В Россию с любовью (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич

Бум! А теперь кулаком. Лениво так, еле прикасаясь. Но с соответствующей фигурой на конце удара, от которой меня откинуло вбок на пол. Как голова не оторвалась — загадка.

— Слабак! Ничтожество! И это ТЫ заявил о каких-то правах? Это Ты что-то там смеешь требовать и в чём-то стыдить?

Удар ногой по рёбрам. Перешла к классике, мразина! Я завыл — а что ещё делать?

— Ты и правда решил, что знаешь этот мир и эту жизнь? — меся меня, занималась нравоучением она. — Ты и правда решил, что можешь судить всех? Судить общество? Говорить, что в нём хорошо, а что плохо устроено?

Новый удар. Без фигур, а потому с её небольшим весом приемлемый. Но всё равно неприятный.

— Червь, осуждающий или не осуждающий рыбака! Понятная аналогия?

И снова по рёбрам.

— Да хватит тебе! — Машка освободилась и опять кинулась наперерез, и даже дошло до рукопашной, подарив мне мгновения без избиения… Но последовало две сильных вспышки, и моя защитница в очередной раз отлетела в противоположный угол.

— Смирись, братец! — нависла Женя, вернувшись к моей персоне. — Просто смирись. Прими свою участь. Я не знаю, как бы вела себя, родись беспомощным членоносцем. Но я та, кто есть — вершина творения! А ты должен принять себя, принять свой статус.

— Своё бесправие! — Попробовал я подняться — руки болели и не слушались.

— Да, своё бесправие, — весело усмехнулась она. — Вы, мужчины, должны брать другим. Умом. Хитростью. Где надо — подхалимажем. Где надо — ублажением. У тебя шершавый язычок? Маш, он у него шершавый? Не пробовала? Да плевать! Вот им тебе и надо работать! Где-то говоря слова лести, поливая спутниц и избранниц мёдом, а где-то им же доставляя медовые удовольствия. Это — поле твоей деятельности, а не махание руками и ногами в спарринге в попытке что-то доказать! И не бессмысленное бегание вдоль кремлёвских стен… Разве только для поддержания здоровья. Вот где твой фронт работ, где ты должен учиться! И ты должен быть бесконечно благодарен тем, кто тебя защищает! Когда-то это будет жена, но в данный момент это мы. Признай, что был не прав! Изъяви благодарность за науку! Ну?

Я фыркнул, за что получил туфлёй в живот (успел встать на четвереньки), и, учитывая, что этот удар был с фигурой, пришлось отлететь на метр. А там тоже фаянсовые осколки и щепки от стола. Завыл. Больно! Но ещё больше, чем боль в отбитом и порезанном кровоточащем теле давило абсолютное, тотальное бессилие!

— Ты жалок, Александр. Просто жалок. — Она и не думала нервничать и повышать голос, и это давило бы сильнее, чем если бы избивала на эмоциях. — Тебе же говорят, ты не будешь сильным. Ты не сможешь разговаривать с женщинами на равных. Покорись! Прими судьбу! Ради себя и своего будущего! Ну же!

Я молчал.

— А для начала произнеси: «Евгения, я благодарен тебе за всё, что ты для меня сделала!»

— Пошла ты… А-а-а-ай!

Это больно. Она вывернула мне руку, приподняв, дав встать, а после посадив на карачки буквой «зю» с рукой, выгнутой под таким углом, что сустав затрещал. Вот-вот и сломает!

— Ах ты ж су-у-у-у…! — Пусти, бо-ольно!

— Покорись судьбе, Саша, — ровным голосом давила она. — Покорись, бл#дь! Хватит ерепениться и что-то из себя строить! Ты всего лишь членоносец, но ты АЖ членоносец! Вас не так много, чтобы вами разбрасываться — в этом твоя сила и спасение! Ну же?

— Пошла-а-а… Сука розовая! А-а-а-а!

Дёрнула. Сильно. Хруст. Может даже сустав выбила — ибо стало ОЧЕНЬ больно, даже потемнело в глазах.

— Неправильный ответ! Правильный: «Сестрёнка, спасибо за то, что меня защищаешь!» Ну же? Говори, и закончим этот урок! Быстро!

Снова дёрнула. И опять Машка предприняла атаку. Закономерно огребла — Женька ей расквасила нос, но отвлеклась от меня. И тут я попытался ударить второй рукой. Глупость, конечно — что я ей сделаю? И, разумеется, не сделал.

— А-а-а-а-а! — Она вывернула кисть второй руки, которой пытался ударить, под большим углом. В глазах пошли красные пятна, я понял, ещё чуть и сломает руку нахрен, а я грохнусь от болевого шока

— Не смей! Он музыкант, не калечь его руки! Отпусти руки! — раздалось сбоку.

Крик Машки отрезвил её, и привёл в чувство меня.

— Да, конечно. Извини, братишка. — Женя отпустила, и даже погладила меня по головке. После чего дала такую пощёчину, что я опять отлетел на пол. Не так больно, слава богу за это, но дико обидно. И так окровавленное лицо нестерпимо горело.

— Мы остановились на том, что ты должен принять свою судьбу, — размеренным шагом подошла эта ведьма. — Повторяй: «Я принимаю судьбу!» Ну? «Я больше не буду перечить женщинам!» Да, Саша, и, пообещав, правда не будешь. Даже если они не правы. И не будешь лезть в их жизнь с единственно верным авторитетным мнением — ибо оно никому не сдалось.

Я молчал.

Бу-ум! Она снова начала воспитывать ногами, без магии, видно, после последнего крика боясь и вправду покалечить. Но мне и этого хватало.

— Карменсита хорошая девочка, Саша. — Бум! — Она отнюдь не ведьма, и ненавидит их идеологию. — Бум. — Но и она — горячий южный персик. — Бум. — Который задаст тебе жару! — Бум! — Если накосячишь хоть в малом. — Бу-ум! Бу-ум! Бум!

Я выл, но «про себя», стиснув зубы, пытаясь отползать, но куда я уползу?

— Ты или будешь жить по правилам, без юношеских понтов, или не будешь жить никак, братик. — Бум. — Не я плохая в этой истории, отнюдь. — Бу-ум! — Я и правда, как старшая сестра, желаю тебе добра. — Бу-ум! — И мне искренне жаль, что иначе до тебя не доходит.

Сделала паузу, передохнула — устала «воспитывать».

— Я сейчас серьёзно, мне совершенно не нравится, что пришлось так делать. Пожалуйста, не пытай меня! Я не какая-то салемская шлюха, которой нравится унижать и подчинять! Я просто хочу тебе добра. Просто прими этот мир и себя в нём, и закончим с этим.

Я молчал.

— Я серьёзно. Я не злая. Вставай, Саш. Скажи, что должен, и вставай — пошли в медблок и к Ксюше — она быстрее залечит.

Я приподнялся. На четвереньки — как смог. Кровь не то, что хлестала, но я был весь в ней, и это ерунда. Пара порезов да расквашенные губы — просто смотрится зловеще. Отбитое тело, снова превращённое в синяк — тоже неприятно, но и тут не страшно, жить буду. Ибо била Женя не сильно, любя. Рука с, возможно, выбитым суставом? Доктора вправят, а Ксюша залечит. Она, как понял, и не такое может, а когда вырастет — пипец какой станет. Но бессилие… Кажется только теперь, на третий месяц нахождения здесь, я, наконец, осознал, почему он ушёл.

«Они любят тебя. Им будет плохо без тебя».

Ибо да, и правда любят. Это не ложь, отнюдь.

«Если такой умный — иди вместо меня сам. Посмотрим, как справишься…»

Вот почему! Потому, что ЭТО — сестринская любовь и забота. Как же тогда выглядит нелюбовь? Как же тогда выглядят массачусетские хипповские коммуны?

— Повторяй! — взяла меня Женя за шкирку и немного приподняла. — Я — мужчина!

— Я — мужчина… — произнёс я, а рука в этот момент нащупала металлическую вилку, лежавшую рядом с коленом. Женя была поглощена процессом воспитания и не заметила этого.

— Я должен подчиняться своим женщинам.

— Я должен подчиняться своим женщинам… — прилежно проговорил я, усыпляя бдительность.

— Вначале — матери и сёстрам.

— Матери и сёстрам!..

— А после жене и её роду.

— А после жене и её роду…

— Молодец, Александр! Можешь же, когда хочешь! — Она меня отпустила, и я воспользовался моментом и грохнулся рядом на пол, немного разворачиваясь — чтобы под руку было ударить. — А теперь обещание: «Я, Александр Годунов!»

— Я, Александр Годунов…

— Торжественно обещаю!

— Торжественно обещаю!..

— Слушаться своих сестёр!

— Слушаться сестёр и носить их на руках, — самостоятельно, вложив в голос всю оставшуюся иронию, продолжил я. — Делать им расслабляющий массаж ступней, ног, спины, а персонально своей средней сестре Евгении — делать кунилингус по первому её требованию, ибо не виноват, что она — извращенская натура и возбуждается от таких мыслей, особенно когда Ани рядом нет.