Борьба за господство (СИ) - "Strelok"

Вадим закрыл глаза. Внутри, словно невидимые токи, забурлило роевое сознание — тысячи, десятки тысяч нитей, связывающих его с зараженными по всему городу. Он собрал их в кулак воли и направил приказ:

+Спячка. Всем. Немедленно. Не контактировать с сородичами. Укрыться. Ждать.+

Секунду было гулкое молчание. Потом отклик пошел лавиной. Тысячи голосов, разного тембра — от звериных до почти человеческих. Они приняли команду. В их сознании зазвучал страх, но он сплавился с подчинением.

В дальних районах Петербурга низшие формы начали метаться, искать укрытия. Прыгуны загоняли себя в подвалы, забирались на чердаки, замирали на балках, складывая длинные лапы под себя. Тела замирали, дыхание становилось редким, почти незаметным. Они погружались в гибернацию, словно по щелчку.

И все же вместе с этим прокатилась волна паники. В роевом сознании она ощущалась как гулкий удар в глубине черепа: тысячи существ боялись неизвестного. Они не понимали сути угрозы, но знали: она есть. Страх пронесся по всей сети, от самых примитивных особей до субальф. Исаев, который все это время наблюдал за ним, тихо произнес:

— Хорошо. Послушались. Ты сделал то, что мог. А теперь… только время покажет, прав я или нет.

Вадим молчал, глядя на вскрытые черепа на секционном столе. Внутри роевого сознания еще долго звенел отголосок паники, постепенно затухающий.

Следующие два дня тянулись словно резина. Лаборатория Исаева превратилась в центр наблюдения. Из разных концов Петербурга стекались данные, наблюдения, отчеты, пробы тканей.

Поначалу казалось, что очаги ограничены северной окраиной. Но постепенно картина разрасталась. На карте один за другим появлялись метки: красные точки, означавшие подозрительные случаи.

За сорок восемь часов выявили несколько сотен зараженных с признаками болезни. Даже в гибернации они выдавали себя. Сеть не могла замолчать полностью. Каждый зараженный, даже спящий, продолжал поддавать едва заметные импульсы в общее поле.

У здоровых сигналы были ровные, упорядоченные, как гул улья. У больных же — сбивчивые, разорванные, с пустотами. Словно кто-то вырывал куски из мелодии. Эти искаженные импульсы эхом отзывались в роевом сознании, искажаемым, разорванным фоном.

Таламо-кортикальные транцепторы больных давали сбои. Мозг, разрушенный прионом, терял способность транслировать чистые сигналы. Вместо стройного потока — рваные всплески, напоминающие бред или хриплый кашель.

Ульи тоже реагировали. В нескольких секторах биомасса начала сереть и отмирать. Массы тканей, еще недавно пульсирующие и переливающиеся голубизной, оказывались мертвыми и рыхлыми, словно разложившийся хлебный мякиш. Внутри них прион работал так же безжалостно, как в мозгу зараженных.

Картина становилась все более тревожной. Болезнь не остановилась в локальном очаге. Она расползалась, оставляя за собой серые островки деградации.

Исаев систематизировал данные, чертил карту распространения. Но линии множились, расходились, и к началу третьего дня стало ясно: заражение не остановить простыми мерами. Оно уже глубоко укоренилось…

Пока лаборатория Исаева погружалась в мрачную рутину борьбы с новой болезнью, мир снаружи не замер. Федералы не медлили. Разведка донесла первые слухи о передвижениях еще днем, а к вечеру все стало очевидным. Началось полномасштабное наступление.

С севера ударили авиационные группы. Гул двигателей рвал небо над Карельским перешейком, и вскоре первые удары легли по окраинам Выборга и Приозерска. Огненные столбы поднялись над позициями зараженных, а следом, как волна, пошли механизированные колонны.

Один удар пришел из глубины Финляндии, через Сортавалу федералы двинулись на Петрозаводск, являвшийся, судя по всему, основной целью. Другой через Медвежьегорск, где стальные реки техники катились по старым трассам, методично продавливая сопротивление. По телефону раздался хриплый голос Стасевича:

— Вадим, слушай внимательно. Мы держим оборону, но долго не протянем. У ВССР подавляющее превосходство в артиллерии и авиации. Они выжигают все, боеприпасов не жалеют.

На стой стороне грохотали близкие взрывы.

— И еще, -голос Стасевича сорвался на кашель. — Они пустили в ход химию. Синильная кислота. Часть зараженных дохнет на месте, особенно низшие формы, массовые потери среди ходоков, много пострадавших среди гражданских.

— Мы держим город, -продолжил Стасевич. — Но это ненадолго. Если бы не подкрепления из Великого Новгорода, нас бы уже смели.

Картина становилась очевидной, пока рой изнемогал под ударами прионной болезни, враг ударил в самый уязвимый момент. Вадим помолчал секунду:

— Мы не можем помочь. Здесь в Питере вспышка прионной болезни. Введен тотальный карантин. Наши руки связаны.

— Значит, остаемся одни.

— Не совсем. Я смогу выслать батальон морпехов и небольшую группу ульевых. Это максимум.

— Хоть что-то, -откликнулся Стасевич. — Но если федералы продолжат давить в том же режиме, они нас сомнут.

— Тогда слушай внимательно, -сказал Вадим. — Твоя задача — продержаться двое суток. После этого действуем по основному варианту, ты знаешь какому…

Стасевич понял сразу — речь о переходе к партизанской стратегии. Сделать так, чтобы удержание захваченных территорий давалось федералам слишком дорогой ценой. Преимущество Единства заключалось в слабой зависимости от централизованных поставок топлива, лекарств, боеприпасов, еды. Хронофаг уже наделил зараженных всеми необходимыми инструментами для борьбы и выживания. Последние месяцы Единство в Петрозаводске и окрестностях подготовило множество схронов с оружием, подземных укрытий, нарыло туннелей, обустроило подземные ульи.

— Да.

— Готовься к долгой игре, -сухо отозвался Вадим. — Даже если останетесь без связи.

— Принято, -мрачно отозвался Стасевич.

— Я постараюсь сделать все, чтобы переломить ситуацию, товарищ полковник. Не отчаивайтесь.

— Будь спокоен, товарищ Пророк, мы бывали и в более безвыходных ситуациях. Тогда в Кронштадте было гораздо хуже… Никакой надежды, я, честно признаться, готовился пустить себе пулю в голову.

— Почему не пустил?

— Твое появление на сцене изменило расклады.

Стасевич сидел в командном бункере, но его глаза видели больше, чем могла показать любая карта. Роевое сознание разворачивало перед ним картину полноценную боя: трассы, переполненные военными колоннами. Беспилотники Единства и феи-разведчики передавали в сеть непрерывный поток образов и видеокадров. ВССР нескончаемым потоком гнали на юг массы техники и личного, явно не просто разведка боем. Стасевич сжал зубы. Он не мог остановить лавину, но мог хотя бы ударить.

+Всем группам вдоль трассы. Ждать сигнала.+

Заранее подготовленные стаи зараженных, затаившиеся в лесных посадках и полуразрушенных деревнях, подняли головы. Прыгуны поджимали длинные лапы, развитые замирали под насыпями, ходоки рычали в темноте. Сигнал пошел, и стаи сорвались.

Первые удары пришлись на головные машины колонн. Прыгуны рвали броню, ходоки бросались под колеса, развитые взбирались на крыши, швыряя гранаты и самодельные бомбы. Транспортные магистрали превратились в дороги смерти.

Но радость длилась недолго. Федералы были готовы. Ударил огонь артиллерии. Прикрывавшие с воздуха штурмовые вертолеты, самолеты и дроны начали бить по крупным скоплениям низших вирусных форм, не оставляя от них мокрого места.

Стасевич ощущал, как роевую сеть лихорадило, в ближнем радиусе включились средства РЭБ. Сигналы ТКТ глушились, а на их место шли ложные команды. Прыгуны и развитые дергались, застывали, словно в ступоре, одни сигналы приказывали атаковать, другие — замереть. Одни бросались вперед, другие останавливались и подставляли себя под огонь.

— Подготовились, суки! — выругался Стасевич сквозь зубы, ощущая бессилие. Рой, послушный обычно до фанатизма, теперь напоминал раненое, растерянное животное.

Омеги спасали ситуацию. Их разум так не зависел от роевого мышления, они могли действовать самостоятельно. Они организовывали хитрые засады, жгли бронетехнику, сбивали дроны, вертолеты, корректировали огонь минометов и собственной тяжелой артиллерии, хоть и немногочисленной…