Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

— Они пришли за мной, — сдавленно ответил он. — Ты слышала? Они звали меня... они снова поведут меня в тюрьму!

Николетт вмиг узнала этот голос — глухой, дрожащий от ужаса, так Окассен говорил только в припадках безумия.

— Не бойтесь, Морис, — успокаивающе проговорила она — Я их сюда не впущу.

— Клянёшься? — спросил он.

— Клянусь. Вылезайте.

Но он наотрез отказался вылезать. Попросил Николетт сесть рядом и дать ему руку. Она подчинилась и до самого прихода Дамьена сидела на полу, на соломе, и держала Окассена за руку. Его мертвенно-холодная ладонь тряслась, зубы стучали в темноте под кроватью.

— Неужели снова, мадам? — изумлённо проговорил Дамьен, застав её в этом странном положении. — Господи, ведь всё так хорошо было!

Ему пришлось второй раз бежать к отцу Фернану, умолять его прийти срочно. Целитель согласился, хотя его ждала большая очередь пациентов. Ещё издали отец Фернан услышал доносящийся из комнаты вой.

— Нет! Не выйду! Ты обманываешь! Говоришь, что меня помиловали, а палачи пришли... они четвертуют меня!

Окассен рыдал, как истеричное дитя. А Николетт терпеливо уговаривала:

— Вылезайте, прошу вас, Морис! Это не палачи, а лекари!

Отец Фернан, смуглый черноглазый испанец, строго покачал головой.

— Напрасно вы подыгрываете его безумию, дочь моя! Этим вы ещё больше ослабляете его разум.

Николетт встала с пола и поклонилась целителю.

— Простите, отец. Мне казалось, это его успокаивает.

— Безумец — это человек, проклятый Богом, — сурово ответил монах. — Так Господь наказывает людей за злые дела.Есть у вашего мужа на совести какие-либо дурные поступки?

— Есть. Но те, кого он обидел, давно простили его...

Николетт осеклась. Слишком много было обиженных — и Бастьен, и Урсула, и слуги. Даже родную мать Окассен нередко доводил до слёз своей злобой. Про маленькую Бланку даже вспоминать было стыдно.

— Значит, не все простили, коли такое с ним творится, — словно в ответ на её мысли, проговорил отец Фернан. — Это Сатана в нём воет, дочь моя. Сейчас мы изгоним его, а дальше больному следует держать пост и почаще молиться. Отойдите от кровати, пожалуйста.

Отец Фернан и два его помощника-монаха довольно быстро извлекли Окассена из-под кровати. Он попробовал сопротивляться и немедленно получил от целителя затрещину. Один из помощников вытащил из кармана моток верёвки и решительно шагнул к больному.

— Отпустите! Я никого не убивал! — душераздирающе завопил Окассен.

Его блуждающий взгляд остановился на Николетт. В глазах светился отчаянный ужас, как у волка, загнанного собаками в ловушку.

— Спаси меня, подружка милая! Прогони палачей!

— Что вы собираетесь делать, отец Фернан? — быстро спросила она.

— Требуется связать его, дочь моя, — наставительным тоном произнёс целитель. — А затем лить ему холодную воду на голову, читая при этом молитвы, пока дьявол не покинет его тело...

— Спасибо, но я этого не позволю, — решительно сказала Николетт. — Такой способ нам не подходит.

— Вы сомневаетесь в моих умениях? — возмущённо крикнул целитель.

— Брат Фернан излечил таким методом десятки сумасшедших! — сказал один из его помощников.

Николетт вытерла поступающие слёзы.

— А Христос вылечил бесноватого одним прикосновением, — тихо сказала она.

Монахи удалились в гневе. Окассен спросил дрожащим голосом:

— Эти злодеи больше не придут? Ты навсегда их прогнала?

— Да, Морис. Давайте собираться, поедем отсюда.

Оставаться в монастырской гостинице после того, как они отказались от лечения уважаемого всеми целителя было неудобно. Но и везти Окассена в таком состоянии оказалось настоящей пыткой. Он вздрагивал от каждого громкого звука, дёргался, выкрикивал бессмысленные фразы. Вскоре вокруг них собралась толпа уличных мальчишек, хохочущих от восторга.

— Полоумный! Вон, полоумного везут!

Не вынеся этого, Николетт остановила коня перед первым попавшимся трактиром, сама спешилась и вошла внутрь. Решительно направилась к хозяину.

— Мне нужно срочно снять комнату. Мой муж болен.

— Чем болен? — испуганно спросил трактирщик. — Если какое-то поветрие, то я не пущу, мадам!

— Это не зараза, клянусь мадонной. Он блаженный, но не буйный, — горячо проговорила Николетт.

Неизвестно, что подействовало больше — отчаянный взгляд Николетт или её красота, но трактирщик не смог отказаться. Они получили на втором этаже комнату и ещё каморку на чердаке для Дамьена и Матье. Благо, Окассен вёл себя довольно тихо. Он только трясся от страха и прятался за Николетт. Она уложила его в постель и тут же послала трактирную служанку за кипятком, чтобы заварить сбор из успокоительных трав.

— Зачем мы сюда приехали? — тревожно спрашивал Окассен. — Это не тюрьма? Меня не будут пытать?

— Нет, успокойтесь, Морис, — терпеливо ответила Николетт, снимая с него сапоги. — Сейчас выпьем лекарство, и все страхи пройдут. Хотите я вам сказку расскажу?

— Хорошо, — согласился он.

Снимая с него пояс и кафтан, Николетт тихо рассказывала:

— Жил-был граф по имени Гарен Бокерский. Он был старый и слабый, и миновало его время. Был у него сын, единственный наследник. Звали его Окассеном. Он был приветливый, добрый и красивый — ноги и руки изящные, кудри белокурые , глаза живые и весёлые, нос прямой. Словом, так хорош, что не было в нем никакого недостатка.

— Какая красивая сказка, — пробормотал Окассен.

Николетт рассказывала, пока не заварилась лекарство, потом напоила Окассена, и он быстро заснул.

Дамьен не одобрял решения Николетт отказаться от лечения отца Фернана. И ещё больше нахмурился, когда она вручила ему золотой медальон, украшенный тремя сверкающими шариками и велела сходить в какую-нибудь ювелирную лавку, продать.

— Если у нас совсем нет денег, мадам, я схожу в один знакомый дворянский дом и попрошу взаймы. Они меня хорошо знают и поверят в долг, — сдержанно проговорил он.

— У нас есть деньги, — улыбнувшись, ответила Николетт. — Мы получили от свекрови запоздалый свадебный подарок. А это... я хочу, чтобы ты купил на вырученные деньги детский тренировочный меч для Робера и лютню для Бланки.

Дамьен растерянно взял медальон, посмотрела на латинскую надпись «Ты — царица мира».

— Мадам, ведь он придёт в себя. Узнает, что я продал фамильную драгоценность, и тогда нам с вами здорово достанется.

— Это не фамильная драгоценность, — отведя глаза в сторону, сказала Николетт. — Это мне когда-то подарили... мой жених, который...

— Ах, боже мой, мадам! — растроганно прошептал Дамьен. — Есть ли пределы вашего благородства!

Она махнула рукой и ушла в спальню. Видимо, не могла больше сдерживать слёзы, понял Дамьен. Не говоря ни слова, он отправился выполнять поручение. А Николетт сидела на краю кровати, бессильно сцепив руки на груди и пробовала молиться.

— Господь милостивый, ты видишь его страдания. Прости его, прощу. Я все силы приложу, чтобы вылечить его и исправить. Я никогда больше не буду думать о грешных вещах...

А дальше молитва сама собой прервалась. Николетт невольно представила лицо Бастьена, его глаза, горячие и печальные. Ей вдруг пришла страшная мысль, что он каким-то образом слышал её странную молитву. Может, видел во сне.

— Я бы никогда не предала тебя, милый, — прошептала она одними губами. — Но что я могу поделать, что?

Но она не заплакала. Как будто что-то запрещало ей быть слабой, сейчас, когда она обязана выдержать свалившееся на них испытание.

Дамьен вернулся довольно быстро. Кроме покупок, он принёс весьма полезные сведения, которыми разжился на рынке.

Здесь, совсем рядом, находится обитель святой Марты. Это женский монастырь, но там тоже есть хорошая целительница. — — Может быть, показать ей мессира Окассена?

— Да-да, обязательно! — с воодушевлением воскликнула Николетт. — Я прямо сейчас схожу туда.