Корнет (СИ) - "taramans"

— Твою-то мать… Придется держать это место на контроле. Хрен их знает — может, разбойнички поленились так рано весной выйти, а может, это место вообще про запас держат.

И снова переход к следующему. А вот здесь, получается, они несколько опоздали — лагерь уже был занят. Выдвинутые поближе охотники доложили:

— Четырнадцать человек. Все какие-то разные. Есть и совсем пацаны-сопляки, а есть уже люди в возрасте.

Унтер почесал затылок:

— А вот это похоже — не дикие! Видно, семейное дело затеяли. Вишь, как у них здесь… Разбой как семейный промысел. Вот потом из таких мальчишек и вырастают сволочи распоследние. Привыкают с младых ногтей людей грабить-убивать, да баб насильничать-истязать. Ну и куда их таких? Только под нож!

Основная группа — все казаки и часть охотников расположилась за соседней горкой, в темном и густом орешнике возле ручья. А несколько наблюдателей Нелюбин расставил вокруг разбойничьего бивака.

— Можно отдохнуть пока. Пойдем поутру. Ефим — посты из своих вокруг выстави…

— Поутру это еще затемно? — переспросил Плещеев.

— Зачем затемно? — удивился унтер, — Затемно — можно и ноги переломать. Был бы я только со своими, то можно было и так. Но… Нет, пойдем, как светать начнет: и видно уже будет мал-мала, да и разбойнички на постах расслабятся — ночь прошла, в лагере уже шебаршиться начинают — кто поссать пойдет с ночи, кто — жрать затеет готовить. Чего боятся-то? Вот они и расслабятся, нюх потеряют, да больше в лагерь смотреть начнут, чем по округе. Так что, ваш-бродь, можно малеха почифанить, да и прилечь отдохнуть!

Но отдыхать у них не вышло! Ближе к вечеру со склона ловко, как на лыжах, скользнул к ним один из наблюдателей:

— Макар! Ваш-бродь! Неладное, однако… Сюда в эту сторону — трое подались. Минут через пять-десять здесь будут. Я-то… напрямки, через горку, а они в обход двинули!

Нелюбин прошипев, выматерился:

— И какого хера им на месте не сидится? Чего их сюда понесло?

— Может, заметили чего? — напрягся подпоручик.

— Да не… тогда бы шум поднялся бы! — покачал головой прибежавший охотник.

— Так… Бо! Вон к тем кустам — быстро! Стрелой сработаешь. Ваш-бродь… Вы как — ножом своим — метнете? Чтобы — без шума?

Юрий кивнул.

— Убраться на поляне уже не успеем. Увидят, как мимо проходить будут. Потому — можно наглухо их… Только чтобы — без шума!

Казачки и охотники разбежались по кустам.

Ногаец, севший с луком в руке недалеко от Плещеева, псыкнув ему губами, привлекая внимание:

— Ты, бачка, первого бей. Я — второго. Третий… как выйдет.

Вышедший на полянку молодой абрек замер, и начал открывать рот…

«И правда — сразу заметили следы стоянки!».

— Фы-р-х! — выскользнул первый нож из руки, с чмяканьем входя в грудь абрека.

— Щелк! — тетива щелкнула как будто прямо над ухом офицера.

Не удержав бросок, Юрий метнул второй нож в стоявшего чуть дальше по тропе третьего разбойника. Можно было и не кидать — стрела ногайца уже ткнулась прямо в ямку на шее бандита, прямо меж расстегнутых краев воротника бешмета.

Из кустов к упавшим бросились тени разведчиков.

— А ловко у вас уже выходит, ваш-бродь! С ногайцем-то нашим… Прям сработались в паре! — хохотнул Нелюбин.

Не ответив, подпоручик прошел к упавшим и, вытащив ножи из тел, принялся тщательно вытирать клинки об одежду убитых.

«А то так и завонять могут! А вот «контроль» так делать, буквально распахивая шею — оно обязательно? Можно же и в сердце просто ткнуть. А то… сильно уж некрасиво выходит. Да и кровищей все залили!».

Но Нелюбин, покачав головой, пояснил:

— Не… Правильно — так. Он может и не убит вовсе, а ранен. Ткнете вы его в сердце, а попадете ли? Сразу-то? А он же и заорать еще может! С распаханной глоткой-то — точно не заорет!

Добавил «приятностей» Плещееву и ногаец, с мерзким звуком выдергивая стрелу из глазницы второго абрека.

— Бачка! Хороший стрела не проста сделать. Зачем бросить хороший стрела?

«Какие все… продуманные, мля… и хозяйственные! А мне, может, неприятно все это смотреть и слышать? Может, натура у меня тонкая, интеллигентная. И я еще не настолько охренел, чтобы воспринимать все это, как норму!».

Но вслух, конечно же, Плещеев ничего не сказал.

— Так, ребятушки! Не рассиживаемся, дело нужно доделывать, раз так некстати его пришлось зачинать. Ефим! — унтер раздавал указания, — Твоих — вон туда трое. К лагерю не суйтесь, там мы сами разберемся. На тропе сидите, чтобы ни одна сука не сбежала! Еще трое… по ручью — под лагерь зайдете. Только на ту сторону не лезьте, в кустах сидите. Вдруг кто с перепугу с обрыва сигать затеет? Вот тогда вы его и… упокоите! Еще пара… со мной пойдут, на подхвате будут. Вы, ваш-бродь, вместе с Бо зайдите от коновязи. Там кустики хорошие. И кто-то может с лошадьми копаться. Вот… Почистите там, значит!

Нелюбин осмотрел стоящих вкруг него, кивнул:

— Ну что, православные… Пойдем, пустим кровушку супостатам!

«Надо мне как-то осваивать метод бесшумной ходьбы! Вон как косоглазый идет — чуть пригнувшись, лук с наложенной стрелой в руках. Кажется, что и вовсе под ноги не смотрит! Ан — нет! Ни сучочек под ногой не треснет, ни листва палая не шелестит. И ветки — как будто обтекает, ни одна не шелохнется!».

Плещеев старался идти за ногайцем след в след, но это почему-то получалось плохо: то ветка мешает, то камни неудобные под ногу самисобой попадают.

— Пс-сык! — издал невнятный звук «сын степей», привлекая внимание, — Тута будь, бачка… Ближе — я сам!

Юрий замер. Уже явно ощущался конский запах, но за ветвями кустов коновязи по-прежнему не было видно. Неожиданно… Подпоручик аж вздрогнул! Совсем рядом захрапел конь…

«Почуял он нас, что ли? Или… видно ему нас?».

Ногаец остановился, присел на колено, и, смешно вытянув губы поплямкал ими. Звучно так! Потом чуть потрясся головой, снова издал губами звук, крайне похожий на конский храп. Потом поцокал языком, тоже — странно.

«Он что — с ними разговаривает?».

Но Бо своего добился — кони, невидимые Плещееву с этого места, успокоились. Ногаец снова поднялся и осторожно, приставными шагами снова двинулся вперед.

И тут… бахнул выстрел где-то неподалеку. Плещеев вздрогнул и присел. А за первым выстрелом целой россыпью покатились перекатом…

— Бах! Бах! Бабах!

И заорали за кустами на разные голоса: и гортанные — непонятное, и наши родное: «Мать-перемать!».

Щелкнула тетива лука, стрела ногайца нырнула куда-то в кусты.

«Блин! Я же не вижу ни хрена!».

И Плещеев перебежал чуть левее, где, как казалось, был прогал в кустах. Только привстал, пытаясь разглядеть хоть что-то в сумраке… Как на него, откуда-то справа… Только и успел махнуть рукой, пуская нож в недальний полет.

«Дурень! Какой нож, когда тут вовсю пальба идет!».

Подпоручик не успел поднять карабин к плечу, как по тропе от лагеря к коновязи, вниз, прямо на него — чего-то орущий и замахнувшийся шашкой… Оглушительно бахнул карабин. Бросив его на ремне, Юрий вытянул из кобуры пистолет. Стон и шорох с той стороны, куда он швырнул нож. Подпоручик присел, пытаясь разобрать…

«Вот ты где, родной! И еще, сука, к ружью тянешься?!».

Бахнул пистолет, и тело в кустах затихло.

«Вот так-то, блядь!».

— Ваш-бродь! Свои! Ефим это, не стреляйте! — из-за коновязи вынырнул Подшивалов.

Слева от тропы вышел, вытирая нож тряпкой, ногаец. Усмехнулся, довольный…

— Повоевали, бля…, - Нелюбин шипел разъяренным котом, — Кто просил лезть ближе, а?

— Дык мы и не лезли! — оправдывался казак, — Сели, как ты сказал… Васька-то и говорит: не видно, грит, ни хрена… Пойду куст обойду, гутарит. Кто ж знал, что этот… копченый за кустом тем срать присел? Ну и пальнул в Васятку с пистоля! А я уж… его.

Помощь Васятке не требовалась.

«М-да… Чуб его белесый в ковыле шумит!».

Убит был один казак. Еще один ранен: не сильно, но — неприятно, в ногу. Были раненые и среди охотников. Одному, в короткой рукопашной схватке в самом лагере, к которому охотники умудрились подобраться чуть ли не вплотную, здорово распластали плечо. А еще одному… Плещеев вглядывался в лежащего перед ним: