На лице Мэйлинь, озарённом лунным светом, медленно расползлась улыбка. Улыбка хищная, мстительная и по-настоящему сестринская.
— О… — выдохнула она с почти чувственным удовольствием. — Это по-нашему. Идём.
* * *
На следующее утро дом Шуи потряс звук, от которого, казалось, задрожали даже красные фонари у входа. Это был не просто крик. Это был вопль, в котором смешались ужас, ярость и душевная боль, — звук, достойный оперной дивы, внезапно обнаружившей, что её заменили на безголосую жабу.
Его источником была комната Нияо.
Фэн Ранья, чей сон был крепче императорской печати, появилась на пороге через мгновение, заспанная, но уже собранная. То, что она увидела, заставило её застыть, как вкопанную. Нияо, в одном исподнем, стояла перед зеркалом и смотрела на своё отражение с таким выражением, будто видела призрак собственной безвременной кончины. Вместо её гордости — длинных, ухоженных волос, которые она холила и лелеяла, — на голове красовалось нечто бесформенное и жалкое. Это была не стрижка, а акт вандализма: торчащие клочья, неровные прядки, местами проглядывала кожа. Словно над её головой поработал не парикмахер, а стая озлобленных овец.
— ОНИ! — завопила Нияо, тыча дрожащим пальцем в сторону коридора, где жили новенькие. — ЭТИ ПРОКЛЯТЫЕ ВЫСКОЧКИ! ЭТО ИХ РУК ДЕЛО! ВАНЬЮЭ И ЕЁ НЕМЫЕ ПОДРУЖКИ!
Ранья, не двигаясь с места, окинула комнату пронзительным взглядом опытного следователя. Её глаза заметили идеально чистые, поблёскивающие ножницы, аккуратно лежащие на прикроватном столике, будто их только что вымыли и натёрли до блеска. Затем её взгляд вернулся к истеричной Нияо и её новой, скандальной причёске. Уголки губ Раньи дрогнули, и в её глазах мелькнула быстрая, как молния, тень глубокого, безмолвного удовлетворения. Она слишком долго терпела зазнайство Нияо.
— Успокойся, дитя моё, — сказала Ранья голосом, в котором сочувствие искусно смешивалось с железной строгостью. — Никаких доказательств нет. Выглядит так, будто кто-то опасный проник с улицы. Пока не отрастёт, будешь носить парик. У меня есть один очень достойный.
В этот момент в дверях появились три пары глаз. Лань и Мэйлинь, разбуженные криком, пришли посмотреть на результаты своего ночного творчества. Увидев «шедевр» на голове Нияо, Мэйлинь заткнула рот ладонью, но её плечи затряслись с такой силой, что казалось, вот-вот оторвутся. Лань, обычно невозмутимая, стояла с каменным лицом, но её щёки неестественно надулись, а губы подрагивали, будто она с огромным трудом удерживала внутри вулкан смеха.
Сяофэн, выглянувшая из-за их спин, всё сразу поняла. Она метнула взгляд на разгромную причёску Нияо, потом на трясущихся от сдерживаемого хохота сестёр, и её глаза округлились от ужаса. «Матушки мои, что вы натворили⁈» — кричал её безмолвный взгляд. Она попыталась встать перед ними, заслонив их собой, как наседка, пытающаяся спрятать двух непутёвых цыплят, явно уличенных в порче огорода.
Фэн Ранья перевела взгляд с рыдающей Нияо на эту немую сцену. Она увидела виноватое лицо Сяофэн, надутые щёки Лань и трясущуюся как осиновый лист Мэйлинь. И тут она не выдержала. Её собственная, обычно безупречно сдержанная улыбка, дрогнула и поползла вверх. Она быстро прикрыла рот веером, сделав вид, что поправляет макияж, но хитрые искорки в её глазах выдавали её с головой.
— Н-ну… — выдавила она, кашлянув в веер и изображая серьёзность. — Как я и сказала… страшный, опасный злодей… должно быть, проник… Видимо, с очень специфическим чувством юмора. Янь, принеси госпоже Нияо её лучший парик и ромашковый чай для успокоения нервов!
Нияо продолжала голосить, три сестры ретировались. Как только дверь закрылась, сдержанный хохот, похожий на клокотание кипящего котла, наконец вырвался наружу. Месть была не только сладкой, но и до неприличия смешной.
Глава 87
Дни в Шуе текли медленно и тихо. Лань, чья роль «северной дикарки» часто сводилась к молчаливому наблюдению, выполняла одну из своих немых обязанностей — разносила чай для особо важных гостей в отдельных кабинетах.
Неся на лакированном подносе фарфоровый чайник и пиалы, она бесшумно скользила по коридору. Из-за полуприкрытой двери одного из кабинетов доносились приглушённые голоса. Лань уже было приготовилась постучать, но её внимание привлекли обронённые фразы. Она замерла в тени, сделав вид, что поправляет складку на скатерти подноса.
— … и ведь правда, не ожидал я от него такого, — говорил один голос, густой и основательный. — Молодой, неопытный, все думали, советники на уши сядут. Ан нет!
— Ах, Ли, я вам скажу больше! — подхватил второй, более оживлённый. — После всех лет застоя при старом Тан Цзяньюе… прости, Небо, помянуть дурным словом покойного императора… но ведь правда! Тот только о своих садах да охотах думал! А казна пустела!
Сердце Лань ёкнуло. Она затаила дыхание, прижавшись к прохладной стене. Они говорили об отце. О том, о чём во дворце боялись даже шептаться.
— Именно! — поддержал первый чиновник, и в его голосе слышалось неподдельное восхищение. — А этот, Цан Синь… Взял да и первым указом велел провести ревизию в самых заброшенных провинциях! Не в столице, где всё и так лоснится, а там, где люди с земли кормятся!
— И деньги выделил! — воскликнул второй, и Лань услышала, как он с энтузиазмом стучит пальцами по столу. — Не на дворцы, а на дороги! На ирригационные каналы! Мой родной уезд Цинхэ — глухомань страшная — уже получил средства на починку дамбы. А то каждую весну половодье сносит полдеревни! Старики плачут, благословляют нового Сына Неба!
Лань стояла, не двигаясь. Эти слова были для неё как чистая вода после долгой жажды. Она слышала не просто похвалы. Она слышала свидетельства дел. Настоящих, нужных людям дел. Тот самый ее стражник, которого она помнила скорее тихим и задумчивым, теперь правил империей. И правил так, как, возможно, мечтал когда-то втайне и он сам.
— Характер в нём чувствуется, — продолжал разговор первый чиновник. — Не спешит, но твёрд. Не кичится, но и советников мудрых слушает, и своё мнение имеет. Совсем не похож на своего предшественника, прости Господи.
— Да уж, небо и земля! — вздохнул второй. — Тот только и умел, что налоги драть да пиры закатывать. А этот… этот работает. Словно понимает, что трон — это не привилегия, а тяжкая ноша.
В этот момент из зала донёсся смех, и Лань вздрогнула, поняв, что простояла здесь слишком долго. Она поспешно, но всё так же бесшумно, вошла в кабинет, опустив голову и расставляя пиалы. Чиновники, два немолодых, респектабельных мужа, на мгновение замолчали, увидев её, а затем продолжили беседу уже на отвлечённые темы.
Но Лань уже всё слышала. Унося пустой поднос, она чувствовала странное тепло в груди. Страх за будущее никуда не делся, но к нему добавилась капля надежды. Мир за стенами Шуя не рушился. Его, возможно, собирали заново. И собирал его человек, которому суждено бало стать Владыкой демонов. А что если она уже изменила прошлое и исправила ошибки Тан лань. Может он не станет Владыкой? Эта мысль была её маленькой, тайной радостью в сумраке нависшей над ними угрозы.
* * *
Идиллия в Шуе длилась недолго. После истории с волосами Нияо воцарилось хрупкое перемирие, но вскоре его сменила куда более серьёзная и серая туча.
Однажды вечером, когда зал только начал наполняться гостями, а музыканты настраивали инструменты, дверь распахнулась с такой силой, что удар о стену отозвался гулким эхом. Вместо ожидаемого богатого купца в проёме возникли трое. Они не были похожи на ценителей искусств. Их одежда была грубой, взгляды — колючими и блуждающими, а позы кричали о намерении испортить всем настроение.
Главарь, широкоплечий мужчина со шрамом через бровь, прошёл вперёд, бесцеремонно оглядывая богатый интерьер с видом собственника.
— Хозяйку Ранью сюда, — бросил он голосом, привыкшим командовать.
