Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович

…Вот теперь стало совсем нехорошо. Оттого, что начало сходиться.

Анн застонала….

Канцлер — он отдельно. О нем даже сплетен не ходит. Он как бы сам по себе, без рода и связей, поскольку… Чего там — бог он. Опять же не официально, а по умолчанию. Всегда был, и всегда будет. Существовал еще до основания Эстерштайна, переживет еще и эту страну…. Нет, это опасная тема. Поскольку нормальные люди столько не живут, это же вполне очевидно. Бог он или демон, лично медицинен-сестре абсолютно безразлично, поскольку видела Канцлера она за всю жизнь раз шесть, да и то очень издалека. Но раз он столько лет существует, следовательно, у него есть родственники, Пусть о них и категорически не принято говорить. Что теперь, по вдумчивому осмыслению, кажется немного странным. Собственно, почему о них не упоминают-то?

Да и черт с ними, сдери им всем башку да в рыночный сортир зашвырни! Она-то кто? Внучка? Правнучка? Один чертов цизель и знает, как у таких богов с репродуктивной функцией. А вдруг она и то, и другое, да у Канцлера на нее имеются дальнейшие интимно просчитанные планы? А тут курсанты берут и спасают эту красавицу? И в чем преступление-то? Наградить же должны?

Анн осознала, что догадаться не сможет. Возможно, серебрянноволосую курицу спасли как-то неправильно, а возможно, людям неполноценной крови вообще нельзя знать о ее существовании. Мальчишкам крепко не повезло. Собственно, красотка об этом знает, отсюда и вся ее суета и подачки. Тварь неблагодарная.

Нет, тварь благодарная. Что намного хуже, поскольку…

Медицинен-сестра поняла, что безотрывно смотрит на чайник и при этом ей больно. Поскольку изо всех сил вцепилась в собственные волосы. Нужно успокоиться. И начать заново по порядку.

Мальчишки спасли курицу. Курица им благодарна, просила, чтоб оставили в живых. Пыталась помочь тайно. Деньги и эта штука, которая якобы пистолет — вот они. Курица — весьма важная птица. Её обязаны охранять. Она ускользнула от охраны и лишних глаз — ну, ей так кажется — и приехала сюда. Возможно, цель визита осталась тайной для ее кучера и тех прислужников, кто там еще был в карете. Допустим. Сам визит — тайна ничтожная, цена ей один пфенниг, все, кто заинтересуются, узнают, отследят и придут. Следовательно…

Следовательно, Анн обречена. Мальчишки еще могут выкрутиться — они почти офицеры, нужны фатерланду, да согрешили необдуманно, открыто и прилюдно. Это даже древний Канцлер должен понимать и учитывать. Возможно, у Верна остается шанс. Но Анн — конец.

Анн очень любила сына. Вот этот новый дом, и даже Холмы — пустяки. Сын — это сын. За такую драгоценность можно пожертвовать жизнью. Но вот в этой — башку ей сдери! — безжалостной ситуации, нет же никакой жертвы. От Анн вообще не зависит — останется ли в живых сын. Не будут ей предлагать сделок и обменов. Зачем? Она ведь всё равно расскажет «гесте» что знает, а потом исчезнет. С такой тайной нечего даже и надеяться на свободу. Тут даже не поймешь в чем секрет, а гарантированно сгинешь. Поскольку это изначально чужая тайна. Да еще и умирать придется крайне болезненно.

Как работают коллеги из «гесты», медицинен-сестра прекрасно знала. Как-то приходилось сталкиваться в Дойч-клинике, да и позже. Они же коллеги без всяких кавычек, просто цель их работы с клиентом противоположна. Кто-то облегчает боль и старается вернуть здоровье, а кто-то строго наоборот. Эстерштайн — великая страна, ей нужны разные специалисты. Но когда понимаешь, «что и как» с тобой будут делать, страшнее становится втройне.

Ой, сучка серебренноволосая, да что ж она приперлась? Неужели не понимала, что на смерть обрекает⁈ Думала, что всесильна, привыкла к слугам угодливым и услужливым, кобылка балованная? Или она наоборот? Намеренно хотела, чтоб Анн сгинула? Но зачем⁈

Анн подскочила и сдернула с вешалки шаль. Уходить! Бросать все и бежать! Немедленно! Или будет поздно! Куда угодно бежать. Хоть львам в пасть, это куда получше пыточной «гесты».

Она схватила сумку, швырнула в нее лепешку, мешки с деньгами, сверток (оставлять бесполезно, только лишние вопросы будут задавать). Задула лампу, «ударку» в рукав, теперь выглянуть, проверить, юркнуть в дверь, далее за домами, неслышной темной мышью…

Поздно, приближалась тень — закрытая повозка, вот на ходу спрыгнул человек, деловитой рысцой устремился за дом. Замершей от ужаса Анн показалось, что снаружи стоит полнейшая тишина — люди и лошади «гесты» чудились бесплотными и беззвучными призраками.

Нет, отчетливо фыркнула лошадь. Анн панически закрутилась на месте — всё, попалась. Теперь о виселице в Судебном Углу остается только мечтать.

Шансик, крошечный, меньше цизеля, но медицинен-сестра и сама невелика. Вдруг не заметят? Анн чисто инстинктивно, вообще не думая, мягко отодвинула засов и метнулась к лестнице. Только бы не заскрипели ступени, незваные гости уже рядом. Чувствуя себя жутко неуклюжей (еще сумка эта проклятая!) взлетела наверх. Чердак, хоть и называй его гордо «мезонином», был крошечен, Анн замерла, присев рядом с люком.

В дверь коротко, властно стукнули:

— Открывайте, это «геста»! Открыть немедленно!

Снаружи кто-то невнятно шепнул. Скрипнула, открываясь, дверь.

— Странно, и правда отперто. Неужели сбежала? — пробормотал тот же властный бас. — Эй, фрау Драй-Фир?

Внизу топали, деловито переговаривались. Анн бесшумно опустила крышку люка, отрезая себе последние надежды. Всё кончено — ищут именно ее, она не отозвалась, что уже само по себе серьезное преступление. Оставалось только молиться. Девушка встала на колени, прижалась лбом к полу. В богов она, как и все урожденные феаки, верила, но не особо пламенно. Как говорили в Холмах, «бог не лев — из кустов не прыгнет». Так что с молитвами не сложилось, не помнились они.

Внизу отчетливо выругались, кто-то сообщил «очаг еще тлеет, совсем недавно смылась», потом оглушительно заскрипели ступени лестницы наверх. «Отожрался, палач вонючий, сейчас лестницу мне проломит» с ненавистью подумала Анн, умом понимая, что дом уже не ее, о дорогих, пусть и дряхлых, деревяшках жалеть глупо, но все равно жалея.

Люк распахнулся. Анн слышала тяжелое дыхание в считанных сантиметрах от себя — геставец действительно вонял, темным пивом и давно не стиранным, пропотевшим камзолом. Озирался. От преступницы его заслонял лишь поднятый чердачный люк, скорчившаяся на коленях медицинен-сестра была прикрыта в самый минимум, причем замерла почти вплотную, такого «геставец» не ждал, в дальние углы смотрел.

— Ну и дыра, — оглушительно пробурчал шпик, с опаской поглядывая на низкую кровлю.

Вылезет или нет?

Мужчина тяжело шагнул вниз, заново заскрипели несчастные ступени, бухнулся-вернулся на место люк.

Анн не шевельнулась, лишь по щекам струились слезы. Так страшно ей никогда не было. Но теперь, наверное, всегда будет. Пусть и спас отлично изученный чердак и люк, только это последняя утешительная случайность.

…Что-то слышать она оказалась способна через минуту или две. Внизу совещались. Было понятно, что ловкая фрау Драй-Фир ускользнула, видимо, «сразу после визита». Анн узнала, что у нее есть богатый покровитель, «дом-то сам собой не купится», и что «медицинские шлюхи — виртуозки, такие фокусы знают, куда там ксанам-неряхам». Ладно, хоть что-то хорошее в столь недобрый вечер о себе услышишь. Обсудив насущное, шпики разделились: один собрался ехать докладывать «господину бригадфюру», двое оставались в засаде.

…— До утра точно не вернется, что она, совсем дура, чтоб во тьме у Хеллиша шнырять.

— Приказано взять немедля. Сейчас придется всех ее клиентов трясти, так что считайте, что вы здесь на отдыхе остаетесь. Всё Столичное Управление работает. И как мы эту медицинен-сестру раньше просмотрели? Она же явно подозрительная.

Самокритичный старший «геставец» отправился к экипажу. Застучали копыта упряжки — вот совершенно не призрачные, реальные эти шпики. Даже иногда их обмануть можно, пусть и временно.

Анн утирала капающие с носа слезы, старалась дышать ровно и медленно, прижавшись ухом к щели люка, слушала.