Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович

— Что, патроны очень хорошие? Так на львов сходи, постреляй, — посоветовал Фетте и хрюкнул, схлопотав рукоятью «курца» промеж лопаток.

Задержанных передали другому конвою: четверо типов, все одинаково безликие, в штатском, но у каждого из-под камзола торчит кобура с «курцем». Вышел их старший — тоже в гражданском костюме, со скучным узким лицом. Начал, сверяясь с записями в папке, сличать-рассматривать выстроенных в ряд задержанных.

— Господин офицер, я командир рейдового отряда обер-фенрих Халлт. Мы не совершали никаких преступлений. Настоятельно прошу и требую относиться к нам с должным уважением, — сказал Верн.

Узколицый кивнул и жестом показал — «поверните голову».

— Это относительно недавнее, — пояснил Верн, демонстрируя шрам и подпорченное ухо.

— Вижу, — изволил прервать молчание «геставец». — Благодарю за добровольную помощь в даче показаний. Прошу в фургон, господа фенрихи. И будьте любезны подставить руки. Наручники — это формальность неприятная, но стандартная и необходимая.

— Господин офицер безопасности, на каком основании вы действуете? — многозначительно поинтересовался Вольц. — Если мы совершили должностной проступок, нами должен заниматься военный трибунал.

Узколицый улыбнулся:

— О проступках я ничего не говорил. Но у меня есть четкая инструкция по конвоированию лиц, подозреваемых в государственной измене и шпионаже. Дружище Вольц, вы намерены оказать сопротивление конвою?

Вольца передернуло — любимое словечко сейчас произвело совсем иное впечатление. Может не сдержаться и в морду дать суровый начальник штаба.

Верн с тревогой косился на друга.

— Никакого сопротивления, — сухо заверил Вольц. — Мы абсолютно невиновны и я верю в справедливость суда Эстерштайна.

— Прекрасно, надевайте «браслеты» и вперед! — «геставец» указал на фургон.

…— Здесь поуютнее, сразу видно — обжито, — проворчал Вольц, озирая внутреннюю обстановку фургона.

— Да, лавки удобнее, — согласился Верн, пытаясь привыкнуть к тяжелым наручникам.

— Мне не понравился этот урод, — едва слышно прошептал Фетте. — Смотрел как на покойников. Похоже, все уже решено.

— Что ж, их план против нашего плана, — шепнул Верн. — Давайте до конца оставаться в рамках приличий. В конце концов, мы армейские офицеры, это обязывает.

— Несомненно! — заверил Вольц, разглядывая наручники и морщась. — Тем более обыскивали нас без всякого усердия, исключительно для проформы. Что с одной стороны хорошо. Но с другой — отвратительнейшее ощущение! Я говорил тебе, Фетте, нет у них в «гесте» красивых фрау. А не помешало бы. Обыск боевого офицера не должен быть формальностью, это редкое, ответственное событие. А они как подходят к этому моменту⁈ Ужасное разгильдяйство, просто позор!

Фургон катил довольно быстро, экипаж был отличный, рессорный. Энергично стучали подковы верховых лошадей. В этом смысле отлажено все у «гесты», приятно слышать. Отреагировали на редкость оперативно: всего-то десять-двенадцать часов прошло, как объявились остатки рейдовиков. Напрасно начальник штаба ругается — сохранился кое-где в фатерлянде истинный дойч-порядок. Жаль, не там где надо он сохранился.

Впрочем, в строгом порядке «гесты» имелись и плюсы. Через равные промежутки времени следовали остановки, давался отдых лошадям и конвою, краткая прогулка для задержанных, вода для питья, половинка лепешки с весьма недурным ломтем мяса. Явная привилегия, Верн точно знал, что «геста» чаще практикует совершенно иное обращение с арестованными. Вот наручники были крайне неудобны, натирали.

На очередной остановке сменили лошадей, но подконвойных здесь не выпускали, даже дверцу-заслонку вентиляционного окошка задраили. То ли для того, чтобы задержанные не видели и не слышали, где произошла остановка, то ли отсекая возможность криков-жалоб задержанных и недоумения местных обитателей.

…И снова дорога, уже ночная, прохладная. Впрочем, господам офицерам было не привыкать — мирно спали, сбившись в кучку на одной лавке. «Вполне приемлемо, бывали ночлеги и похуже» — справедливо отметил начальник штаба.

На рассвете, на дежурной остановке, задержанные получили очередные полу-лепешки. Верн отметил признаки близкой цивилизации: дорога уже приличная, скорее всего это Нордри-бан, вокруг не горы, а предгорья, дымком домашнего очага откуда-то несет. Все же в Хамбур везут, видимо, в центральную тюрьму «гесты». Это плохой, видимо, худший из вариантов. Не хотелось бы о таком думать.

Но, должно быть через час или чуть меньше, конвой свернул с отличной имперской дороги. Колеса загремели по каменистым осыпям, но кучер правил уверенно — явно знал маршрут. Несколько крутых подъемов, и фургон остановился.

Дверь распахнулась:

— Выходи!

Задержанные спрыгнули под прицелами «курц-курцев».

Фургон стоял на краю обрывистого склона, рядом с заброшенной шахтой — обложенный расшатанной старой кладкой провал зиял в пяти шагах. Все было понятно.

Кучер, кряхтя и разминая спину, привязывал лошадей у коновязи. Узколицый «геставец», тоже со стволом в руках, сказал:

— Господа, я уверен, что имею дело с умными людьми. Не доставляйте нам и себе лишних неприятностей. Мои люди прекрасно стреляют, никто из вас не почувствует настоящей боли.

— Это незаконно! — мрачно сказал Вольц. — На каком основании?

«Геставец» поморщился:

— Слушайте, фенрих, вас очень точно характеризуют — вы страшный педант. Хотите формальностей, пожалуйста.

Узколицый открыл аккуратную кожаную папку и зачитал:

— «Решение Имперского суда. За измену фатерлянду, преступный сговор и предательство интересов Эстерштайна, господин обер-фенрих Халлт личный номер… господа фенрихи… личные номера… приговариваются к смертной казни путем повешения. Учитывая смягчающие обстоятельства, экзекуция методом повешения заменена расстрелом. Члены высшего суда… подписи… личная подпись Канцлера… дата… переданное верно, подпись…».

— Взглянуть дайте, — потребовал Вольц. — Что значит «переданное верно»?

— Послушайте, Вольц, каждому занудству должны быть границы. Тут не рынок, вас не собираются мелочно обманывать, — улыбнулся «геставец». — Давайте поскорее заканчивать.

— А последнее желание⁈ — возмутился Фетте.

— Это допустимо. Но тут вам не гаштет, пива, баб не требуйте. Шнапса тоже нет. Выбор более прозаичен: пуля в затылок или в лоб? — пояснил любезный «геставец».

— Это не принципиально, — сказал Верн. — Мы солдаты — откуда прилетит, оттуда прилетит. Но я хотел бы помолиться.

— Искренне верующий? — удивился узколицый. — А вот это про вас в деле не указано.

— Плохо работаете, упускаете. Впрочем, это, видимо, не ваша ошибка. Вот — подержите передо мной — Верн начал доставать из-за верха остатков сорочки шнурок с бусиной-камешком, но наручники мешали.

— Это что за ерунда? Что-то дикарское?– с некоторым любопытством уточнил узколицый.

— Культ Чистого Ручья, там добрые богини, — сумрачно пояснил Верн опускаясь на колени. — Помогите снять, зацепилась же, да еще наручники. Сейчас я…

Любознательный «геставец» шагнул к коленопреклоненному офицеру. Вряд ли он намеревался гуманно помочь одичавшему рейдовику обратить последнюю молитву к неведомому божеству, скорее, собирался отобрать и приобщить к протоколу казни странный амулет. Но это было уже неважно. Верн, наконец, втиснул скованные ладони под рубашку и нащупал рукоять…

…далее пошло без задержек. Почти заслоненный приблизившимся «геставцем» от остальных конвоиров, Верн выдернул пистолетик. Узколицый, нужно отдать должное, среагировал мгновенно — его колено пошло вверх, метя в лицо коварному обер-фенриху. Но Верн дожидаться не стал и от души боднул противника, угодив, так сказать, «чуть ниже живота, чуть выше бедер». Удар макушки, привыкшей носить тяжесть шлема, мгновенно согнул узколицего — конечно, удар был отнюдь не разительным, но дал лишнее мгновение…