Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

— Я помню, что вы совсем не такая ледышка, как представляетесь, мадам! Вы страстная женщина, и я мечтаю снова отведать этой страсти!

Николетт шла, едва сдерживая тошноту. Благо, вскоре ей повстречались Окассен и Дамьен, оба верхом на конях. И у каждого впереди сидело по ребёнку — Окассен вёз Дени, а Дамьен — своего сына, Франсуа.

— Мама! — радостно закричал Дени.

— Смотри, что мы везём! — воскликнул Окассен, показывая притороченную к седлу полную сетку рыбы. — Мужики на запруде забросили сеть, просто на пробу. А оказалось, там рыба кишмя кишит. Надо скорее чистить, пока свежая.

Он спрыгнул, подсадил Николетт на круп коня, сам вскочил в седло. И по дороге рассказывал, что велел крестьянам ещё раз поставить сеть. Рыбу ведь можно засолить, хватит надолго.

Во дворе висела сладкая сонная тишина. Мадам Бланка сидела на крыльце с двумя внуками. Робер бренчал на лютне, а маленькая Бланка под руководством бабушки училась шить.

— Лучше бы я родилась мальчиком! — сердито говорила Бланка. — Ненавижу шить!

— А кто же будет шить одежду твоему мужу и детям? — весело спросила Николетт. — Голыми ходить неприлично, да и холодно!

Девочка засмеялась. Забрала у брата лютню и ловко заиграла, напевая странную песенку:

Чёрный орёл над лесом кружит,

Чёрный разбойник точит ножи,

Чёрная рысь оскалила пасть,

Хочет на юного принца напасть...

— Какую ерунду ты поёшь, Бланка! — рассмеялся Робер. Дамьен со мной песенку разучил. Она красивая, про любовь. Дай, я сыграю!

— Про любовь? — презрительно отозвалась Бланка. — Про это я всё знаю. Голышом и в кровать. Гадость какая, фу!

В один из таких безмятежных майских дней Николетт с Урсулой сидели под цветущим абрикосовым деревом в саду, занимаясь шитьём. Маленький Тьерри ползал рядом на постеленном коврике и радостно лепетал, задирая головку вверх. В кронах деревьев мелькали воробьи и зяблики. Малыш показывал на них и смеялся.

— Что будем готовить на ужин? — спросила Урсула.

— Потушим кролика с овощами. И Окассен просил чего-нибудь сладкого, может, сделать бланманже? — ответила Николетт, краем глаза наблюдая за Тьерри. — Мне кажется, он пойдёт раньше, чем старшие, Урсула! Смотри, всё время пытается встать на ножки.

Окассен и дети дремали в тени под соседним деревом. Робер и Дени с двух сторон прижимались к отцу, а Бланка спала, положив головку на плечо Робера.

— Мы тоже в детстве так спали под этим деревом, — сказала Николетт, кивнув на них.

Урсула помолчала. Потом глубоко вдохнула благоуханный весенний воздух и проговорила негромко:

— Такая жизнь не для тебя. Ты должна была танцевать на балах, ездить на соколиную охоту. Играть на лютне, и чтобы графы и герцоги аплодировали тебе...

Николетт промолчала. Глаза её не утратили нежно-задумчивого выражения, с которым она смотрела на спящих детей.

— Может, у нашей Бланки всё это будет, — ответила она.

— А ты сама? Больше ни о чём не мечтаешь? — с лёгкой горечью спросила Урсула.

— Мечтаю. Чтобы все были здоровы, — спокойно отозвалась Николетт.

Тут Дени проснулся от того, что по лицу у него поползла пчела. Он вскрикнул и перебудил всех остальных.

— Эх, сынок! Мне такой сон прекрасный снился! — разочарованно воскликнул Окассен.

— Расскажи нам! — попросила Николетт.

Он сел и, глядя по волосам обоих сыновей, мечтательно сказал:

— Мне снилось, что я снова маленький, меньше, чем Тьерри, и лежу здесь, под деревьями. И ты тоже была там, такая же маленькая. Солнце светило, и абрикосы на ветках были уже спелые. И женщина с нами сидела, красивая, молодая, но не матушка. Она играла со мной какой-то штукой вроде юлы. Так было забавно! Ты хотела отобрать игрушку, я не отдавал. И та женщина сказала: «Не обижай девочку, Окассен, это же твоя принцесса!».

— Ну, и кому досталась юла? — с интересом спросил Робер.

— Это, наверное, была мать Николетт, — сказала Урсула. — Она ведь вас нянчила в детстве.

Окассен растерянно взглянул на неё, потом перевёл взгляд на жену.

— Кажется, умершие не к добру снятся, — тихо сказал он, и мечтательное выражение сошло с его лица.

Николетт распахнула окно кухни, чтобы впустить свежий воздух. Услышав азартные крики, выглянула и рассмеялась. Окассен и дети по очереди метали дротики в стену сарая, на которой был нарисован углём дракон с жуткими клыками и когтистыми лапами. На груди у дракона, как дыра, зияло чёрное сердце. В него-то все и метились. Робер почти попал в цель, но бросил недостаточно сильно, и дротик упал на землю.

— Не замахивайся всей рукой, сын! — сказал Окассен. — Двигаться должна только кисть. Смотри!

Он метнул дротик и попал точно в середину сердца. Дети восторженно захлопали. Франсуа, сын Дамьена и Урсулы, принёс дротики назад.

— Мне! Пожалуйста, дайте мне! — закричала Бланка, нетерпеливо топая ногами.

— Кидай, сестрица, — сказал Робер, вручая девочке дротик.

Она метнула и попала в край сердца.

— Молодец! — радостно крикнул Робер. — Батюшка, правда, Бланка молодец?

— Ну, неплохо, — согласился Окассен. — Но тоже замахивается всей рукой, это неправильно. Смотрите ещё раз!

Он бросил дротик и, к неописуемому восторгу детей, снова попал прямо в центр сердца.

— Чего они там разорались? — хмуро спросила Урсула, помешивая еду в горшке.

— Дротики бросают. Бланка лучше всех.

— Эта девка чёрту подобна, как недоделанный мальчишка. , — тем же недовольным тоном сказала Урсула. — Беда родиться с таким нравом...

— Ой, там кто-то приехал! — перебила её Николетт. — Где мой платок? Выйду, посмотрю.

Приехал гонец из Рюффая с письмом, как он сам объявил, для мадемуазель Бланки Маризи.

— Правда? — восторженно спросила Бланка. — Это мне? Настоящее письмо?

Окассен молча выхватил пергамент у неё из рук. Сломал печать, пробежал глазами и только после этого отдал девочке.

— Читай вслух!

— Это от моего жениха, — серьёзно проговорила Бланка.

— Читай вслух, кому сказано!

Бланка шмыгнула носиком и начала читать:

— Приветствую вас, мадемуазель Маризи, моя возлюбленная невеста! Надеюсь, что вы и все ваши родные здоровы. У нас, благодарение Господу, всё благополучно. Шлю вам привет от моего отца и от его имени приглашаю ваше достойное семейство к нам в имение на праздник Троицы. Любящий вас, Реми Рюффай.

— Ой, какая прелесть! — восхитилась Николетт. — Мы поедем, Окассен?

— Ну, а почему бы нет? Давно следовало бы наведаться к ним и посмотреть на их владения, — спокойно ответил Окассен.

— Мессир барон просил сообщить, сколько народу приедет — благородных господ и слуг, — сказал гонец, доставивший письмо.

Супруги де Витри начали считать вместе, и получилось семеро господ, включая детей, и двое слуг — Маризи и нянька.

— А Урсула? — спросила Николетт.

— Я не поеду, — сказала та из окна кухни. — Мне не нравится Рюффай, я вообще была против этой помолвки.

— Вот и хорошо, — ядовито ответил Окассен. — Не нужна нам твоя мрачная рожа в гостях.

Он предложил гонцу пройти на кухню, выпить вина и поесть. А потом обернулся к маленькой Бланке:

— А ты — марш в гостиную, будешь писать ответ своей рукой!

Николетт последовала за ними и стояла за спиной Бланки всё время, пока Окассен диктовал ей.

— Приветствую вас, мой дорогой наречённый мессир Рюффай! Дальше с новой строчки. Я сердечно рада получить ваше письмо. Благодарим за приглашение...

— Можно помедленнее, я не могу так быстро! — пискнула Бланка.

— Ты только не в свои дела лезешь быстрее всех! Запомни, все письма в благородных семьях пишут женщины, это их обязанность.

— А сам говорил, что девчонок не надо грамоте учить, — проворчала Бланка .

— Что? — вскрикнул Окассен. — Ты как смеешь мне дерзить, паршивка?

— Окассен, не надо ругаться, — мягко произнесла Николетт. — Диктуй дальше и помедленнее. Малышке всего шесть лет.