Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

— И он тебя любит, только притворяется, потому что ему стыдно за свои злые и мерзкие поступки!

Окассен яростно швырнул на пол оловянный стакан и бросился вон из комнаты.

— Робер, Дени, бегите за ним! — велела Николетт. — Если что, зовите меня!

С полчаса она сидела с Бланкой и Реми, рассказывала им всякие забавные истории, шутила, хотя сердце ныло, словно свежая ссадина.

«Что-то плохое случится... непременно будет беда», — в тоске думала Николетт.

— Матушка, что сейчас было! — завопил Робер, вбегая в спальню.

Николетт так и подскочила.

— Что такое?

— Батюшка нашёл отца той девчонки и вызвал его на поединок! — крикнул Дени.

— О, Господи! — простонала Николетт.

— Да не бойтесь, матушка, — с улыбкой сказал Робер. — Отец на третьем ударе выбил у него меч и сделал подножку.

— И поставил ему ногу на грудь, и заставил просить пощады, —полным азарта голосом протараторил Дени.

— О, и мы такое пропустили! — жалобно воскликнул Реми.

Николетт бессильно ловила губами воздух. Теперь Бланка принесла ей воду в ковшике и успокаивающе гладила по волосам.

— Дети, вы меня в могилу загоните, — с трудом выговорила Николетт. — Где ваш отец?

— Он пошёл пить вино с мессиром де Рюффай, — ответил Робер. — Успокойтесь, матушка, всё хорошо.

А Бланка встала на цыпочки и гордо задрала подбородок.

— Я теперь знаменитая! Из-за меня мужчины бились на поединке!

Глава 26. Убийство

Плохие предчувствия Николетт не сбылись — Окассен оставался в полном здравии, и сплетни Гюи до него не дошли. Миновал месяц после возвращения из Рюффая, и в Витри всё было спокойно.

— Этот год будет хорошим! — сказал Окассен. — Урожай отличный, мы выгодно продали сыр. Осенью поедем в Орлеан на турнир, и закажем себе лучшие наряды.

— Ты поедешь один, — мрачно ответила Николетт.

— Почему? — удивлённо спросил он.

— Потому что мне нет никакой радости от праздников, на которых меня выслеживают, точно последнюю шлюху, — сдавленно проговорила она и ушла в кухню.

Ничто не доставляло ей удовольствия — ни гнущиеся от тяжести плодов яблони и абрикосы, ни телята-двойняшки, которых принесла новая корова, ни даже то, что дома были все здоровы.

— Что, он и тебе в душу наплевал? — саркастически спросила Урсула. — Этого следовало ожидать!

— Не в первый раз, — в тон ей ответила Николетт. — Я уже привыкла. Просто сдуру подумала, что он исправился. Но нет, чудес не бывает.

Долго предаваться унынию было некогда. Хозяйство и дети занимали почти всё время Николетт. С Окассеном она держалась сдержанно. Видно было, что он заискивает, старается подладиться.

«А мне всё равно», — говорила она себе.

В середине июля явился гонец из Гюи. Он сказал, что привёз письмо от мадам Мелинды.

— Кому, мне или мужу? — спросила Николетт.

— Вам, мадам.

— Хорошо, — холодно ответила она. — Поезжайте.

— Но мне велено дождаться ответа, — удивлённо сказал он.

— Ну, сидите и ждите. Мой муж на охоте, а без него мне нельзя вскрывать никакие письма, — так же неприязненно произнесла Николетт.

Она ушла в дом, даже не предложив гонцу кружку сидра. Урсула сама пригласила его в кухню.

Окассен вернулся часа через два, к сёдлам его и Дамьена были приторочены куски разделанной туши молодого кабана.

— Там привезли письмо из Гюи. Прочитай и дай ответ, — сказала Николетт.

— Ты даже не порадуешься нашей добыче? — тоном обиженного ребёнка спросил он.

Николетт пожала плечами и пошла к бочке с дождевой водой.

— Дай ответ гонцу, и я помогу тебе помыться, — не глядя на Окассена, сказала она.

Он молча прошёл в дом. Через пару минут вернулся с удивлённым видом:

— Неужели ты держала человека два часа из-за такой ерунды? Это же просто записка от Мелинды, она хочет приехать на пару дней в гости.

— Ну, мало ли, — язвительно сказала она. — А вдруг мне прислали любовное письмо из Венгрии через Мелинду?

— Ах ты, сука! — вскрикнул он и влепил ей такую пощёчину, что Николетт пошатнулась.

Дамьен прыгнул между нею и Окассеном и выставил ладони вперёд:

— Не надо так, мессир!

— Уйди, Маризи, — с яростью проговорил Окассен. — А то и тебе наваляю.

— Ничего, я переживу, — быстро проговорил Дамьен. — Я-то вам никто, а это — женщина, которая защищала вас, когда все отказались. Жаль, что вы этого не помните.

Окассен злобно выругался и ушёл в дом.

— Больше не рискуй так, милый Дамьен, — сказала Николетт.

Урсула, видевшая всю сцену в окно, принесла полотенце, смоченное холодной водой, приложила к щеке Николетт.

— Что он делает? — спросила та.

— Наверх побежал. Сказал, что сейчас повесится, — осторожно ответила Урсула

— Что?!

Николетт помчалась наверх. Дверь спальни была заперта изнутри.

— Братец! — позвала она. — Не дури, пожалуйста! Открой дверь.

Он тут же отпер. Посмотрел на Николетт исподлобья, точь-в-точь как в детстве, когда она потехи ради прятала от него игрушки.

— Пойдём, тебе надо помыться после охоты, — сказала Николетт.

— Хорошо, — покорно ответил он.

Мелинда приехала на другой день к обеду. Гюи уже несколько дней находился в Орлеане, занимаясь своими вечными судебными сделками и тяжбами. Мелинде скучно было сидеть одной дома —в отличие от Николетт, она не любила ни хозяйственных хлопот, ни возни с детьми.

Она привезла с собой новую книжку стихов, которую Гюи купил ей в Париже за большие деньги. Книжка была украшена цветными миниатюрами, и дети, стоя за спиной Николетт, рассматривали их.

— Как жаль, что у нас нет денег на книги, — с грустью сказала Николетт. — Если бы я могла, читала бы целыми вечерами. Впрочем, люди должны довольствоваться тем, что есть. Ведь у многих нет даже крыши над головой.

— Да, — согласилась Мелинда. —Например, ваш первый жених Жерар. Он уже четыре года, как женился, а детей у них нет.

— Слава Богу, что я не вышла за него, — спокойно отозвалась Николетт. — Я бы не хотела жить без детей.

—А у вас разве был другой жених, матушка? — изумлённо спросил Робер.

Николетт молча обняла его и поцеловала в белокурый затылок. И вдруг вздрогнула, услышав отчаянный детский крик от ворот:

— Тётушка!

Это была Бланка. Растрёпанная, в разорванном на подоле платье, она держала за руку Окассена, а он испуганно оглядывался и ёжился, как бывало с ним только при затмении рассудка.

— Меня мамка послала в деревню, отнести той бабушке творог и сыр, —взахлёб рассказывала Бланка. — Я иду назад, а мне деревенские мальчишки говорят — на сеньора опять дурь напала, залез на дерево около моста, мужики не могут его снять. Я забралась к нему и уговорила спуститься. Так и вела за руку до дома.

— Молодец, детка, — сдержанно сказала Николетт.

Окассен озирался, словно впервые видел собственный двор. Взгляд его странно блуждал, зубы стучали, рот кривился. Мелинда в ужасе перекрестилась.

— А я думала, он совсем выздоровел, — прошептала она.

Окассен вздрогнул, как будто его ударили, и шарахнулся за спину к Николетт.

— Кто эта женщина? —глухим дрожащим голосом спросил он. —Я боюсь её, скажи, чтобы ушла!

— Бог с вами, мессир де Витри! —испуганно проговорила Мелинда. —Мы с вами знакомы с самого детства! Мой отец учил вас фехтованию...

— Меня зовут Морис де Филет, вы обознались, мадам, — мотая головой, забормотал он.

— Не спорьте с ним, это бесполезно, — сказала Николетт. — Как вы себя чувствуете, Морис?

— Плохо. Палачи пытали меня, вбили в голову тысячу иголок. Ужасная боль!

— Пойдёмте, я дам вам лекарство, — сказала Николетт и, обняв его за талию одной рукой, повела в дом.

Состояние Окассена не предвещало ничего хорошего. Он шарахался от матери и Урсулы, издал вопль ужаса при виде кошки, стонал, хватаясь за голову. Так обычно протекали у него буйные припадки. Николетт велела Урсуле принести снотворный настой, а сама отвела Окассена в спальню.