Корнет (СИ) - "taramans"

Плещеев видел, как, скрывая улыбку, прикрылась веером Софья, а Екатерина, как будто заинтересовавшись чем-то в листве деревьев, отвела взгляд. И лишь настырная полковница продолжала «пытать» бедного подпоручика:

— Но ведь этих… как бы их назвать-то? Пусть будут — горничных из бань вы же лечили?

Тут уж пришла пора покраснеть Юрию.

«А вот какого черта, спрашивается? Почему все это на меня так действует? Чего я стесняюсь? Не мальчик же! Откуда тогда такое стеснение? Полковница? Да прям там! Будь мы наедине, ничего бы меня не смутило, так бы прямо и спросил: голой оказаться не стесняешься? Нет? А если я вдруг возжелаю… А я ведь точно возжелаю, пусть она и не красавица! Отдашься? Х-м-м… скорее всего — все она прекрасно понимает, и, скорее всего, будет не против. Но вот присутствие при разговоре… Сони? Нет, скорее — Кати! Почему-то смущает. Втюрился, что ли, ваше благородие? Х-м-м… да нет, здесь что-то другое. Похоже, что это эмоции больше самого Плещеева, чем сновидца Плехова. Тоже — странно, потому как я уже давно не разделяю этих эмоций. Мои они, а не внесенные чьим-то разумом и восприятием. Значит — Катя? Катя, Катя, Катя… Да нет, трезво рассуждая: она, без сомнения, хороша! Но вот… опять же — трезво рассуждая! Эротизма все же больше именно у Софьи, есть в ней какая-то блудливость, что возбуждает. А Катя… Точно — не мое это! Это, сцуко, подпоручик так неровно дышит к красавице! Тогда что? Добавим порцию цинизма?».

Помогла ему, как ни странно, сама Агнесса:

— Ах, вон оно в чем дело?! То есть… они были изначально согласны на адюльтер, да? Так сказать — рассчитались за услуги лекаря, да?

Юрий хмыкнул, покачал головой:

— Ну-у-у… специально так никто не договаривался. Просто они… с пониманием отнеслись к побочному эффекту от лечения для самого лекаря. Вот так… сказать.

Агнесса удивленно посмотрела на него, а потом, не выдержав, расхохоталась. Вслед за ней тихо засмеялась Софья. Катя же теперь прикрывалась веером, и лишь глаза поверх края сего «гаджета» тоже смеялись.

— Полно вам, Агнесса Карловна, смущать нашего гусара! — сквозь смех попеняла приятельнице Екатерина.

Кащеева в ответ фыркнула и протянула:

— Оксюморон какой-то — смущать гусара! Это как раз-таки гусарам свойственно смущать дам, а не наоборот…

Катерина вновь заступилась за подпоручика:

— Наш гусар еще не настолько зрел, чтобы покрыться броней цинизма и беззастенчивости!

И снова Агнесса покачала головой:

— Да-да, милочка! Как же — верю! Спорить не буду — наш друг еще юн, но… Знакомая моя… Та, что про медальон или амулет тот хвасталась, говорила, что хозяйка усадьбы, где снимает флигель наш герой, в последнее время чудо как расцвела. Прямо говорит, удивительно похорошела! С чего бы это? Может, наш пострел везде поспел?

Выручила Плещеева в итоге горничная, которая передала компании известие о накрытии столов к ужину и приглашении хозяйки к столу.

За ужином переговаривались больше старшая половина общества. Графиня затеяла какой-то спор с докторами. Юрий к их разговору не прислушивался, досадовал про себя, что приглашение графини и общение с дамами вылилось в вот такое вот все…

Дамы тоже больше молчали, видно, обдумывали что-то свое.

«М-да… Обдумывают они! Именно что: «Дать или не дать?». Или, как вариант: «Ни дать ни взять!». Полковница, похоже, для себя уже решила: «И дать, и взять!». Ладно. Ну их! Как же сложно все с этими благородными дамами. Насколько проще общаться с простыми женщинами!».

Кащеева уехала несколько раньше его, пока подпоручик раскланивался с графиней, «припадал к ручке» Екатерины и Софьи. Куртуазно же все должно быть, а как же!

Но когда он проехал по улице чуть далее, свернув на дорогу, ведущую к дому, то увидел коляску, стоявшую у обочины.

— Садитесь, подпоручик! — окликнула его полковница, — Нам по пути какое-то время. А коня вон уздой привяжите к задку коляски. Нам нужно договорить, не находите?

Уже стемнело, и под кожаным верхом коляски было вовсе темно. Присевшему рядом с женщиной Юрию было почти не видно ее лица.

— Так что же вы хотели обсудить, Агнесса Карловна?

«Х-м-м… как будто непонятно что. Насколько ее гложет нетерпение — вот в чем вопрос!».

— Не представляйтесь глупее, чем есть, Юрочка! — шепнула ему, почти прислонившись головой к его плечу женщина, — Все вы понимаете. И я все понимаю. Чего же мы будем друг другу голову морочить? Когда, Юрий?

Плещеев покосился на спину кучера. Полковница хмыкнула:

— Степана не стесняйтесь. Он меня с детства знает, еще в усадьбе моих родителей служил.

— И вы готовы, мадам? Если да, то к чему готовы, позвольте спросить? — довольно развязно спросил подпоручик, почти соприкасаясь лицом с лицом женщины.

Та засмеялась, немного отстранилась от него, пихнув его кулачком в плечо:

— Мальчик! Не думаешь ли ты, что в моем возрасте меня можно чем-то смутить? Скажу откровенно… Ты мне нравишься, но не более того. Уж поверь мне: молоденьких поручиков у меня было немало. А вот лечение и этот амулетик — меня очень интересуют. Очень! Так что… Полагаю, что будет даже интересно: вдруг, чем да и удивишь?

«М-да… Вариного «противоядия» что-то не хватает. И ведь не нравится она мне, но вот ее откровенность и готовность… Они заводят, как ни крути!».

Договорились, что произойдет «все это» после возвращения Юрия из похода. Перед тем как он вышел из коляски, дама, засмеявшись, шепнула:

— И не вздумай там, в походе, сложить голову! Будет очень глупо с твоей стороны! Очень глупо!

Подъезжая к дому, Плещеев поймал себя на мысли, что совсем не понимает, что может связывать эту… х-м-м… довольно прожжённую особу и тех же Софью и Катю.

«А может, вся это «недотрожистость» Екатерины Батьковны и Сонечки — суть лукавство? Может такое быть? Да хрен их знает. Сонечка-то наверняка скелетов в шкафу имеет в достатке, а вот Катя… Но — тоже может быть. Вполне может быть!».

Глава 37

Прибыв по вызову в штаб линии, Плещеев застал некоторую суету и оживление, что было довольно странно. Многие штабные отправились вместе со сформированной колонной разного рода войск в сторону взбурлившей в очередной раз Чечни, и поэтому Юрий полагал, что штаб практически опустел. Однако адъютант командующего, поручик Рузанов шепотом объяснил ему, что произошло и что повлекло сие оживление: оказалось, что с очередным курьером в штаб прибыл приказ о присвоении подполковнику Веселовскому очередного звания. Вот оставшиеся штабные и создали суету, решая — что подарить начальнику штаба и вообще — как сие хорошее дело отметить.

Однако сам, теперь уже полковник, Веселовский, хоть и поблагодарил подпоручика за поздравление, однако отметил, что в сложившейся ситуации считает неуместным какое-либо «отмечание» данного пусть и хорошего, но крайне несвоевременного известия.

— Присаживайтесь, голубчик, присаживайтесь! Я вызвал вас несколько ранее, чем прибудут ваши попутчики. И вот по какой причине…

Веселовский, потирая как будто озябшие руки, прошелся по кабинету, провожаемый внимательным взглядом Юрия.

— Вот что я хотел у вас спросить, дорогой мой подпоручик… Точнее, даже не спросить, а… Как бы это правильно выразиться? Предложить. Наверное, так будет вернее, да — предложить! Не желаете ли отказаться, Юрий Александрович, от намечающегося рейда?

Плещеев несколько опешил, хмыкнул про себя, и, почесав затылок, спросил:

— Не понимаю, господин полковник, чем вызвано ваше предложение. Что случилось, Петр Васильевич?

Веселовский немного смутился, но потом, видимо, собрался с мыслями и принялся за довольно сбивчивое объяснение:

— Видите ли, в чем дело, голубчик… Если ранее проведенные вами набеги были хоть и опасны… Это — безусловно! Но… Вот предстоящее дело… Оно как бы — из ряда вон, так бы я сказал. Прежде же как? Вы хоть и выходили из зоны ответственности наших постов и крепостей, однако оперировали в непосредственной от них близости. То есть… Подмога была неподалеку. А здесь же… Определенное расстояние, и — весьма немалое, вам предстоит пройти по местности, которая не то, чтобы выходит за пределы нашей возможной помощи, но и… Да что скрывать?! По явно враждебной местности, заселенной нетерпимыми к нам племенами!