— Мы должны поднять на ноги всю империю! — гремел седой военачальник.
— Слишком шумно, — холодно парировал Цан Синь, и в его голосе была не только забота о репутации, но и ревность. Ревность дикая, иррациональная. Он не хотел, чтобы какие-то грубые солдаты нашли её первыми. Он должен найти её. Только он. — Поиски будут тихими, как полёт совы. Я лично буду контролировать каждый шаг.
Он был не охотником, а ревнивым влюблённым, который под видом преследования отводил от неё настоящую опасность. Каждый приказ был двойной игрой: создать видимость активности и в то же время запутать следы.
Вечером, отправив последнего советника, Цан Синь оставался один. Он подходил к окну, смотрящему на север. Лицо, днём непроницаемое, искажалось гримасой тоски. Он представлял себе не её поимку, а их встречу. Он — не как император, а как простой человек. Он находит её не в дворце, а в каком-нибудь постоялом дворе. Видит её удивлённые глаза. И говорит… говорит то, что не смел сказать, пока между ними стояли церемонии и сотни лет традиций.
«Лань, — говорил он ветру в окошко. — Я не ищу тебя, чтобы вернуть. Я ищу тебя, чтобы… чтобы быть с тобой».
Но вместо ответа ветра он слышал за спиной почтительный кашель главного евнуха:
— Ваше Величество, пора готовиться к ночному аудиту счетов провинции Шуйсян.
Цан Синь отворачивался от окна. Его лицо снова становилось маской. Но внутри бушевала буря страсти, смешанной с имперской волей. И он дал себе клятву: рано или поздно эта буря вырвется наружу. И тогда он сбросит с себя эти золочёные оковы, чтобы найти свою беглянку не как подданную, а как женщину, укравшую сердце у самого Сына Неба.
* * *
В тронном зале императорского дворца царила гробовая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем водяных часов. Цан Синь восседал на троне, стараясь придать своему лицу выражение невозмутимой строгости. Прошёл уже месяц. Месяц мучительного ожидания, замаскированного под государственные заботы.
Перед ним, совершив безупречный церемониальный поклон, замерла Цзинь Сэ. Её лисья сущность тщательно скрывалась под обликом изящной придворной дамы в шелках, но кончик пушистого рыжего хвоста от нервного напряжения всё же выдавал себя, непроизвольно подрагивая за складками платья.
— Ваше Величество, — начала она голосом, сладким как мёд, но с заметной дрожью. — Я исполнила ваш приказ. Обыскала Аньцюань вдоль и поперёк. Обшарила каждый постоялый двор, от самых богатых до тех, где клопы составляют половину посадочного места. Облетела все храмы, включая заброшенные часовни, где молятся только пауки. Обследовала все лачуги, амбары и даже винные погреба.
Она сделала паузу, собираясь с духом. Цан Синь не проронил ни слова, но его пальцы, лежавшие на подлокотнике трона, слегка побелели.
— Я говорила с уличными торговцами, банщиками, бродячими актёрами и даже… с местными воришками, — продолжала Цзинь Сэ, опуская глаза. — Никто. Никто не видел трёх знатных дам. Или трёх странных юношей. Это словно они сквозь землю провалились.
Воздух в зале стал густым и тяжёлым, как свинец. Цан Синь медленно выдохнул, и в его глазах мелькнуло что-то опасное — не гнев императора, а ярость влюблённого юнца, чью надежду топчут ногами.
Цзинь Сэ почувствовала это и поспешила добавить, запинаясь:
— Но… есть одна деталь, Ваше Величество. Совершенно незначительная, вероятно, не стоящая вашего внимания…
— Говори, — его голос прозвучал тихо, но с такой силой, что Цзинь Сэ чуть не подпрыгнула.
— В городе есть одно заведение… Дом вдохновения «Шуя». Так вот… там недавно появились три новые девушки. — Лиса залпом выпалила информацию, словно горькое лекарство. — Одна из них — виртуозная исполнительница на цине. Говорят, её музыка заставляет плакать даже самых чёрствых мужей. Вторая… декламирует стихи. С таким жаром, что клиенты забывают о вине.
Она замолчала, в очередной раз пожалев, что связалась с этим поручением.
— И… третья? — медленно спросил Цан Синь. Его сердце начало биться с бешеной скоростью.
— Третья… — Цзинь Сэ сглотнула. — Её называют «северной красавицей». Говорят, у неё глаза цвета льда, и она… исполняет некие диковинные танцы под барабаны. Чужестранка. Из снежных регионов.
«Глаза цвета льда…»
День свадьбы. У зорчатая стена из самого чистого льда перед Сяо Вэй, созданная Тан Лань чтобы защитить служанку… и её голубые глаза в тот момент. Это она…
Сердце Цан Синя ёкнуло от узнавания. Это была она! Никакая чужестранка не могла иметь такие глаза. Только она.
«Северная красавица… с ледяными глазами… в 'Шую»…
Но следом за облегчением пришла волна ярости, такой белой и горячей, что ему показалось, будто закипает воздух в лёгких. «Шую». Публичный дом! Его Лань, теперь танцует перед толпой пьяных простолюдинов! Она, чья душа была чище горного источника, опустилась до этого!
Ярость поднялась в нём такая, что кровь ударила в виски. Он вскочил с трона, его лицо исказила гримаса гнева и жгучей, ревнивой боли.
— КАК ОНА СМЕЕТ⁈ — его голос громыхнул под сводами зала, заставив содрогнуться даже стражников у дверей. — КАК ОНИ СМЕЮТ⁈ Принцессы императорской крови… в этом… этом…!
Цзинь Сэ отпрянула в ужасе, прижимая уши. Она была уверена, что сейчас её казнят на месте.
Но гнев так же быстро сменился ледяной, стальной решимостью. Он сжал кулаки, его взгляд стал острым, как клинок.
— Цзинь Сэ. Готовь мои самые простые, ничем не примечательные одежды. И самую быструю лошадь. Сегодня же ночью.
— Ваше Величество? Куда? — прошептала она.
— Я еду в Аньцюань, — прошипел он. — Инкогнито. И я лично вытащу их оттуда. Особенно… её.
* * *
Ван Широнг, облачённый в новые, но уже успевшие ему поднадоесть, одеждах начальника императорской стражи, пытался придать своей позе соответствующую случаю значительность. Однако это плохо удавалось, поскольку напротив него, склонив голову в почтительном, но исполненном непередаваемого обаяния поклоне, стояла Сяо Вэй.
Из бывшей служанки опальной принцессы она превратилась в старшую служанку дворца, и новый статус придал её фигурке удивительную грацию. В руках она держала свиток со списком запасов ладана, но казалось, что это не учётная бумага, а лирическое стихотворение, посвящённое именно ему.
— Итак, господин начальник стражи, — говорила Сяо Вэй, глядя куда-то в район его правого плеча, — запасы ладана сорта «Осенняя луна» необходимо пополнить до конца недели. И… и фонари в саду трещат на ветру. Это может быть… опасно.
— Да, наверняка, — кивал Ван Широнг, глядя куда-то в район её левой шпильки. Его мозг, обычно занятый тактикой охраны периметра и расстановкой караулов, сейчас пытался расшифровать, означает ли её беспокойство о фонарях профессиональную ответственность или тонкую заботу о его спокойствии. — Я… э-э-э… распоряжусь. Немедленно. Самолично проверю крепления.
— О, нет необходимости утруждать себя, господин Ван Широнг! — вспыхнула Сяо Вэй. — Я могу поручить это младшим служанкам! Просто… я подумала, вам следует знать.
— Мне следует знать, — с важностью повторил Ван Широнг, чувствуя, как глупая улыбка пытается пробиться на его лицо. Он подавил её суровым кашлем. — Ваша бдительность Сяо Вэй… очень… очень похвальна.
Они стояли в счастливом, неловком молчании, полном невысказанных чувств и дурацких улыбок, которые прятали где можно и нельзя. В этот самый момент по коридору, согнувшись под грузом пачки потрёпанных свитков и в костюме чиновника столь низкого ранга, что его, казалось, шили из старого занавеса, промаршировал какой-то человек.
Ван Широнг, поглощённый созерцанием завитка волос на щеке Сяо Вэй, лишь краем глаза отметил мелькающую фигуру и мысленно постановил: «Мелкая сошка. Из канцелярии. Не интересно.»
Но «мелкая сошка» внезапно остановилась прямо перед ними. Он откашлялся не своим, нарочито писклявым голосом:
