Корнет (СИ) - "taramans"

«Интересно — «Кто Хмыренку про Хмыря накапал?».

Вариантов-то было — более чем достаточно. Могли казачки проболтаться? Могли. Вот с охотниками — не было уверенности в их болтливости. А казачки — могли. Тем более что далеко не все были согласны с действиями Плещеева и ногайца.

«Тогда уже многие морщились и головами качали!».

«Сучёнок еще мог, так опрометчиво оставленный в живых. Он-то уж наверняка не молчал. И еще важно — кто его допрашивал, уже здесь. На Большой земле, так сказать!».

— Ну так что же… господин подпоручик? — снова обратился к нему Веселовский.

Плещеев вскинулся, демонстративно щелкнул каблуками парадно-выходных сапог от вицмундира. Сапоги эти позволяли такое, не то, что гусарские ботики или татарские ичиги.

— Господин полковник! — «Ну да, здесь уместно по армейской привычке упустить предлог — под-. И начальству приятнее!», — Разрешите свои соображения высказать более приватно!

Юрий чуть покосился на нижние чины. Вообще-то, понужая подпоручика в присутствии нижних чинов, коими, без сомнения, были и унтер, и урядник, Веселовский явно был неправ. Но! Тут был нюанс: Плещеев сотоварищи был в одном поиске, в одной разведгруппе. А Нелюбин и Подшивалов, если разобраться, командовали своими подразделениями — каждый своим. Получалось, все трое — командиры.

«Подельщики», «соучастники». Члены устойчивой преступной группы, в простонародье именуемой — шайкой!».

Веселовский чуть подумал, кивнул своим соображениям и распорядился:

— Вы, орелики, далеко не отлучайтесь! Разговор с вами еще будет. Есть повод, кроме озвученного…

Когда охотник с казаком вышли, Веселовский, выпустив пар и изрядно понурившись, кивнул Плещееву на стул:

— Присаживайтесь, господин подпоручик! И… можете закуривать… Так, я все же хочу узнать, из каких таких соображений вы позволили подчиненным подобные действия.

— Господин подполковник… Вы сами знаете, что длительное время я готовил анализы действий и методов как противника, так и наши, собственные. Кроме прочего, мной был осуществлен сбор статистики за прошлые годы. По моим выводам, ежегодно части русской армии теряют в боях с горцами, и что хуже — при нападениях и в засадах — до тысячи человек. Это только убитыми! И примерно вдвое больше — ранеными. Вам, господин полковник, не хуже моего известно, что очень часто туземцы позволяют себе действия в отношении захваченных солдат и офицеров, которые иначе как зверствами не назвать. Самые изощренные пытки, древние способы казней — все идет в ход у этих дикарей. Мало того… Даже за прошлый год было совершено более двадцати нападений… Это на линии от Пятигорска до Моздока! Более двадцати нападений на мирных поселенцев, цивильных граждан. Как мужского, так и женского пола. Причем методы при этом у абреков ничем не отличаются от методов, применяемых к военным чинам. Пытки, убийства, зверские, групповые изнасилования женщин и даже — детей! И как, по-вашему, я должен относиться к этому? С волками жить — по волчьи выть!

— Голубчик! — Веселовский с явным пониманием обратился к Юрию, — Я все понимаю, но нельзя же так…

— Позвольте спросить… А кто и как именно донес вам о случившемся?

Веселовский хмыкнул:

— Ну… Кто — я вам не скажу. Просто имейте в виду, что по ту сторону гор есть люди… Нет, они не наши агенты. Просто они имеют здесь свои интересы, не связанные с боевыми действиями. Вот… доносят иногда о сложившейся обстановке… Это лишь подтвердило слова того молодого разбойника, которого вы притащили с собой. И сейчас, я вам скажу — многие, очень многие из горских племен возмущены тем, что произошло. И это, несомненно, повлияет на их отношения к нам!

— Позвольте усомниться, господин полковник. Их отношение к нам и так далеко не дружественное. И ничего это не изменит. Ни-че-го! Возмутились, говорите? Пусть эти возмущенные приходят, встретим! А вот мирных трогать — не моги! Вот вообще — не смей, иначе будет очень больно. Вот так я рассуждаю… Я вообще бы… будь моя воля — за каждого убитого солдата убивал бы по десять горцев-мужчин. Институт аманатов они же сами и придумали! Убили солдата — получите ответ. И — либо они поймут, что… нельзя. Либо — у них мужчины кончатся! А за мирных… особенно — за детей я вообще бы сжигал парочку аулов, со всеми их выводками. Тем более что они из поколения в поколение воспитывают их в ненависти к нам. Не мы начали эту войну, не мы! Еще тогда, когда именно из Степи приходили грабители, убийцы, насильники. Заметьте — не с Руси в Степь, а совсем даже наоборот. Да они же и друг друга — режут, грабят, воруют женщин и детей. Продают их как скот туркам и между собой. Как к ним можно относиться?

— М-да… Юрий Александрович… Как-то отравил вас Кавказ, — грустно покачал головой Веселовский.

— Ничего подобного! Мы забываем, что нашу незлобливость, отходчивость и терпение они воспринимают сугубо как слабость. Сильный здесь имеет право на все. Они так веками живут. А потому… «Мне отмщение и аз воздам!».

Подпоручик еще немало говорил с подполковником. И вроде бы Веселовский с пониманием отнесся к его словам. Понял, но вот — принял ли?

— Здесь же еще что… Юрий Александрович… Полагаю, что найдутся среди наших офицеров и те, кто осудит вас. С такими-то методами. Как бы вам обструкцию не объявили!

— Дураков учить — только время терять! А умные, опытные офицеры меня поймут. Они и сами повидали уже многое. И в отношении горцев не обольщаются!

— М-да, Юрий Александрович! Непросто вам служить будет, непросто. Лет эдак пятнадцать назад, при Ермолове… М-да-с… Тогда несколько по-другому все было. А сейчас Петербург диктует политику умиротворения… Вы слышите — умиротворения туземцев! Хотя… Возможно, назначение командующим генерала Засса свидетельствует, что политика в этом вопросе вновь переменится. Поживем — увидим! А пока… мне нужно отлучиться на час-полтора. Берите-ка вы своих… головорезов, да ступайте в трактир, пообедайте. Но! Вина много не пить, ибо к семнадцати часам я вас жду назад. Разговор у нас будет, и разговор серьезный!

«Х-м-м… а о чем разговор? Хотя чего гадать: придет время — скажет!».

Выйдя из штаба, Юрий взглядом нашел «подельщиков» и махнул рукой:

— Пошли в трактир, пообедаем!

Под плотный обед, ограничившись стопкой водки — «Не пьянки ради, а аппетита для!» — повели неспешный разговор. Нелюбин посочувствовал подпоручику:

— А ведь и правда, ваш-бродь, как бы вам солоно не пришлось-то — в общении с господами офицерами. Вы уж простите, но среди вашего брата встречаются такие блаженные, что диву даешься. Порой к врагу относятся лучше, чем к нашему брату — простому солдату. И ведь видно же — сколь многих захватила эта дурацкая мода на черкесский костюм! В горах — понятно, удобнее так. Но ведь он и в горы-то никогда не пойдет, не нужно это ему. Но вот с костюмом тем — восхваление этих горцев пошло. Дескать, и смелые они, и умелые. Храбрые до одури. А того не видят, что это только одна сторона целкового. А на другой-то стороне — что? Дикость, жестокость, кровожадность без меры. Хуже волка, ей-богу! Волк-то что? Он, когда сытый, скотину резать не будет. А эти… абреги — они и голодные режут, и сытые — тем хуже. Тогда они куражиться начинают!

Плещеев пресек разглагольствование унтера:

— Ладно! То беда небольшая. У меня и так-то знакомцев особенно нет, поэтому та потеря невеликая.

— Зря все же мы так-то… с дохлыми этими…, - почесал затылок Подшивалов, — Надо было просто зарезать их и делу конец. А сейчас — шуму будет…

Макар зло ощерился:

— Ничё! Проглотят, не подавятся. Глядишь — так бы еще раз десяток, подумали бы копченые как мирных резать, да баб сильничать!

— Я вот думаю… порочная то практика — их убитых горцам продавать. Если еще на обмен наших павших… То да, дело нужное, похоронить тела своих как положено. А продавать… А так бы — пропал с концами, и пусть думают, в каком овраге его волки доедают! — раздумывал подпоручик.

Нелюбин поддержал его:

— И правильно! Мы вот когда в горы идем — разве продаем местным тех, кого порешили? Да мы бы уж озолотились в таком разе!