Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

Николетт подошла к ним и погладила Окассена по волосам.

— Как вы себя чувствуете, Морис?

— Голова болит, — глухо произнёс он. — Но рыси больше нет, и мне не страшно. Я знаю, враги подослали ко мне заколдованного зверя. А дочка спасла меня!

Он поцеловал Бланку в щёчку — впервые за шесть лет её жизни. Она гордо улыбнулась, но Урсула тотчас схватила её за руку и выволокла из трапезной.

— Злая женщина забрала моё дитя, — поёживаясь, как от холода, проговорил Окассен. — Это она вредит мне, она насылает чёрные чары...

— Она ушла, — спокойно сказала Николетт. — Мы не позволим ей колдовать на вас. Пойдёмте наверх, Морис, я дам вам лекарство от головной боли.

Николетт оставалось меньше месяца до родов. Надо бы о себе позаботиться, а не крутиться вокруг полоумного, сказала ей Урсула.

— Ничего мне не сделается, я крепкая, — спокойно ответила Николетт.

И действительно, всё шло благополучно до самых родов. Николетт ожидала их на второй неделе августа, и уже приготовила в спальне запас старых простыней и валик, который кладут роженице под спину. Даже привязала к краям кровати полотенца, за которые держатся во время потуг.

На этот раз она не отсылала Окассена спать внизу. Мало ли что с ним случится, пусть будет под присмотром. Впрочем, сейчас он не проявлял никаких признаков безумия, с головой погрузился в хозяйство и, кажется, начал верить в лучшее будущее.

— Смотри, как нам везёт в этом году! — с радостью говорил он Николетт перед сном. — Мы скопим хорошие деньги. И может быть, пустим их в оборот. Например, купим ещё пару коров и устроим сыроварню...

Тёплым летним вечером женщины готовили ужин, а Окассен в трапезной играл в шахматы против обоих сыновей сразу. Дамьен сидел здесь же с маленькой Бланкой — учил её играть на лютне. Все двери и окна были распахнуты, и запах спелых фруктов из сада наполнял старый дом.

Бланка без единой ошибки сыграла целое рондо.

— Молодец! — восторженно воскликнул Дамьен. — Дамы, вы там слышали? Это наша девочка так прекрасно играет!

И поцеловал Бланку в щёчку. А Окассен вдруг поднял взгляд от шахматной доски и сказал неприязненно:

— Эй, Маризи! Мне кажется, ты забываешься!

— Что, мессир Окассен? — недоумённо спросил Дамьен.

Окассен посмотрел на Бланку и поманил её пальцем.

— А ну, иди сюда!

Девочка приблизилась, глядя на него исподлобья. После «спасения от рыси» он ни разу больше не обращал на неё внимания, что казалось Бланке ужасно обидным. И сейчас говорил строго и надменно.

— Ты знаешь, девчонка, что в тебе течёт дворянская кровь?

— Чего? — недовольно отозвалась Бланка.

— Не разговаривай, как деревенщина! — рявкнул Окассен. — И запомни, девочки из приличных семей не разрешают чужим мужчинам себя целовать. Маризи тебе не отец, не брат, не жених.

— Мессир Окассен! — воскликнул Дамьен, но тут же шарахнулся назад.

Окассен выскочил из-за стола и заорал так, что Дени и Бланка хором расплакались от испуга.

— Лучше заткнись, Маризи! Дождёшься, что я отдам тебя под суд, как растлителя малолетних!

Услышав шум, женщины прибежали с кухни. Дени бросился к Николетт и с рёвом уткнулся ей в юбку. Дамьен тоже повернулся к ней и медленно проговорил:

— Простите, мадам Николетт, но после этого я не смогу остаться в вашем доме. Завтра утром мы с Урсулой и нашими детьми уедем отсюда. Лучше по дорогам скитаться, чем терпеть такое.

Урсула с рыданиями повисла у него на шее. Поднялся невообразимый шум — дети ревели, мадам Бланка упрекала Окассена, тот мрачно огрызался.

— Дамьен, пожалуйста! — громко сказала Николетт. — Прости нас за скверное поведение моего супруга. Он оскорбил тебя, нашего преданного слугу, который помогал мне ухаживать за ним во время его болезни. Он не ведает, что творит.

— Не смей унижаться перед этим бродягой! — перебил её Окассен. — Хочет уехать — скатертью дорога!

— Пойдём, Урсула, — дрогнувшим голосом сказал Дамьен.

Но выйти они не успели. Николетт согнулась пополам и быстро села на лавку, зажимая подол платья ногами.

— Что такое? — вскрикнул Окассен, бросаясь к ней.

— Урсула, уведи детей отсюда, — морщась, проговорила Николетт. — Воды отходят. А ты, Дамьен, пошли Матье за повитухой, а сам поезжай к мадам де Гюи, она обещала приехать ко мне на время родов.

— Хорошо, мадам, — быстро ответил Дамьен.

— А я? Что мне сделать для тебя? — умоляюще спросил Окассен.

Проводи меня до спальни, — стискивая зубы, ответила Николетт. — А потом уйди с глаз моих, пока не испросишь прощения у Дамьена.

Повитуху привезли через четверть часа, Мелинда приехала к середине родов. Окассен, сидевший внизу, в одиночестве с бутылкой вина, предложил и ей выпить кубок с дороги.

— Нет, что вы! — засмеялась Мелинда. — Я должна быть трезвой, пока всё не закончится. Как там дела?

— Пока всё хорошо, слава Богу. Повитуха сказала, головка прорезалась. Не могли бы вы, мадам, передать Николетт, что я сделал то, что она велела.

Голос у него был смущённый, лицо в красных пятнах, словно после слёз.

— Хорошо, — немного удивлённо ответила она и поспешила вверх по лестнице.

В спальне собралось всё женское население дома Витри — мадам Бланка, Урсула, Жилонна.

— Как вы, дорогая моя? — с нежностью спросила Мелинда.

— Благодарение Господу, не страдаю, — улыбнулась Николетт.

Мелинда передала ей странное сообщение Окассена. Николетт только поморщилась в ответ.

— Наверное, на этот раз девочку ждёте? — спросила Мелинда.

— Да, судя по приметам, будет девочка, — согласилась повитуха.

Но спустя два часа выяснилось, что приметы солгали. На свет появился третий сын де Витри.

— Три сына подряд! Как в сказках! — восторженно восклицали женщины.

Николетт улыбалась, глядя на малыша, лежащего рядом на пелёнке. Повитуха перевязывала ему пуповину, а Мелинда и мадам Бланка хлопотали, наполняя корытце тёплой водой. По обычаю, малыша следовало обмыть, прежде чем показывать мужчинам.

— Я сообщу, я! — весело закричала Урсула и помчалась вниз по лестнице.

Окассен и Дамьен вдвоём пили вино в трапезной, и разговаривали вполне мирно.

— Ну! — крикнула Урсула. — Кто должен мне подарок за добрую весть?

— Что? — вскакивая, спросил Окассен.

— С третьим сыном вас, мессир! — закричала Урсула. — Бог благослови малыша, он абсолютно здоровый!

Окассен чмокнул её в щёку, подхватил её на руки и покружил.

— Слышал, Дамьен! Третий сын подряд! Знак счастья! — радостно кричал он. — Бери, Урсула, это тебе за добрую весть! А это тебе, Дамьен, чтобы ты не держал на меня зла!

Он сунул им по серебряной монете и побежал в кухню за вином для женщин. Наверху вовсю ревел новорождённый, которому не по душе пришлось купание. Но даже этот крик казался весёлым, дарующим радость.

Николетт встретила мужа уже в чистой постели, на приподнятых подушках. Женщины переодели её в красивую рубашку и причесали. Малыш лежал у неё на руках и с такой жадностью сосал грудь, что все дружно смеялись.

Напряжение, которое нависло над домом из-за скандала, развеялось, все словно забыли мерзкую сцену. Все, кроме Окассена. Он смотрел на Николетт такими отчаянными глазами, что она побоялась, как бы он не разрыдался при всех. Вот уж ни к чему, особенно, когда тут Мелинда.

— Ну, посмотри на сына! — с улыбкой сказала она. — Кажется, он уже вволю наелся.

Но малыш не желал отпускать сосок и упорно чмокал губёнками, чем снова вызвал общий смех.

— Какой хорошенький! — с детским восторгом в голосе сказал Окассен.

— Да, сынок, это вышел лицом в тебя, —растроганно проговорила мадам Бланка. — Прямо копия!

— Матушка, вы наливайте вино, — отозвался Окассен, не отрывая глаз от младенца. — Я там принёс две бутылки монастырского. Угощайте женщин.