Корнет (СИ) - "taramans"

— А что Ефим… Этот кобель… Ему же молодую девку подберут, а я, вроде как, и стара!

— Какая же ты — старая, Глаша?! — еще больше удивился Плещеев, — Ты вот какая молодка — кровь с молоком!

— И-е-эх! Юрий Александрович! Вы, как и все мужики, как кутята слепые! Вон… вы как первый раз у нас побывали, Анька-то — как с ума сошла! Все вздыхать начала, да чего-то такое в голове держать. Я уж ей сколько раз…

«М-да… и правда, как кутята слепые!».

— Ну это… Я же даже в мыслях никогда… Девка она совсем юная. Зачем мне это? Да это же… как в дом вам нагадить! Что же я — не понимаю, что ли? Подшиваловы ко мне — с добром, а я — вот так? Не-е-е…

— Вот! Я так ей и сказала… Где господин офицер, а где казачка простая…, - кивнула Глаша.

— Да я не об этом вовсе…, - начал было подпоручик.

— А я — об этом… Вот. Так, вы своим лечением все мои планы и порушили…

— Да уж… Даже в мыслях такого не было! Так что ж мне было… Отказать Ефиму лечить мать, что ли?

— Не знаю я… А только знаете, что еще сказала эта неблагодарная? — горько усмехнулась Глаша.

Юрий помотал головой.

— Когда дядька Некрас платки эти привез… Шипела она мне, что, дескать, на кой черт господину офицеру Анисью в баню спровадила? Не могла, что ли, сама ему спинку потереть?

— Вот ни хренаж себе… Да как я мог? Ты ж… с Ефимом!

— Вот и я о чем! А ей, грымзе этой злобной, только и того, что — платок, видите ли, Анисье. А чего, дескать, такого — ты вдова, баба молодая, с тебя не убудет! А добро-то — все в дом! Говорит, такого человека — офицера и лекаря — надо к своему дому привязывать, а не раздавать благо по дворам!

— Ишь как…, - только и оставалось, как растерянно протянуть Плещееву, в очередной раз почесав затылок.

— Отож! — кивнула женщина, — И вот так… И как теперь быть? Куковать, видно, мне так — вдовой да приживалой. Ефима эта курва оженит, молодая-то — куда больше веса в доме иметь будет. Я бы и к своим, может, ушла, да не дадут. Сын у меня, а дед Еремей внука из дома не выпустит. Да и у моих… брательник женился, уж двое детишек у них. Тесновато стало! Мы куда как победнее Подшиваловых жили…

— И как тут быть? — не понимая, спросил Юрий.

— А я — знаю? Тоже в голове ничегошеньки толком нету. Может, и права свекровка, что не Анисью надо было звать, а самой к вам в баню идти.

Казачка вдруг оживился, прильнула к плечу подпоручика, и, заглядывая ему в глаза, шепотом спросила:

— Аль не оттолкнули бы вы меня, Юрий Александрович, а? А то ведь… в таком разе… и не поблудить мне никак вскорости будет. А Анисья-то… зараза такая, как нарассказывает-нашепчет, как вы в бане миловались, так — аж завидки берут!

Что говорить — Плещеев не знал вовсе. А потому изо рта выходили все больше какие-то беканье и меканье.

— Эх! А ведь вы боевой офицер, да и кобель изрядный! Что ж вы тут теряетесь? — опять горько усмехнулась женщина, — Иль вовсе негожа я вам, а?

— Глаша… ты вот что! Ты вот так, наотмашь не руби, хорошо? Что ты молодка красивая, то я уже сказал… Но вот в дому вашем я предметом ругани быть не хочу. Вот что я могу сказать… Давай, это… Пусть немного времени пройдет. Глядишь — там и видно станет.

В раздумьях и молчании они и подошли к дому.

И в комнате, где стояла уже знакомая ему кровать, ворочаясь без сна, Плещеев все чертыхался и матерился про себя, удивляясь, какие коленца может выделывать жизнь, и как на нее, на жизнь эту могут неожиданно повлиять наши поступки.

«М-да… тут в своей жизни-то — толком не понять и не разобраться, а уж в чужой-то — и подавно. Никогда не вдавался во взаимоотношения в доме Подшиваловых, а — поди ж ты! Как тут все тоже непросто!».

Рапорт по результатам рейда подпоручик подготовил на второй день по возвращении. Ближе к вечеру, если быть точным. Потому как от купчихи он смог выбраться уже далеко не ранним утром — горяча была женщина. Горяча и голодна! А потому банально проспали — и он, и она, утомленные весьма бурной ночью.

В рапорте подробно изложил все обстоятельства их похода, с перечнем потерь своих и противника. Одного лишь не включил в этот рапорт — предупредительные мероприятия по предотвращению набегов впредь. Так, витиевато он — для себя, прежде всего — обозвал тот кровавый перформанс, который они оставили в захваченных и разоренных лагерях.

Рапорт сдал Рузанову — Веселовского на месте не оказалось. Как пояснил адъютант, подполковник убыл по делам в Моздокскую крепость и должен был вернуться лишь через неделю. Потому Плещеев решил заняться своими делами — лечением раненых, приведением в порядок одежды, снаряжения и прочим.

Утром после дня похорон перед убытием домой, Ефиму Подшивалову он предложил раненых доставлять к нему — дважды в неделю. Благо вторая комната освободилась, и было место, где заняться всем этим. Перед отъездом еще раз осмотрел казака и охотников, вновь поудивлялся удачливости раненого в живот — по всему выходило, что и впрямь свезло бойцу!

Подумал Юрий и не стал говорить Ефиму о случившемся вечером разговоре:

«Мало ли! Может, Глаша уже и сама сожалеет о случившейся откровенности? М-да… будь я менее тактичным или более «голодным» вполне можно было воспользоваться минутой слабости женщины. Вот я какой — весь джентльменистый! Ага… себе-то хоть не ври!».

Почти сразу после его приезда, в гости заявилась Варвара, как он уже называл про себя хозяйку.

«Нет, все-таки она точно подглядывает из своих окон за этой оградой! Иначе как бы она узнала, что я вернулся?».

Нет, не для того пришла купчиха… Хотя, может, и для того, но вид сделала: вроде как осмотреть освободившуюся после Гордеева комнату, еще раз обговорить условия найма. Пользуясь случаем, дождавшись, когда Некрас выйдет во двор, подпоручик приобнял женщину, отчетливо сжав ладонями так понравившиеся ему намедни ягодицы:

— Ну что… Не жалеешь о том, что случилось? — шепнул ей на ушко.

Хозяйка зарделась, потупилась на секунду:

— Нет… Хотя, признаюсь, была весьма шокирована и вашим напором, Юрий Александрович, и… вашими умениями. Это же надо так… Я о многом даже и не догадывалась!

Плещеев не стал уточнять — о чем не догадывалась женщина. То ли о таких позах, или же — о минете, а может — и по поводу анала так высказалась.

«Все-таки… в который раз уже говорю: Максим — полный дурень! Потерял такую фемину, и отчего? Дам-с ему восхотелось! Ну-ну… Во-первых — будут ли те дамы вообще, а во-вторых — позволят ли они такое? Хотя… возможно, Гордеев ничего такого с купчихой и не проделывал? Ну — кто ему доктор, в таком разе?».

— Сегодня… придешь ли? — потянулась к нему женщина.

Поцеловав податливые губы, Юрий чуть шлепнул Варвару по попе:

— А ты хочешь?

Та снова отвела взгляд, покраснев щечками:

— Не хотела бы — не спрашивала!

— Хорошо… Только ужин слишком обильный не заказывай, а то буду сонный и квелый! — подмигнул он.

Проводив взглядом женщину, в который раз усмехнулся:

«А одежда сейчас — дурацкая! Вот никак не скажешь, что эти длиннющие, многочисленные и пышные юбки, вот этот салоп, да сверху еще и шаль, скрывают вполне крепкую, без особых «излишеств» женскую фигуру. Не балерина, само собой, но — вполне в соку женщина! Крепкие ноги, ядреная задница. Талия — имеется! Небольшой, мягонький животик… Этакий — шарман-шарман! Небольшая, совсем не провисшая грудь. Не женщина, а мечта поэта!».

Вспомнив прошедшее, подпоручик самодовольно заулыбался. Начал-то он и впрямь — как лекарь-мануал. Зайдя за ширму, Юрий увидел лежащую на кровати ничком Варвару. Тело ее было укрыто льняной белой сорочкой с обилием кружев и оборок. А попа и ноги — прикрыты шелковым покрывалом.

Чуть слышно Варя спросила:

— Вам же… поясницу нужно оголить, не так ли?

— Вы лежите, мон ами, я сам все сделаю…

Приподняв всю эту воздушность воланчиков кверху, обнажил поясницу. Та была и впрямь несколько зажата. Размял ее, постепенно усиливая напор и добавляя силу своего дара, потом чуть поднялся по крепкой спине. Здесь стал более ласковым и нежным. Приходилось даже прислушиваться — уж больно невесомым сделалось дыхание женщины, которая замерла, боясь пошевелиться. Потом опустился, хмыкнув про себя, приспустил покрывало, открыв верх ягодиц.