Атака тыкв. Ведьма и кот против (СИ) - Туле Афина

В холле стояли столы с угощением, и тыквы первыми делом отправились разбираться именно с ними, под вопли ужаса Черниля о том, чтобы они не смели трогать ванильный пудинг. Но тыквы не собирались трогать ванильный пудинг, они просто смели все со столов превратив щедрое застолье и красивое убранство в жалкую шутку.

— Это не голод, — сказала я вслух, хотя это было очевидно. Тыквы не ели, они намеренно наводили беспорядок и портили все на своем пути.

— Такими темпами мы тут оголодаем, — философски заметил Черниль.Он видимо либо забыл о своем намерении собирать вещи либо передумал.

— Главное, чтобы они не добрались до библиотеки, иначе мы просто с тобой никогда не расплатимся, шепотом проговорила я, — очень надеясь, что тыквы не услышат и не примут это как совет к действию.

Но видимо меня услышали, или же эти рыжие монстры обладали даром телепатия. Я не знала точно, но оранжевая волна разделилась: половина поползла на левое крыло, к лабораториям, другая щедро разлилась направо, к библиотеке. Ещё десяток хохотушек остался в холле, чтобы дразнить хор, который, не умея сдаваться, упорно продолжал тянуть «Песнь Памяти Предков», превращая очевидный разгром в торжественный марш.

— Надо закрыть лаборатории и спасать библиотеку, — тихо сказала я, молясь о том, чтобы учителя пришли на помощь как можно быстрее. Все же у них есть опыт побольше моего и компетенция. Потому что от учеников, как я заметила толку было категорически мало. Первокурсники впадали в истерику, а старшекурсники завязывли схватку, которую почти сразу же позорно проигрывали. В проходах было тесно: тыквы умели становиться шире, чем были, если им требовалось занять пространство, и уже через пару метров нас окружила вязкая жаркая толчея. Я едва не споткнулась о то, что на первый взгляд показалось лужей, а на второй — оказалось аккуратно растёкшимся по полу свечным воском с рисунком, напоминающим… карту академии?

— Нам кранты! — многозначительно суммировал Черниль. — Самое время рвать когти!

В лабораторном корпусе начался настоящий бедлам. Фонари бактериями расселились по столам, «надули» спиртовки так, что у них выросли смешные огненные хохолки, и стали нюхать склянки, сталкивая их крышечками: этот настой им явно не нравился (они шмыгали светом и отталкивали его боком), а вот к той бурой бутылке с подписью «смесь для омовений» прижались теснее, как коты к тёплой печке. Староста-ассистент влетел в кабинет и, не разобравшись, дёрнул за красный шнур тревоги — раздался резкий звон, тыквы замерли на секунду, а потом дружно ответили громким треском семечек, и звон позорно сдался, потеряв тон.

Я же буквлаьно похолодела от одной мысли, что будет, если эти мерзкие тыквы достанут хотя бы одно из заготовленных зелий для боевого факультета. Мы же этого просто не переживем!

Староста ассистент видимо подумал о том же, а потому активировал защищающуюся сеть на шкафу и вовремя, потому что тыквы ринулись именно туда.

— Держите оборону! Скоро прибудет подмога! — я тщетно попыталась приободрить ассистента покидая лаборатории. И вовсе не потому что я была жестокой и не хотела помогать, просто я понимала, что начнется едва эти безобразные тыквы попадут в библиотеку. Это же будет просто конец свет как минимум!

Слева раздался вой библиотечного колокольчика. Мы с котом срезали угол через запасной коридор и выскочили к дубовой двери с резьбой. Библиотекарша стояла на табурете и пыталась зашторить витраж, а под ней три тыквенные головы, словно сговорившись, катались туда-сюда и выбирали момент, чтобы вежливо стукнуть по ножке табурета, сдвигая его на полдюйма. Ещё парочка увлечённо выдувала горячим дыханием пыль из толстой книги «Свод поминальных формул», и каждая новая вылетевшая пылинка заставляла их урчать и чесать коронкой страницу, как будто они хотели… ее съесть. Выглядело это откровенно жутко.

— Стой! — крикнула библиотекарша, и тыквы вежливо остановились. А потом, не менее вежливо, продолжили.

— Они просто издеваются! — суммировал кот и я была готова с ним согласиться, вот только мне это нисколько не помогало и не облегчало.

Вой библиотечного колокольчика стих, и почти сразу из девичьего корпуса взвился такой визг, что у меня уши свернулись в трубочку. Только не общежитие. Я сорвалась с места, Черниль — чёрная молния — рядом.

Первые головы выкатились на лестницу и дружно стукнули коронками о нижнюю ступень. Ковролин вздулся волной, превратился в трамплин — и понеслось: одна тыква — в потолок, вторая — в стену, третья — прямо в стопку свежевыстиранных простыней. В воздухе запахло лавандой, косметикой и катастрофой.

— Стоять! По одному, без прыжков! — рявкнула я как староста.

Они послушались ровно на вдох. Потом захихикали семечками и поплыли дальше, распихивая тапочки и заглядывая в приоткрытые двери.

— План? — выдохнул Черниль.

— Перекрываем проход, — решила я. — Стена!

Учебная защитная плёнка вспыхнула и тут же зашипела: третья же голова продавила её боком, как тесто сито. Плёнка сдулась, а оранжевый мячик демонстративно прокатился мне между сапог.

— План «Соль», — подсказал кот.

В буфетной я рассыпала по порогу две белые полосы. Передний ряд замялся… и свистнул мелких. Три крошки-тыквенки, в кулак каждая, дружно сгребли соль в сторону, как кот наполнитель, и махнули взрослым: проезд открыт. Взрослые не заставили себя ждать.

На втором этаже сквозняк превратил коридор в верёвочный парк: занавески — в флаги, ленточки — в дорожные ленты. Пара тыкв взобралась на карниз и, как акробаты, прокатилась до конца, срывая расписания пар. От расписаний осталась красивая бумажная метель.

Третий коридор — узкий, обвешанный сушилками. И, конечно, туда ломанулась самая игривая свора. Мои полосатые носки дрогнули на верхней перекладине; коротышка-тыква боднула стойку — и пошёл снег из носков. Я успела вцепиться в любимую пару зубами.

— Мирра, вот это мотивация, — уважительно протянул Черниль.

— Инстинкт! — процедила я сквозь зубы. — Держи дверь!

Мы ставили баррикады из сушилок и табуреток. Бесполезно: тыквы перетекали под, над и сбоку. Две мелкие закрутили бельевую верёвку до звона, отпустили — и катапультировали сразу пяток голов в комнату старосты.

Староста стояла над своими ведомостями как над алтарём. Через три секунды на алтаре уже катались тыквы: одна крутила стул, другая тыкала носом чернильницу, третья пером выводила идеальные круги. Черниль взвыл:

— Это же ужас какой-то!

Мы выволокли его, пока журнал не превратился в абстракционизм. На четвёртом, у младших, начался карнавал: первокурсницы пытались завязать ленточки на коронках покладистых тыквенных голов. Те терпели, но совсем не долго, после вежливо отпихивали жаром и жуткими завываниями. Я сорвалась:

— По комнатам! Двери закрыть! Коврики поднять! Не кормить!

— А чем их кормят? — искренне спросили из-под косы.

— Ничем! — хором мы с котом.

Двери хлопнули, но оранжевая армия перешла в низкий старт: сплющилась до пола и поползла под щелями. Полоски света протянулись под дверями, девочки пискнули, двери зашевелились, как живые. Я вцепилась в ручку — она вырывалась, как обиженный гусь.

— Их слишком много, — неожиданно спокойно сказал Черниль. — И они слишком радостны. Радостных не сдвинешь. Надо тянуть время.

— Это наш домт и от него ничего не останется, — упрямо выдохнула я.

И тут шарахнуло паром из прачечной. Пара мелких голов, забравшихся в барабан стиральной машинки, вылетели наружу в простынях — чистые призраки Самайна — и, хохоча, повисли на сушилках. Простыни обвились вокруг дверных ручек и табуреток; никто не упал, но вид был такой, будто мы репетируем фильм ужасов.

— Я иду на переговоры, — мрачно сообщил кот.

— С кем?

— С их совестью.

— У них ее нет! Они же тыквы!

Он вышел вперёд и дал такое басовое «м-р-р-р», что стены дрогнули. Оранжевые головы приподнялись. Две аккуратно сняли простыни и повесили на гвоздик. Одна подкатила ко мне уцелевшие носки — мол, держи. Я почти сказала спасибо, но следующая волна уже шуршала по лестнице. Всё началось заново: визги, смех, шорох семечек, тёплый воск на перилах.