных веществ, влаги… Бывает, ульи чахнут, если плохо подпитываются.

— Почему раньше не обратили внимание? — резко спросил Исаев.

Доктор смущенно отвел взгляд.

— Зараженных первой стадии постоянно что-то мучает. Боли, судороги — это для них норма. Мы воспринимаем их как расходный материал. За всеми ульями не уследить. Но когда симптомы начали проявляться у омег, сперва подумал на лучевую болезнь… а потом я отправился лично все проверить, где фиксировались странные сигналы от роя, посмотрел и мозаика сложилась.

Исаев подошел к ближайшему омеге, заставил его поднять голову. Глаза мутные, взгляд не фиксируется. Он резко оттолкнул подбородок пациента, тот повалился обратно на носилки.