* * *
Время в тюрьме тянулось медленно и невыносимо. Медленно, потому что беспокоила рана, и было совершенно нечем отвлечься: блокнот лежал в кармане, но держать перо повреждённой рукой не получалось. А невыносимо, потому что в соседней камере, отделённой только решёткой, сидел мэр. И постоянно бубнил.
— Ты ничего не докажешь…
— … сам напал. Жаль, магию не использовал, я бы тебя засадил на максимальный слок…
— Моя лепутация должна быть безуплечной, тогда Сандлу выпустят под получительство…
— И вообще, ты не выглядишь постладавшим…
Одежда Хантли, и правда, была почти в безупречном порядке. Если, конечно, не считать ободранного рукава рубашки и подпалин на жилете, которые простые бытовые заклинания восстановить не могли.
Рука тоже выглядела лучше, но по ощущениям состояние ухудшилось. То ли Эрнет что-то напутал в заклинаниях из-за боли, то ли изначально не следовало лезть в область, от которой был так далёк. Споткнувшись об эту мысль, он тут вспомнил, что извиниться перед Амелией с самого утра не сможет — выйти из тюрьмы получится не раньше девяти, когда на работу придёт начальник отделения.
Пульсирующая боль в ладони не давала думать ни о чём другом, а тело периодически прошивала дрожь — признак того, что собственные заклинания плохо справлялись с лечением, и что магическое истощение не за горами.
— Хантли, эй, Хантли. — Мэр приблизился к решётке и схватился за прутья. Синяк под его глазом радовал всеми оттенками фиолетового. — Ответь что-нибудь…
Эрнет не отреагировал. Только подавил вздох и прикрыл глаза, но это, конечно, не спасло.
— Я, плавда, не хотел. Не нужна мне твоя Ковальд, мне Сандлу вылучать надо. Зачем мне лишние плоблемы? Не собилался я ничего жечь, только хотел напугать змею дымом велды — кобаллы не пеленосят этот запах, слазу сбегают. А тут ты со своими углозами… Я и взолвался. Алтефакт ещё с бала в калмане был, чтобы запугать как следует твою бестолковую гадалку. Сам не знаю, зачем кинул, словно мной кто-то длугой уплавлял. Велишь мне, Хантли?
Эрнет промолчал, хотя руки непроизвольно сжались в кулаки — правую снова прострелило болью. То, что мэр действовал в состоянии аффекта, было очевидно. Или не аффекта, а дезориентации на почве нервного срыва — без разницы. Это его действия если и оправдывало, то только отчасти. Но сомнений не было, что стоит Гудису Пансу оказаться на свободе, как он тут же побежит к целителю за справкой о временном помешательстве.
Мысли тут же соскользнули на то, что действия самого Эрнета по отношению к Амелии тоже было никак не оправдать. Да он и не хотел. Нахождение в тюрьме вдруг показалось вполне логичным и заслуженным.
— Забилай свою Ковальд и пловаливате из моего голода. Хочешь, я за тебя у импелатола поплошу? Тебе гадалка, мне Сандла. И никто не в накладе…
— Нет, — коротко ответил Хантли и взмолился всем богам разом, чтобы кто-нибудь пришёл и заткнул мэра. От этих разговоров уже давно болела голова. Или это тоже было из-за истощения?
— Она умлёт в тюльме, Хантли! Имей совесть!
Эрнет снова ничего не ответил, оставив при себе мысли, что сама Сандра вряд ли беспокоилась о благополучии и комфорте четы Шейронских, когда похищала их. Или о безопасности Лейралии, когда вчера запустила в неё заклинанием.
То ли боги услышали, то ли Гудис Панс, наконец, понял, что ничего не добьётся, но попытки достучаться до Эрнета прекратил. Длилось это, к сожалению, недолго — до прихода дежурного.
В девять утра дверь, ведущая в административную часть тюрьмы, открылась, впустив жандарма с протоколами. И мэр снова воспрянул духом.
— Да вы вообще знаете, кто я такой? — спросил он, встав с койки. Даже костюм отряхнул, хотя тому это никак не могло помочь.
— Конечно, знаю, господин мэр. Весь город в курсе, что вас ночью задержали. В утреннем «Вестнике» написали.
— Так выпусти меня! И запиши, что я не виноват!
— Не положено, — коротко ответил жандарм и принялся заполнять бумаги.
Потянулся бесконечный допрос. Кто, кого, в какое время, при каких обстоятельствах. Эрнет отвечал коротко, а иногда и вовсе терял нить рассуждений, возвращаясь к разговору, только когда задавали прямой вопрос. Это, конечно, дало мэру возможность выставить Хантли зачинщиком, но проще было согласиться и ускорить процесс, чтобы потом вернуться в жандармерию со всеми бумагами и записью разговора с бала, чем ещё несколько часов просидеть в тюрьме, рассказывая, как всё было на самом деле.
— То есть вы признаёте, что первым ударили господина Панса? — второй или третий раз спросил дежурный.
— Да. И с удовольствием повторю при случае.
— Видите, он мне угложает. Посадите его…
— Мы всё учтём, господин Панс.
— Учтите!
— Учтём.
Мэр снова принялся убеждать дежурного побыстрее его отпустить. Их голоса сливались в монотонный шум, прерываемый отдельными более резкими возгласами Панса. И когда, наконец, жандарм предложил подписать бумаги и отправиться на выход, Эрнет выдохнул с таким облегчением, словно его ещё раз помиловал император, отменив казнь. Хотя, пожалуй, казнь была предпочтительнее вынужденного соседства с мэром. К счастью, тот уже ушёл.
— Господин Хантли, вам надо будет заплатить штраф, потом можете быть свободны. — Дежурный протянул бланк и перо, а Эрнет неловко взял его левой рукой и поставил росчерк, стараясь сделать всё максимально ровно. — После уплаты штрафа зайдёте к лекарю, а потом свободны, — уточнил порядок действий жандарм, заметив уловку. — Это в конце коридора.
— Мне не требуется лекарь. — Хантли мотнул головой. Ему вообще ничего не требовалось — только выйти, наконец, из этого здания. Но все как будто сговорились против него.
— Тогда не смогу вас отпустить. Это обязательная процедура при наличии травм. Так что без осмотра вы отсюда не выйдете.
— Я понял, — ничего не оставалось, кроме как согласиться. И надеяться, что лекарь тут выполняет свою работу спустя рукава.
Эрнет взял бланк и отправился платить штраф. Радовало то, что все документы и деньги были с собой, а значит, хотя бы тут никаких задержек не предвиделось. Штраф, осмотр, а потом он дойдёт, наконец, до Амелии. До того, как она покинет город!
Но не тут-то было.
* * *
Пожилой лекарь в форменной белой одежде посмотрел на руку и ультимативно заявил:
— Надо резать.
— Да я в порядке! — не выдержал Хантли. Хотелось кричать из-за бесконечных проволочек, и удерживало от этого только понимание, что крики никак не помогут. Скорее наоборот: всё будет длиться ещё дольше. Вот только куда было деть ощущение упущенного времени, которое всё сильнее и сильнее нарастало внутри. Словно песок ускользал сквозь пальцы, и удержать его не получалось. — Не надо ничего резать, — выдохнув, как можно спокойнее сказал Эрнет.
— Да, конечно, вам виднее, я же всего лишь лекарь, а вы журналист и прекрасно разбираетесь в чужой профессии, — пробубнил под нос целитель, достал из шкафчика скальпель и протёр его спиртом.
Эрнет зарычал. Нет, жизнь — или боги — определённо над ним насмехались. И издевались. И наказывали за самонадеянность и отношение к Амелии. Оставалось только мысленно взвыть, что он всё понял, и смириться с происходящим.
— Я недостаточно хорошо разбираюсь в вашей профессии, но я спешу. — Хантли сел на предложенный стул и положил правую руку на стол перед лекарем. — И поскольку я у вас практически в заложниках, то не вижу смысла спорить. Но не могли бы вы сделать всё побыстрее.
— Спешите. Вот не спешили бы, не стали бы лечить глубокую рану заклинанием поверхностного восстановления кожных покровов.
Взмах скальпелем Эрнет не заметил. И даже ничего в первые секунды не почувствовал, но кровь брызнула так, что попала на одежду и ему, и лекарю.
— На кладбище вы спешите, похоже. Сутки-двое… неправильно сросшиеся ткани, да над таким сильным ожогом… Буду чистить, терпите. И обезболить нельзя, в ране какие-то посторонние магические шумы.
