Борьба за господство (СИ) - "Strelok"

— Вирусная экосистема столкнулась с чем-то новым, -пробормотал доктор. — С болезнью. Причем, судя по всему, это косит зараженных.

Вадим почувствовал, как внутри роевого сознания прокатилась волна напряжения. Ужас еще не пробился, но тревога нарастала.

— Болезнью? — Исаев резко повернулся. — Ты сказал, анализы ничего не показали.

— Да, -кивнул доктор. — Ни вирусов, ни бактерий, ни токсинов. Но симптомы усиливаются. Я не понимаю, что это.

— Будем разбираться… Немедленно организуйте доставку трупов зараженных с севера. Мы сделаем вскрытие, посмотрим мозг. Там должно быть объяснение…

Доктор сглотнул, но кивнул.

— Понял.

Вадим смотрел на Исаева. В голосе ученого не было растерянности, только раздражение, смешанное с холодным интересом. Но в глубине роевого сознания Вадим уловил дрожь.

Прошло два часа. В секционном зале лаборатории стоял запах озона и разлагающейся плоти. На металлических столах лежали несколько тел зомби, доставленных с северной окраины. Их кожа поблекла, суставы были вывернуты под странными углами, глаза — мутные, с серыми пятнами на роговице. Исаев надел защитную маску, щелкнул застежкой перчаток и жестом подозвал помощников.

— Начнем с трепанации.

Стальной резак зазвенел, вскрывая черепную коробку первого трупа. Помощник ловко убрал крышку, и Исаев склонился над мягким веществом мозга. Свет операционных ламп выхватывал переливы серого и белого вещества.

— Посмотрите, -произнес он, указывая скальпелем. — Это не похоже на стандартную дегенерацию. Кора истончена, в ткани видны губчатые пустоты.

Помощник осторожно раздвинул мозг зондом.

— Как будто его проели изнутри…

Исаев кивнул.

— Именно.

Следующее тело дало тот же результат: мозг рыхлый, с провалами, словно вся структура превращена в пористую массу. У третьего ситуация оказалась еще хуже, там мозг был деформирован, местами буквально «„расплавлен“».

— Патология одинакова, -сказал Исаев, снимая перчатки и протирая лоб. — Не инфекция в привычном смысле. Не бактерия и не вирус.

Он отобрал пробы тканей, передал ассистентам. Началась серия тестов -спектроскопия, белковые анализы, реактивы на токсические соединения. Машины жужжали, выдавая ряды цифр, но результатов не было: ни возбудителей, ни токсинов.

Вадим спустился в лабораторию ближе к ночи. Свет ламп резал глаза, на столах все еще лежали тела. Исаев стоял у анализатора, мрачный, с отросшей щетиной и покрасневшими глазами.

— Ну? -спросил Вадим.

Исаев медленно повернулся.

— Плохие новости. Это не вирус и не бактерия. Это прионная инфекция.

Вадим нахмурился.

— Херово.

— Да, -сухо кивнул Исаев.- Судя по картине — болезнь Крейтцфельдта-Якоба. Или, если проще, то же самое, что называют коровьим бешенством. Разрушение мозга изнутри.

Вадим почувствовал, как в груди похолодело. В тот же миг через роевое сознание, словно удар, прокатилась липкая волна ужаса. Сотни тысяч существ, связанных с ним, отозвались на этот страх, хотя не знали его источника.

Исаев устало опустился на стул, потирая переносицу. Вадим молча смотрел на него, ожидая объяснений.

— Я уже собрал более полную картину, -заговорил Артур, голос у него был хрипловатым от усталости. — С помощью роевого сознания удалось проследить цепочку случаев. От первых симптомов до полной деградации у зараженных проходит максимум две недели.

— Это слишком быстро. Такие болезни развиваются очень долго.

— Именно. У людей без Хронофага прионные болезни могут вызревать годами, иногда десятилетиями. А здесь — дни. Все ускорено.

Он взял со стола распечатку с кривыми и ткнул пальцем в резкий спад.

— Хронофаг сам виноват. Его вмешательство в обмен веществ делает организм невероятно продуктивным: ускоренное деление клеток, быстрый синтез белков, гибкая перестройка тканей. Это его сила… и слабость. Когда прион попадает в такую систему, он размножается катастрофически быстро. Иммунная система зараженных здесь бессильна. Прион — не вирус, не бактерия, не паразит. Это белок. Собственный белок организма, только свернувшийся неправильно. Иммунитет не видит в нем угрозы. Толерантность. Понимаешь, о чем это говорит?

— Догадываюсь, -кивнул Соколовский.

— Все механизмы защиты, которые Хронофаг дал вашим телам, абсолютно бесполезны. Ни ускоренный регенераторный каскад, ни усиленные макрофаги не распознают прион. Они даже помогают ему, потому что быстрое деление тканей дает ему все новые и новые мишени.

Вадим сжал челюсти.

— И что дальше?

Исаев вздохнул, снова ткнув пальцем в распечатку:

— Дальше п…ед, прошу прощения за мой французский. При первых симптомах — головные боли, шаткая походка, провалы памяти, остается меньше двух недель. Деградация идет стремительно: мозг превращается в губку, личность исчезает, тело перестает координироваться… Судя по импульсам через рой, очаги уже есть в нескольких районах Петербурга. Если не остановить, это может стать новой эпидемией. И куда страшнее, чем сама вспышка Хронофага.

Вадим ощущал, как роевое сознание дрожит, передавая отголоски страха от тысяч зараженных. Страх был липким, вязким, распространялся все дальше, цеплял даже тех, кто ничего не понимал. Исаев поднял глаза.

— Мы столкнулись с тем, что в теории было крайне маловероятно. Но природа нашла дыру в защите. Ты понимаешь, Вадим, это должно было случиться. Рано или поздно. Не существует системы с абсолютной защитой, Хронофаг сделал из нас почти совершенные организмы: ускоренное заживление ран, обновление тканей, даже перестройку генома в реальном времени. Но все это — не броня от всего. Это всего лишь временный баланс…Вот она, дыра. Прион. Не живой, не мертвый. Всего лишь неправильная конфигурация белка. Никакой иммунный рецептор не реагирует. Все наше могущество здесь бесполезно. Вспомни историю. Антибиотики в двадцатом веке считались панацеей. Через десять лет появились устойчивые штаммы. Вирусы — всегда на шаг впереди вакцин. Даже у акул, которые миллионы лет считались образцом эволюционной стабильности, есть паразиты, против которых они бессильны. Эволюция — это война без конца.

Он вздохнул, потерев виски.

— Хронофаг ускорил эту войну. В десять, в сто раз. Он бросает вызов природе и одновременно открывает новые уязвимости. Прионная болезнь именно такой пробой обороны. Случайность, которая оказалась фатальной…

В роевом сознании нарастал гул тревоги, словно тысячи глоток шептали один и тот же вопрос:

+Что будет дальше?+

Исаев повернулся, смотрел прямо ему в глаза.

— Пойми, не бывает вечных победителей. Любая форма жизни, любая экосистема рано или поздно встречает то, что способно ее уничтожить. У нас просто был иллюзорный запас прочности. И вот пришел момент, когда природа сказала: «„Хватит“».

Вадим сжал челюсти, в голосе проскользнула злость:

— Умно говоришь. Только что толку? Мне твоя философия не нужна. Скажи, что делать, умник?

Исаев опустил руки, развел их в стороны. Впервые в его голосе прозвучала растерянность:

— А вот этого я не знаю. Самое страшное сейчас — мы не понимаем путь заражения. Есть две версии. Первая: это локальный фактор. Какой-то конкретный улей, в который встроился человек с аномальными белками. Его клетки стали частью биомассы, и вместе с ними в сеть проник прион. Улей начал распространять дефектные белки по всем своим веткам.

Он замолчал на секунду, потом продолжил:

— Вторая, хуже. Возможно, это результат мутации самого Хронофага. Если какая-то линия вируса начала производить искаженные белки, это значит, что каждая новая клетка, зараженная этим штаммом, уже потенциальный носитель прионов. Тогда речь может идти не о десятках особей, а о тысячах. Может быть, уже полгорода заражено.

— Твои рекомендации? -коротко спросил он.

Исаев поднял глаза, и в них впервые мелькнуло что-то вроде усталого отчаяния.

— Единственный выход — карантин. Дождаться, пока все больные не вымрут. Иначе никак. Никакого употребления питательной слизи из ульев. Ни капли. Только нормальная еда со складов, из теплиц. Все, что связано с биомассой, под запретом. Иначе прион продолжит распространяться. И еще… ты должен отдать приказ всем развитым. Ходокам, развитым, прыгунам. Пусть погрузятся в спячку. Минимизировать контакты, никаких скоплений. Чем меньше они будут взаимодействовать друг с другом, тем меньше шанс передачи.