Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

— Хорошо, — безучастно ответил он.

Когда Николетт вернулась в спальню, он сидел с малышом на кровати и терпеливо повторял:

— Покажи красный! А теперь жёлтый!

Перед ребёнком лежала жёлтая косынка Николетт и красный кошель Окассена. И он протягивал пальчик точно по команде.

— Он ещё не различает цвета, — с улыбкой сказала Николетт. — Он просто запомнил кошель и косынку.

— А вот тут покажи, сынок! — воскликнул Окассен, протягивая Тьерри свой рукав, на котором руками Николетт были вышиты алые, синие и жёлтые ромбы. — Где красный?

Тьерри ткнул в алый ромб . Окассен торжествующе посмотрел на жену.

— Боже, мне бы никогда не пришло в голову, что такого маленького можно обучать! — с искренним восхищением сказала Николетт.

— Тебя долго не было. Вот я и занялся этим.

— Я поговорила с той дамой... у которой больной сын, — сказала Николетт. — Знаешь, это совсем не то, что у тебя. Он переболел горячкой в три года, и с тех пор остался таким.

— Надеюсь, ты не сказала ей, что у меня бывает...

— Конечно, нет! Я сказала, что у моего двоюродного брата похожий недуг.

Окассен взял её ладони и прижался к ним лицом.

— Так страшно, сестричка, милая. Ужасно боюсь, что это вернётся.

— Мне тоже страшно, — прошептала она. — Давай, уложим Тьерри и приласкаем друг друга. От этого все страхи проходят.

Они добрались до Рюффая к обедне. Николетт с утра заплела маленькой Бланке волосы в косы, уложила их кольцами по бокам головы и украсила золочёными шпильками. И нарядила девочку не в самое лучшее, но весьма красивое платье, которое сама сшила ей накануне поездки. Платье было длинное, до щиколотки, и Бланка жаловалась, что она в нём, как связанная.

— И замечательно! Не будешь носиться, точно бешеная собака! — сказал Окассен.

И полдороги грозно предупреждал Бланку:

— Запомни, если я там хоть раз увижу, что ты бегаешь с мальчишками, надеру уши при всех!

— И с Реми нельзя? — сердито спросила Бланка.

— С Реми можно спокойно играть и разговаривать. Никаких мечей и дротиков. Ты поняла?

— Поняла, не тупая, — огрызнулась Бланка.

Имение барона де Рюффая поразило воображение семейства Витри. Это была странная смесь боевого замка и разбойничьего логова. В каждой башенке стояли стражники в кольчугах, огромные, свирепые даже на вид. Перед воротами был устроен ров с подъёмным мостом. Хорошо, что у Маризи в перемётной суме завалялся охотничий рожок. Он протрубил, и ворота опустились. Хотя стражники явно видели приезжих и до подачи сигнала.

— Ой, как интересно! — воскликнул Робер. — Я никогда не видел такого моста. И наша Бланка будет здесь жить?

— Ну, да, — сквозь зубы процедил Окассен. — Когда вырастет.

Рюффай встретил гостей с невероятным почтением. Вышел навстречу им в замковый двор в сопровождении целой толпы разряженных домочадцев и челяди. Один из слуг тащил серебряный кувшин с вином, второй — поднос с кубками. Рюффай обнял Окассена, поцеловал руки его жене и матери, каждого из детей чмокнул в щёчку, а маленькую Бланку подхватил на руки.

— Ох, какой красавицей ты становишься, детка! Настоящая принцесса!

И держа девочку на одной руке, стал самолично раздавать гостям кубки с вином.

— Выпьем за ваш приезд! Эй, на балконе! Заснули, мерзавцы?

С балкона грянула музыка. Подняв головы, Витри увидели целый оркестр с трубами, флейтами и барабанами!

— Боже, какая роскошь! — изумлённо проговорила мадам Бланка.

А Рюффай уже представлял членов своей многочисленной семьи и гостей, приехавших раньше, чем Витри:

— Это моя супруга, мадам Розальба! А это — её фрейлины, Маргарита, Фелиза, Коломба, Франкетта, Даниель.

Понятно было, что «фрейлины» — пресловутые шесть жён Рюффая. Все они были полной противоположностью официальной супруге, мадам Розальбе — худощавой брюнетке лет сорока. Наложницы, молодые блондинки или рыжие, все, как на подбор, пышногрудые, беззастенчиво пересмеивались. Мать Реми была самая младшая, примерно возраста Николетт, тоже светлая блондинка с большими серыми глазами. Держалась она скромнее прочих «фрейлин».

Рюффай называл по именам своих бесчисленных детей. Николетт запомнила только старшего сына Эдмона, которому было уже лет восемнадцать на вид.

— А это мои родичи и друзья, — продолжал неугомонный Рюффай.

Среди толпы друзей Окассен встретил знакомого молодого рыцаря по фамилии де Комбо, вместе с которым проходил обучение в замке Суэз. Николетт никого не знала, и могла только смущённо улыбаться всем подряд.

— А теперь идёмте в дом! Пригласите мою супругу, сват, а я поведу вашу!

Окассен не успел и слова сказать, а Рюффай уже подхватил Николетт под локоть и повёл её во главе вереницы гостей.

— Прекрасно выглядите, дорогая! — громогласно заявил он и тотчас нагнулся к самому уху Николетт. — Как ваш благоверный чувствует себя? Я слыхал, он выздоровел?

— Надеемся на милость Божью, — опустив глаза, ответила она. — С самой осени не болеет.

Сначала семейство Витри провели по замку, показывая им галереи, балконы, залы, украшенные знамёнами, гобеленами и старинным оружием. Потом отвели в спальни, чтобы гости могли привести себя в порядок после долгой дороги.

— Тебе нравится здесь? — спросил Окассен, пока они мылись вдвоём в своей спальне.

— Слишком шумно, — сказала Николетт. — Я не привыкла к такому большому обществу. И меня смущают эти фрейлины. Притворяются, будто так и должно быть.

— Ну, это не наше дело, — пожав плечами, сказали Окассен. — Полей мне голову ещё раз. И смотри, не разговаривай с мужчинами, если меня нет рядом.

— Господи, о чём мне с ними разговаривать?

Выяснилось, что разговаривать есть о чём, во всяком случае, сами мужчины так считали. После обеда, когда начались танцы, то один, то другой кавалеры пробовали приглашать Николетт. Она всем отказывала, хотя понимала, что это выглядит невежливо. Окассен потанцевал ради приличия с мадам Розальбой и женой одного из соседей, а потом приглашал только Николетт.

— Из-за твоей дурацкой ревности скажут, что мы —невежественная деревенщина, — недовольно проговорила Николетт.

— Да наплевать мне! Я не хочу, чтобы кто-то дотрагивался до моей жены, пусть даже и в танце! — надменно ответил он.

На некоторое время сделали перерыв между танцами. В центр зала вышли фигляры с дрессированными собачками и лисами. Звери потешно танцевали под музыку, по команде прыгали через обручи и ходили на задних лапах.

Дрессированных зверей сменили менестрели. Они пели любовные песни и баллады. Одна из дочерей Рюффая тоже пела дуэтом с молодым менестрелем.

— Мессир Окассен, может, Бланка тоже сыграет? — спросил Маризи, подойдя сзади. — Мы взяли её лютню на всякий случай.

— Хорошо. Только пусть приличные песни играет, а не свой бред про орлов и разбойников, — строго ответил Окассен.

Дамьен вывел Бланку в центр, усадил на табурет и сделал ей знак рукой. Девочка заиграла, и по залу прокатилось одобрительное бормотание. После вступления Бланка склонила голову набок, как это делали все менестрели, и запела виреле Жана де Машо. Голос у неё был низковатый для девочки, но глубокий и звонкий.

«Такой был у Окассена в детстве, — подумала Николетт, — пока не начал ломаться».

Бланку вознаградили громом аплодисментов. Она встала и сделала изящный реверанс. Рюффай крикнул через стол, обращаясь к Окассену:

— Настоящая дворянская дочь! Отличное воспитание, сват!

Окассен с достоинством кивнул. В нём явно боролись гордость и раздражение. Николетт положила ладонь на его руку.

— Это твоя заслуга. Ты занимаешься с мальчиками, она всё повторяет за ними и за тобой.

— Может быть, — сдержанно ответил он.

Потом снова начались танцы, и уже через полчаса Николетт поняла, что смертельно устала. Голова гудела от шума, в висках стучало.

— Я пойду, покормлю Тьерри, — сказала она мужу. — Грудь болит от молока.