— Я всё это слышал! И, знаете… Всё это враньё!
Хантли тяжело дышал и сжимал мою руку так сильно, что ещё чуть-чуть и стало бы невозможно терпеть. Я видела гнев и горе в его глазах, и эти чувства отражались во мне, хотя и во сто крат меньшем размере. Особенную горечь причиняло то, что произошедшего было не исправить.
Эрнет прикрыл глаза и глубоко вздохнул, справляясь с нахлынувшими эмоциями, провёл рукой по волосам, а потом посмотрел на меня уже без той бури во взгляде, которая напугала меня полминуты назад. И даже невесело улыбнулся.
— А у лорда Хеммерли были проблемы с финансами? — спросила я, хотя и сама ещё не пришла в себя: в горле стоял ком, а дышать было тяжело.
— Он не был разорён — это я бы узнал сразу. Но дела шли не так хорошо, как Филипп хотел представить. Элеонора подошла ему как богатая наследница и талантливый художник. Вот только сестра отказалась продавать картины и учить других своей технике. Поэтому, перестала быть нужна. А на её место муж быстро присмотрел другую перспективную невесту.
— Сестра не говорила вам, что муж от неё требовал?
— Как вы понимаете, мы разошлись не самым лучшим образом, и ни о каком доверии речи не шло. Так что всё это я узнал уже после её смерти.
— Вы сделали больше, чем это было возможно.
Снова подул ветер, осыпая нас цветами, но я только раздражённо отмахнулась от мелькнувших перед лицом белых пятен, так не вовремя вмешавшихся в наш разговор. Но цветы всё сыпались, и я недовольно посмотрела наверх. Кажется, именно сейчас дирхово дерево решило сбросить всё, что распустилось на тяжёлых гроздьях.
— Пойдёмте дальше, — словно прочитал мысли Эрнет, хотя наверняка всё это было ясно написано на моём лице. Зато он улыбнулся. Едва заметно, всего лишь уголком рта, но гнетущая атмосфера пропала, словно нас перенесло из тяжёлого прошлого в привычное настоящее. И ради этой перемены я даже простила неуместный цветочный дождь.
Хантли предложил мне локоть, и мы побрели дальше мимо благоухающих клумб, увитых плющом арок, фонтанчиков, струи которых рассыпались в воздухе мелкими брызгами и рождали небольшие радуги, и прочей романтичной красоты, до которой нам сейчас не было никакого дела.
— Как же вы всё выяснили и добились справедливости?
— Собирал информацию, проверял факты, опрашивал людей. И делал это до тех пор, пока не установил правду…
— То есть делали то, чем занимаетесь сейчас? — Я помимо воли улыбнулась: Эрнет всегда оставался самим собой.
— Можно сказать, это было моё первое расследование. — Он кивнул. — Тогда я столкнулся с тем, что правду не хотят слышать. Что жандармы бывают продажными, что они вынуждены подчиняться противоправным приказам начальства, что это начальство вовсе не хочет восстановления справедливость. Что даже император готов покрывать убийцу, если тот имеет достаточно влияния при дворе и приносит пользу.
Из фонтанов по сторонам вдруг выстрелили струи воды, образовав над нами своеобразную арку. Мелкая взвесь оседала на коже. Над головой Эрнета вспыхнула маленькая радуга, и я на секунду отвлеклась от разговора о преступлении, продажности, императорской опале и борьбе за справедливость. Нет, было совершенно невозможно вести в таком месте серьёзные разговоры! Зачем мы вообще сюда пришли⁈
— Думаю, Рейвенхилльская оранжерея впервые принимает столь недовольную местными красотами особу, — пошутил Хантли, заметив моё выражение лица. Захотелось оправдаться, но я сдержалась, попросив продолжать.
Фонтаны закончились. Мы вошли под тёмную увитую плющом арку, где, наконец, ничего не отвлекало от разговора, кроме искусно подсвеченных мраморных парочек, сплетающихся в страстных объятиях. Но на них я старалась не смотреть. И у меня даже почти получалось.
— В момент, когда показалось, что я проиграл, и убийца Элеоноры избежит наказания, мне открылась сила печатного слова. Я помню, как прочитал статью, где один весьма влиятельный представитель торговой гильдии обвинялся в денежных махинациях. Там не было ни грамма правды, только происки конкурентов, но это подняло такую волну народного возмущения, что казначейство вынуждено было провести полную финансовую проверку. Потом слухи опровергли, но…
Несложно было догадаться о продолжении, но меня всё равно захлестнуло волнение, а сердце тревожно билось, пока Хантли молчал.
— Но я получил в руки оружие. Подумал, если к такому эффекту привело ложное утверждение, то как сильно должна подействовать статья, за которой стоят неопровержимые факты…
— И вы устроились журналистом? — закончила я фразу за Эрнета, но не угадала.
— Что? — Он с недоумением посмотрел на меня. — Нет, конечно. Лорды не работают журналистами, Амелия. Также как и пекарями, посыльными, секретарями и на других подобных должностях.
Я даже подавилась воздухом от такого заявления, но не успела указать на явное логическое противоречие, потому что Хантли продолжил.
— Я пошёл к владельцу «Независимой газеты Брейвиля». Повезло, что Стив, как человек опытный, не дал мне совершить ошибок, которые я бы обязательно совершил. Ещё больше повезло, что он оценил помощь мне выше недовольства императора, а то казнили бы Эрнета Хантли, а не Филиппа Хеммерли.
Я вздрогнула и отвела взгляд от лица журналиста. На казнях я никогда не присутствовала, но обладая живой фантазией, легко представила, как всё могло быть. Перед глазами стояла картина эшафота…
Хотя нет! Перед глазами бесстыдно целовались внезапно оживлённые магией статуи, да ещё и постепенно обнажались. Я дёрнулась от неожиданности и толкнула Эрнета, который проследил за моим взглядом и смущённо кашлянул.
— Тут всё организовано для романтических свиданий, а не для разговоров о смерти. Простите, Амелия, если хотите, закончим эту беседу.
— Ни в коем случае! — И пусть только попробует не закончить рассказ! — Так о каких ошибках вы говорите? — с трудом вспомнила я, на чём он остановился. — Неужели недостаточно просто рассказать правду?
Хантли молчал, разглядывая происходящее в зелёных нишах, и мне даже пришлось толкнуть его в плечо, чтобы вернуть к истории. Мы устремились дальше по тропинке, но каждый из нас нет-нет, да и кидал взгляд на предающиеся непотребствам скульптуры.
— Я тоже так думал. Но даже если бы мою историю напечатали со всеми фактами, её бы быстро опровергли или заставили людей забыть об этом другими громкими новостями.
— Но ваши слова про проверку в торговой гильдии…
— Людям всегда интереснее то, что касается непосредственно их, например, деньги, налоги, личная выгода — всё это задевает за живое. Заинтересовать чужой трагедией куда как сложнее, и смерть чьей-то сестры мало кого действительно трогает.
— И как же вы поступили?
— Это была долгая и упорная работа. Стив Акридж — владелец и главный редактор тогда ещё небольшой газеты — показал, как постепенно, кусочек за кусочком, надо открывать людям правду. Рождать в них гнев на систему, медленно подогревать возмущение, направлять его туда, куда надо. Как это ни печально, но до судьбы Элеоноры дело было только мне, до тех пор, пока Стив не сделал из неё символ. Несчастную неотмщенную жертву, убитую мужем. Он развернул историю так, что стало очевидно, как безнаказанно действует знать. Убедил, что с каждым может произойти подобная трагедия, и виновные не понесут наказаний, и что только все вместе горожане что-то исправят.
От этих слов меня разобрала дрожь. Я отпустила локоть Хантли и обняла себя за плечи. Неужели действительно есть подобная сила? В простой газете, которую я читаю по утрам?
— Вы замёрзли, Амелия? Странно, тут скорее жарко, чем прохладно. Давайте сядем.
Эрнет обнял меня за плечи и подвёл к стоящей в тени скамейке, которую сама я не заметила. Мы сели, но он продолжил меня обнимать. Внутри всё замерло и словно рухнуло с высоты вниз, даря одновременно свободу, защиту и безопасность. От тепла сидящего рядом мужчины страхи растворялись, и я потерялась в нахлынувших чувствах и не сразу смогла сосредоточиться на разговоре.
