Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

«Да она на него похожа!—подумала старушка, глянув на молодого человека. — Но не может же он быть сумасшедшим хозяином! Скорее всего, брат хозяйки, помогает ей с делами».

Однако догадка скоро рассыпалась в прах, потому что старший мальчик объявил:

— Батюшка, я закончил!

— Я тоже! — тотчас сказала девочка.

Дети одновременно подвинули свои листки к отцу. Он быстро посмотрел и погладил мальчика по белокурым кудрям:

— Молодец!

— У него клякса!— сердито вскрикнула девочка. — А у меня чисто! Я выиграла!

— Закрой рот! — так же неприязненно, как до этого говорил со служанкой, ответил отец.— А то отправишься на кухню!

Девочка замолчала, надутая, готовая вот-вот расплакаться. Старушка-паломница едва удержалась, чтобы не вмешаться. Но тут дверь распахнулась, и вошла молодая женщина в суконном плаще поверх светло-серого платья.

«Крестьяне и тут не солгали,— подумала паломница.— Она хороша, как ангел небесный!»

Лицо молодой хозяйки Витри так и светилось радостью, глаза были ласковые и доверчивые, словно у маленького ребёнка. И двигалась она необычно — быстро и вместе с тем плавно, так, что походка напоминала изысканный танец.

— Попробуйте сыр! — весело воскликнула она.

И стала раздавать ломтики сыра— сначала детям, потом мужу. Попутно поклонилась паломнице и сказала приветливо:

— Здравствуйте, мадам! Мне уже сказали о вас. Пойдёмте к нам в кухню. Я вас угощу кое-чем вкусным, и поболтаем!

Её прелестная улыбка и звонкий голос вмиг наполнили душу паломницы умиротворением, какого она не испытывала даже в лучших монастырях.

— С удовольствием, дочь моя! — с улыбкой отозвалась она.

А красавица вдруг задержалась около девочки. Спросила с лёгкой тревогой в голосе:

— Ты почему плачешь, Бланка?

Девочка лишь молча показала глазами на отца.

— Сейчас я приду, только провожу гостью. И мы всё уладим.

Николетт усадила старушку в кухне поближе к окну, подсунула ей под спину подушку, придвинула ближе миску со свежими пирожками.

— Сделайте милость, угощайтесь, мадам! Я вернусь через пять минут!

Когда она вышла, старушка попыталась прояснить для себя ситуацию, заговорив с темноволосой служанкой.

— Кажется, ваша славная хозяюшка пошла заступаться за дочку. Отец обидел её.

— Это не её дочка,— не оборачиваясь, пробурчала служанка, чем ещё больше запутала паломницу.

Тем временем Николетт сравнила прописи Робера и Бланки, нашла у обоих по ошибке и со смехом объявила, что состязание выиграл Дени. Пусть он медленнее писал, зато без клякс и ошибок.

— Вот и отлично!— воскликнул Окассен, подхватив младшего сына на руки.— Значит, завтра я повезу его кататься!

И подбросил Дени к потолку, от чего тот восторженно завизжал.

— Пойдём со мной на кухню, Бланка,— дружелюбно позвала Николетт.— Мы ужин готовим, будешь помогать.

— Нет, нет!—захныкала девочка.— Они сейчас пойдут фехтовать, я тоже хочу...

— Тебе это ни к чему,— пренебрежительно сказал Окассен. — Девчонок и грамоте-то учить незачем!

— Твой отец учил меня грамоте,— возразила Николетт. — Хотя я тоже девчонка.

— Ты моя любимая девчонка,— сказал он и, обняв её за талию, поцеловал в губы.

Дени захлопал в ладошки. А Бланка изобразила, что её тошнит, чем здорово насмешила Робера.

— Вот!— крикнул Окассен, показав на девочку пальцем. — Эта поганка мне за спиной рожи строит! А ты говоришь, что я её зря обижаю!

— Бланка,— строго сказала Николетт. — Ну-ка, поди сюда.

Девочка приблизилась, втянув голову в плечи.

— Проси прощения,— приказала Николетт.

— Простите, отец,— глядя себе под ноги, проговорила Бланка.

Окассен молча протянул ей руку. Девочка чмокнула её и опрометью выбежала из трапезной.

Сначала Николетт и паломница беседовали об отвлечённых вещах — погоде, путешествиях, хозяйстве. Потом нянька принесла Тьерри, которому исполнилось уже семь месяцев, и Николетт стала кормить малыша грудью.

— Так у вас, оказывается, четверо деток? — спросила старушка.

Вроде бы невинный вопрос, но она тут же получила ответ, который так волновал её.

— У меня трое, все мальчики, — с улыбкой сказала Николетт, целуя малыша в лобик. — А старшая, девочка — это дочка мужа, внебрачная... ну, вы понимаете.

— Конечно, — спокойно ответила старушка, — у моего мужа тоже было двое бастардов. Один воспитывался у нас, и таким хорошим человеком вырос! Сейчас он служит начальником городской стражи в Орлеане.

— А сколько у вас своих детей? — спросила Николетт.

— Трое, те, кто остался в живых. Ещё пятеро умерли во младенчестве.

Николетт перекрестилась, пробормотав: «Царствие небесное!». Старушка грустно покачала головой:

— Дети часто умирают, так уж природой устроено, ни одна семья этого не избегает.

— О, нет! — с ужасом воскликнула Николетт. — У нас в доме ни один ребёнок не умер... и у меня, и у Урсулы все живы— здоровы, слава Богу

Теперь старушка перекрестилась.

— Это ж великая милость Господня, детка! Вы не обидитесь, если я спрошу... мне по пути крестьяне сказали, что ваш супруг...

Она понизила голос, и сделала смущённое лицо. Не дослушав, Николетт быстро сказала:

— Это правда.

— Боже, я бы в жизни не подумала! Внешне он кажется абсолютно здоровым. И собой хорош, и такой прекрасный отец...

Николетт тяжко вздохнула.

— Ведь он не всегда безумный, мадам де Грийе. Иногда на него находит, и тогда он не узнаёт никого, называет себя чужим именем, бывает, и буянит. Но с прошлой осени не было ни одного припадка. Мы молим Бога, чтобы это прошло навсегда.

— В молодости я лечила всякие недуги, — сказала мадам де Грийе. — И раны, и внутренние воспаления, и женские хвори. Но о такой странной болезни никогда не слышала. Безумные сходят с ума раз и навсегда. Их держат взаперти либо на цепи. Полагаю, дочь моя, кто-то подливает вашему мужу время от времени ядовитое зелье, которое гасит его разум. Нет ли у него врагов или у вас соперницы?

Николетт сдавленно проговорила:

— Я не знаю.

— Я слышала, нашего короля свели с ума именно так — ядовитым зельем, — добавила старушка.

— Мне одна монахиня сказала, что болезнь моего мужа — от рождения, из-за тяжёлых родов, — неуверенно возразила Николетт.

— Сомнительно! От тяжёлых родов, бывает, дурачками становятся, но не сходят с ума.

Утром следующего дня Николетт пошла проводить мадам де Грийе до околицы. На обратном пути она встретила пару всадников, при виде которых инстинктивно сжала руки в кулаки. Это были маркиз де Гюи и его верный оруженосец, повсюду следующий за хозяином, как мрачная тень.

— О, какое счастье встретить вас, прекрасная мадам де Витри! — воскликнул Гюи, спрыгивая с коня.

— Здравствуйте, господин маркиз, — с холодной вежливостью ответила она.

Гюи так нагло шарил глазами по её груди, что Николетт покраснела.

— Я еду от ваших родичей, де Суэзов. Они сказали, что у вас дела налаживаются, супруг выздоровел, — продолжал Гюи, взяв её за руку.

— Он, кстати, тут по деревне ездит, — быстро сказала Николетт. — Если увидит, что я с вами разговариваю, страшно рассердится.

Гюи расхохотался и, обхватив её одной рукой за талию, привлёк к себе.

— Думаете, я его боюсь, крошка? Таких, как ваш Витри, я могу дюжину насадить на меч.

— Вы, может быть, и не боитесь, — ответила она, сбрасывая его руку, — а мне не хочется быть битой из-за ваших дерзостей.

— Матерь Божья! Так он ещё и руку на вас поднимает! — с деланным ужасом воскликнул Гюи. — За одно это надо украсить его рогами, ветвистыми, как у королевского оленя.

Он расхохотался, и оруженосец подхватил его смех. Опустив глаза, Николетт тихо сказала:

— Позвольте, я пойду, господин маркиз. Мне не пристало говорить о таких вещах, да ещё в присутствии слуг.

Гюи не стал удерживать её, но крикнул вслед: