Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

— Что теперь плакать, сестра? Он всегда был с великой придурью. Все тебе о том твердили, а ты только заступалась за него...

Мужчины выволокли Окассена на крыльцо и принялись лить ему на голову холодную воду, ведро за ведром. На пару минут он затих, потом еле слышно спросил у Николетт:

— За что они пытают меня? Я сто раз говорил — я не убивал! Никого не убивал!

— Опять бредишь? — грозно спросил Ролан, и со всей силы влепил Окассену затрещину.

— Не бейте, — бессильно проговорил тот. — Я больше не буду.

— Не будешь? Тогда скажи, как тебя зовут?

— Морис де Филет, — пробормотал Окассен.

Ролан ударил его ещё сильнее, чем в первый раз. Николетт вскрикнула вместе с Окассеном.

— Не бейте его так! — возмутилась она. — У него и без того голова болит.

— Мессир барон всё делает правильно, — возразил аббат. — Надо вышибить из безумца злых демонов.

— Полоумных всегда так лечат, мадам, — поддержал Дамьен. — Я много раз видел.

Ролан вновь обратился к Окассену, сжимая кулак:

— Ну, как тебя зовут?

Тот обречённо втянул голову в плечи. Лицо у него было откровенно безумное — глаза с расширенными зрачками блуждали, губы непроизвольно дёргались.

— Я не знаю! Не бейте, дяденька!— вскрикнул он.

— Повторяй за мной — Окассен де Витри!

— Окассен де Витри, — покорно пробормотал больной.

— Вот так. Смотри, сейчас я тебя отпущу, но если будешь беситься — снова свяжем.

— Я не буду беситься.

— И немедленно ляжешь спать.

— Да, лягу спать.

Мужчины втащили Окассена в дом, сняли верёвки. Мокрый, весь в царапинах, он стоял, пошатываясь. Николетт подхватила его за плечи.

— Давай, мы поможем, сестрица, — предложил Альом.

— Не надо, я сама его отведу.

В спальне она переодела Окассена в сухую рубаху, вытерла ему голову полотенцем. Он не сопротивлялся, только повторял, весь дрожа:

— За что они меня, скажи? Мне страшно. У меня голова болит, за что же мучить? Ведь это не моё имя.

— Тихо, тихо, — ласково отвечала она. — Ложись. Сейчас я тебе дам лекарство, и ты быстро заснёшь.

Она задула все свечи, кроме одной, легла рядом с ним. Окассен прижался лицом к её плечу.

—Ты не запрёшь дверь? — вздрагивая все телом, спросил он.

— Нет.

— Меня не казнят?

— Нет, Успокойся. Тебя помиловали.

Он спал допоздна, крепко, лишь изредка бормоча во сне. Николетт приготовила завтрак и проводила Ролана и Альома, которые оставались ночевать в Витри. Всё это время наверху было тихо. Поднявшись в спальню, Николетт обнаружила, что Окассен уже не спит. Он брился, поглядывая в маленькое зеркальце.

— Доброе утро, — осторожно сказала Николетт.

— Что со мной вчера было? — хмуро спросил он. — Башку ломит, весь ободранный.

— Ты немножко выпил, — смущённо сказала Николетт. — Начал буянить, пришлось тебя связать.

— Врёшь! — он сложил бритву и посмотрел ей прямо в лицо.

Глаза у него были покрасневшие от слёз, но не безумные.

— Опять на меня накатило, да? Я помню, как будто кошмар снился... как будто я был в тюрьме и какие-то люди пытали меня... лили воду мне на голову, заставляли называться чужим именем...

Николетт погладила его по волосам.

— Не вспоминай это! Всё прошло. Давай я тебя причешу.

Он послушно сел на табурет, но тут же удержал её руку с гребешком.

— Если бы ты знала, как мне страшно! Будто я не один человек, а сразу двое. Будто люди нарочно издеваются надо мной. И никому не жалко... я знаю, даже матери противно, что сын у неё сумасшедший...

Николетт присела перед ним на корточки, положила руки ему на колени.

— Не думай так, братец! Мне было очень жалко тебя. И ничуть не противно. Разве ты виноват, что с тобой случилась эта беда?

Он быстро замигал глазами, отвёл взгляд, потом снова посмотрел ей в лицо.

— А ведь я так часто обижал тебя! Я разлучил тебя с Бастьеном... ты должна ненавидеть меня за это.

— Ну, перестань, — тихо ответила она. — Ненависть — это грех. А у нас с тобой двое сыновей. И тут ещё третий.

Она коснулась ладонью своего живота. Окассен положил поверх свою ободранную руку.

— Значит, ты больше не думаешь о Бастьене?

— Я думаю только о тебе. Давай съездим в монастырь Сент-Обен? Мне говорили, там есть знаменитый монах-целитель. Он вылечит тебя.

Окассен тут же вскочил, упрямо замотал головой.

— Никуда я не поеду! Как ты не понимаешь, это не болезнь, а порча! Урсула ворожит на меня, ведьма проклятая!

Глава 21. Лечение

Николетт не прекращала уговаривать Окассена поехать к монаху-целителю, используя то доводы разума, то мольбы. В конце концов, в ход было пущено самое верное оружие — любовные ласки, те, что прежде Николетт дарила только Бастьену.

— Хорошо, поедем. Но никому не рассказывай, что я еду лечиться, — хмуро предупредил Окассен.

— Конечно, — кивнула она. — Скажем, что поехали кое-что купить и продать в Орлеане.

Они отправились, едва лишь ссадины Окассена немного зажили. С собой взяли только Дамьена Маризи и Матье. Мадам Бланка, поохав, вручила Николетт маленький кошелёк с деньгами, которые они скопили ещё с покойным мужем.

— Хотели подарить Окассену на свадьбу. А вы поженились, сама помнишь как, вот я и не стала дарить...

— Спасибо, матушка, — тихо сказала Николетт и поцеловала свекрови руку.

Погода стояла холодная, поэтому путешествие было малоприятным. Но всю дорогу Окассен выглядел совершенно здоровым. Даже не верилось, что всего неделю назад его выволакивали на крыльцо и «выгоняли» демонов холодной водой и оплеухами.

— Когда-нибудь мы разбогатеем, — говорил он, когда они ехали, держась за руки. — И тогда отправимся путешествовать. В Париж или даже в Рим. Только летом поедем, когда тепло. Ночевать будем в шатре, по берегам рек. Может быть, и на лодках поплывём. Ты хотела бы, Николетт?

— Да, — печально глядя в серо-голубое небо, ответила она.

Когда-то они с Бастьеном мечтали о таком же — путешествиях, приключениях, дорогах и кораблях. Только ничего не сбылось, и вряд ли уже когда-нибудь сбудется. Теперь Николетт просто запрещала себе мечтать. Наверное, это грешно — представлять себе другую жизнь вместо той, что дал Господь? Нужно принимать то, что есть, тогда не так больно разочаровываться.

Николетт утешало то, что Окассен был абсолютно спокоен. Ночевали они на постоялых дворах, и он спал крепко, без кошмаров. Отправляясь в путь, всегда сам подсаживал Николетт в седло и спрашивал:

— Как ты себя чувствуешь? Не болит живот?

Благодарение Богу, Николетт не ощущала ни одного из тех симптомов, что мучили её во время первых беременностей — ни тошноты, ни головокружения. Словно небеса дали ей тройной заряд здоровья, чтобы ей хватило сил заботиться о больном муже. Он каким-то тайным чутьём чувствовал это, и часто Николетт ловила на себе его благодарный взгляд. За всё время путешествия он не сказал ей ни одного резкого слова, и на слуг ни разу не прикрикнул.

«А может, вся его злость и грубость были от болезни?» — с робкой надеждой думала Николетт.

На третий день они благополучно добрались до обители Сент-Обен и остановились в монастырской гостинице. Им отвели большую комнату, обставленную скромно, но чистую и тёплую. Николетт послала Дамьена к целителю, а сама принялась развешивать одежду по крюкам на стенах. Распахнув окно, Окассен рассматривал обширный монастырский двор, в котором толпилось немало всякого-разного народа — паломников, монастырских крестьян, купцов. Монастырь был богатый, вёл обширную торговлю, принимал пилигримов со всех концов Франции.

— Гляди, Николетт, даже верблюд тут есть, — воскликнул он, показывая пальцем.

— Закрой окно, выстудишь комнату, — сказала она.

И тут верблюд хрипло заревел. Николетт вздрогнула от неожиданности, а Окассен вдруг пригнулся и полез под кровать.

— Что такое? — крикнула Николетт. — Зачем ты туда забрался?