Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович

Кожаный шнурок получился почти черным, но с желтыми необычайными прожилками. Пах вовсе не проклятым львом, а чем-то травяным, наверное, в специальном настое вымочили. Но что-то зверское, дикое в этой тонкой полоске кожи бесспорно, сохранялось. Хотя и смягчалось камешком, не очень ярким, темноватым, прохладным, как проточная вода. Прекрасное своей простотой и надежностью украшение. Как и,… как и Холмы.

О будущем думать было нельзя. Это отвлекало. Только настоящее, только походная тропа и назначенное место встречи…

«Торговые проводники», как скромно именовали себя горные контрабандисты, от неприятных сюрпризов воздержались. Возможно, повлияла судьба льва, напавшего на группу в зарослях можжевельника и живо уделанного тремя армейскими копьями, но в большей степени остановила очевидная бессмысленность ограбления — у господ фенрихов заведомо ничего не имелось, кроме помятых кирас и потрепанного оружия, малопригодного к перепродаже. В общем, на протяжении всего пути торговые проводники проявляли благоразумное дружелюбие и даже охотно попробовали львиный шнельклопс. Пограничные пикеты путники обошли благополучно, после чего расстались с проводниками. Понятно, контрабандисты напоследок попытались сманить лам, но бывалые Брек и Чернонос лишь презрительно поплевали в сторону гудящего из кустов «манка». Фенрихи посмеялись:

— Забавные, наивные людишки. Сманивать боевых ламов этими деревенскими фокусами? — Вольц закатил глаза. — Эх, всегда бы так. К сожалению, нас ждут менее приятные знакомства.

Это было верно. Пограничный форт «Норд-1», где, как известно, сначала стреляют, а потом смотрят: кто это там на прицел попался, рейдовики оставили за спиной. Но пора было проявляться официально и оформлять окончание крайне затянувшегося рейда.

— План наш небезупречен, — вздохнул Верн. — Но раз ничего лучше не придумалось, придется следовать ему. Поворотные моменты и сигналы мы помним?

— Не волнуйся, дружище. Мы еще не настолько отупели в славных безмятежных Холмах, способны кое-что запомнить на тактическом уровне, — заверил Вольц. — Но я предполагаю, что дело пойдет непредсказуемо. Впрочем, ты прекрасный импровизатор, так что, скорее всего, все события повернутся только к лучшему.

— Меня волнует только одно! — возвестил Фетте. — Если меня будут бить в зубы — это пойдет им на пользу или наоборот?

— С такими зубами ты до двадцати лет все равно не доживешь, — успокоил Верн. — Они слишком вызывающе торчат. Всё равно придется менять на новые. Если выбьют, сэкономишь за зубодере.

— Вставлять дорого. Это же гауптманское жалование нужно, не меньше. Значит, через год-полтора поменяю, — оптимистично прикинул Фетте.

Дорога между фортами оказалась вполне приличной, но безлюдной. Даже дозоры не попадались. Друзья дважды ночевали на пустующих постах, нагло сжигая запасы заготовленных армейских дров — холодно у перевалов было просто зверски.

— Службу тут несут посредственно, это никуда не годится! — негодовал начальник штаба. — Погоды отвратительные. Линию границы необходимо сдвигать. Эти посты не дают нашей армии никаких стратегических преимуществ, единственное здешнее достоинство — львиная вырезка не протухает.

— Уже серьезный плюс, — сказал Верн, кидая мясо на сковороду. — Стены добротные, дверь крепкая, бойницы узкие. Вот она — наша знаменитая дойч-надежность! Но могли бы чего-то сладкого на ужин оставлять. В горах без сахара нельзя.

Это была последняя спокойная ночевка с ламами и спокойным сном. На следующий день, ближе к полудню рейдовиков встретил конный патруль.

…— Но где это вообще? — спросил командовавший гарнизоном лейтенант, рассматривая затрепанную карту рейда. — Не хотите же вы сказать, что прошли столько километров по горам и холмам, кишащими дикими тресго?

— Именно это я вам и объясняю, — сварливо заявил Вольц. — Тут у вас официальные формулировки уставных докладов изменились, что ли? Слухи о концентрации воинских соединений тресго по вышеуказанным направлениям сильно преувеличены. По большей части это пустынная местность. Хищники зверствуют, деревни вымирают. Собственно, мы выбирали самый безлюдный маршрут, точно следуя приказу «в столкновения с противником по возможности не вступать». Оригинал приказа перед вами, слегка подпортился, но вполне читаем.

— Вижу. Но все-таки это чертовски далеко. Разве возможны подобные рейды? — лейтенант, заменявший уехавшего начальника гарнизона, пребывал в очевидной растерянности и закономерных подозрениях.

— Нас забрасывали морем, — сказал Верн. — Всё сказанное легко проверяется, личные офицерские номера названы, надеюсь, вы доложите и проверкой займутся в штабе. Оружие и снаряжение у нас изъяли, мы никуда не торопимся. Подождем, отдохнем. Но прошу позаботиться о наших ламах.

— И о нашем питании! — немедля добавил Фетте. — Можете подозревать в нас злодейски замаскированных тресго или иные колдовские наваждения, но кормить обязаны!

— Да, параграф «восемь-точка-два» комендантской и жандармской службы — «временно задержанные военнослужащие подлежат постановке на продуктовое довольствие на общих основаниях, исключая сладкое и праздничные блюда» — процитировал Вольц.

— Это безусловно. И куска штруделя мне для вас не жалко, все же вы офицеры, хотя мне раньше и не приходилось встречать фенрихов,– насупленно заявил лейтенант. — Но все же, согласитесь, ваш рассказ звучит довольно странно.

— Еще бы! Сами не верим, что живы! — радостно заверил Фетте. — О, нам есть что порассказать…

Ужин оказался вполне сносен, сон на солдатских тюфяках тоже приемлем. Верн попросил отвести его к ламам, это разрешили. Ламы были в порядке, но тоже пребывали в неком замешательстве — заново привыкать к цивилизованной жизни, армейскому загону и корму было довольно странно.

Утром началось. Прибыл конвой, возглавляемый унтерштурмом-СС. Задержанных немедля вытолкали во двор:

— В фургон, живо!

Вольц хотел отдать честь вышедшему во двор гарнизонному лейтенанту, тут же получил по локтю эфесом палаша:

— Никаких разговоров! В фургон, подлые дезертиры!

Шедший замыкающим Фетте получил пинок в филейную часть, окованная дверь фургона с грохотом захлопнулась за задержанными.

— Всё, как мы и предполагали, — философски заметил Вольц, потирая ушибленную руку в почти полной темноте тюремного экипажа. — ЭсЭс никогда не меняются.

— А кое-кто спорил и указывал на теоретическую возможность неспешного юридического разбирательства без всяких поджопников, — ехидно заметил Фетте.

— Можете не верить, но по складу характера я оптимист, — заявил начальник штаба. — Хотя это не только необоснованно, но и незаконно.

Друзья засмеялись, в будку фургона немедля бухнули чем-то тяжелым:

— Молчать!

В фургоне было довольно холодно, безвинные рейдовики начали мерзнуть, но к полудню все стало ровно наоборот: солнце нагрело окованную крышу, духота невыносимая. Вольц попытался требовать положенной санитарной остановки и принятия пищи, но ему даже не ответили.

Везли на юг, друзья пошептались, предполагая, что курс взят прямо на столицу. Но это было маловероятно — далековато, без остановок только бездыханные тела задержанных и довезут, да и то в весьма плохом подследственном состоянии.

С этим тоже угадали. Ближе к вечеру случилась остановка. Разрешили выйти, нормально облегчиться. Фургон стоял у обычного армейского дорожного поста, но солдаты отсюда были временно изгнаны — торчали у загона для лам, старательно отворачиваясь от происходящего. У укрепленного здания поста ждали верховые лошади и еще один фургон.

— Видимо, это пересадка, — прошептал Вольц, застегивая штаны.

— Не разговаривать! — немедленно и бессмысленно заорал один из конвоиров, нацеливая «курц-курц».